случаи культурного шока
В ту субботу Ирма вела себя странно. Утром мы чуть не столкнулись, когда я выходил из ванной. Она пробурчала привет, не глядя на меня, и даже защелку с той стороны двери, кажется, задвинула в сердцах. «Ну ладно, - подумал я, - девушка еще не привела себя в форму и нечего всяким на дороге попадаться, ничего странного». Но странность была: Ирма вставала очень рано и работала, а уж улыбнуться и поздороваться, как следует - это в крови. Мы жили с Ирмой под одной крышей уже вторую неделю - я приехал на месяц, а она, будучи известным западным социологом и в то же время хорошо владея русским, была приглашена на целый семестр преподавать на соцфаке местного университета. По выходным сидели каждый в своей комнате, выходя только на кухню, чтобы вместе перекусить или попить чай. Вечером Ирма вышла к легкому ужину какая-то напряженная. Как киноинтеллектуал после культового авторского фильма или как спасатель, увидавший только что сцены гибели человечности и остатков цивилизации.
Она таила в себе некое знание, которым не могла не поделиться, но и никак не могла приступить к откровению. Я не выдержал и послал вопросительный взгляд. И Ирма открылась, пытаясь сама понять, веселая это история или печальная. Накануне Ирма получила на семинаре от студентов пачку транскриптов - каждый выбрал из взятых летом на практике одно интервью, в ходе которого преодолевалась бы культурная дистанция между спрашивающим и респондентом. Вот один из третьекурсников - такой питерский потомственно интеллигентный мальчик - и выбрал интервью с лесником.
- Он там рассказывает про свою работу. Это где-то в Карелии, кажется. Там летом туристов много, а весной приезжают богатые люди, стреляют глухарей.
- И что?
- ну он рассказывает - там в лесу на его участке есть такая поляна, где глухари собираются. Говорит, что их там очень много - глухарей. И вот, приезжают богатые люди, которые любят стрелять … Они с собаками... И собаки глухарей в лесу ищут… И те на поляне собираются… И богатые люди, которые с собаками, на этой поляне глухарей убивают.
- подожди, Ирма. .. ты… из-за глухарей так расстроилась?
- Я же не поняла, что это птицы. Я думала, что это люди, которые…
- Глухие?
- да. Потом думаю, что-то слишком уж: стреляют в людей, никто не знает, кроме этого…
- Лесника.
- Да, лесника. Посмотрела в словарь - поняла, что птица.
Не знаю, рассказывала ли кому-нибудь Ирма еще эту историю, но я остался единственным свидетелем её переживаний в тот момент, когда она выходила из состояния душевного потрясения. Социологи - не антропологи, "загадки русской души" и наши «ндравы» близко к сердцу не принимают. А Ирму, несмотря на её романтизм и последовательный антицинизм, трудно поразить каким-нибудь фактом нашей социальной жизни - много ездила по стране, лет двадцать исследования у нас проводит, в том числе в поселках и деревнях, и её русский вполне можно назвать свободным. Но здесь и она несколько часов была в шоке. И я вспомнил, как в середине девяностых другую западную знакомую - антрополога, кстати - поселил в Питере к своим друзьям. Русский у неё отличный, почти без акцента, характер открытый плюс профессиональное умение общаться. И пара, к которым я поселил, открытые ребята, он - известный график, она - искусствовед. Но чувствую, что как-то моей американке с первых дней не по себе. Неделя прошла, не выдержал, спрашиваю: «У тебя что-то не так?». Она: «А ты хорошо Андрея знаешь?»
- со второго курса. Очень хорошие ребята, не знал бы - не знакомил бы с тобой. Что случилось?
- мы в первый вечер ужинаем. Познакомились, шутим, весело, Андрей что-то рассказывал…
- Так?
- И вот, представляешь, только Люба с кухни в комнату вышла, он мне говорит: «Давай трахнем»?!
- И что?!
- Думаешь, я не знаю, что значит «трахаться»?!
На случай, если кто-нибудь искренне убежденный, что «умом Россию не понять», увидит эту запись, я всё же замечу на полях, что восхищаюсь этими двумя женщинами, как и многими своими знакомыми европейцами, американцами, японцами, выучивших русский язык и посвятивших себя с молодости тому, чтобы понять Россию своим умом. В мою голову до сих пор с трудом вмещается, как на это решается человек, не имеющий «русских корней». И даже, если им приходится иногда переживать культурный шок, то исключительно потому, что вдруг обнаруживают - пусть иногда ошибочно - нечто такое, чего никак не ожидают от любимого предмета исследования.