При кажущейся свободе нравов для взрослых граждан в Древнем Риме и культе любви, представленной специальной богиней Венерой, тогда существовало и понятие распутства, осуждаемого обществом. К распутникам относили следующих:
занимался любовью до наступления ночи (любить друг друга днем могли только молодожены на следующий день после заключения брака); занимался любовью не в темноте (эротические поэты брали в свидетели лампу, которая освещала их удовольствие); занимался любовью с партнершей, снявшей с себя всю одежду.
Обратите внимание, что на фреске из борделя в Помпеях грудь проститутки прикрыта:
Ласки партнерши дозволялось делать только левой рукой.
Главным позором для мужчины были две ситуации:
- если он доставлял удовольствие женщине собственным ртом
- позволил другому мужчине овладеть собой
Педерастия тогда считались легких грешком, но могла возникнуть только между свободным мужчиной и рабом или простолюдином.
Кстати, никакой гомосексуальной любви древние римляне не признавали. Наоборот, любовь и страсть у мужчины могла возникнуть только к женщине, но этой страсти нужно избегать:
то, что мальчики приносят тихое и спокойное наслаждение, повторяли, словно поговорку: мол, мальчик не может затронуть душу, тогда как страсть к женщине погружает свободного мужчину в мучительное рабство...
Любовная страсть - еще большая угроза для мужчины, поскольку превращает свободного человека в раба одной-единственной женщины. Он называет ее госпожой и, словно рабыня, протягивает ей зеркало или зонтик. Любовь не была для римлян тем, чем она является для наших современников, она не была для них маленьким придуманным миром, где двое чувствуют себя защищенными и по какой-то не слишком понятной причине отстраненными от остального общества. Рим не принимал традиции греческой куртуазной любви к красивым юношам, потому что считал ее экзальтацией чистой страсти, во всех смыслах этого прилагательного (греки предпочитали верить, что любовь к эфебу, рожденному свободным, была платонической). Если римлянин влюблялся до беспамятства, то и его друзья, и он сам считали, что он либо потерял голову от какой-то бабенки из-за чрезмерной чувственности, либо морально низвел себя до положения раба и покорно, как верный раб, готов пожертвовать жизнью ради своей госпожи, если она того захочет. Подобный переизбыток чувств воспринимался как непристойная демонстрация позора, и даже эротические поэты не решались в открытую восхвалять такую любовь: они воспевали страсть косвенно, как будто бы изумляясь этакой нелепой напасти - как феномену откровенно комическому.>