Суши-бар
- Ты правда хочешь увидеть батумский суши-бар?
Давид с сомнением посмотрел на меня, когда мы уже съели по два аджарских хачапури.
Тех самых, в форме лодочки, с расплавленным, стекающим на тарелку сыром сверху, с еще шкворчащим оранжевым яйцом поверх огненного сулугуни, с сантиметром твердого сливочного масла поверх яйца - адом любого гастроэнтеролога, плачущего на плече у эндокринолога. Мне для полного счастья не хватало залить всё это сверху сгущенкой.
Давид был счастлив и без нее. Длинными пальцами пианиста он ловко отламывал края последней лодочки, макал горячую хлебную корку в растекающееся прозрачной слезой масло, поддевал яичный желток, последним неуловимым движением умудрялся подцепить еще и тянущуюся сырную основу - накручивал ее на хлебный краешек почище любого итальянца с его макаронами - и немедленно отправлял всё это пиршество в свой огромный рот, будто созданный для непрерывного поглощения грузинских яств.
Тонкие суставчатые пальцы единственные выбивались из его вполне цельного образа. Казалось, они по ошибке были пересажены от тщедушного питерского музыканта, болотного наркомана и алкоголика. Остальное давидово тело вполне соответствовало пейзажу. Всё в нем было через меры - и двойной подбородок, и живущей собственной жизнью огромный бугристый нос, и живот - напоминание о дирижабле "Гинденбург".
Но он был музыкант, пианист от бога, грузинский Херби Хэнкок. Хотя сам Давид предпочитал Чика Кория, а Завинула вообще не считал за музыканта. Каждый раз, вдумчиво выпив, мы начинали бесконечный спор о "Weather Report" 1982-го года, и неизменно сходились на заказать еще по ледяному бокалу "зедазени" - тут наши вкусы совпадали.
- Нет, тебе правда интересно? - повторил Давид, оторвав последний хачапуров ломтик и с грустью вытирая им остатки пиршества.
- Правда! Интересно! - в очередной раз воскликнул я. "Зедазени" хоть и было простеньким легким лагером, но давало в голову не хуже иного "цоликаури". - Не может быть, чтобы в курортном городе! на берегу моря!... ик... Не было ни одного суши-бара!
- Налей так писателю, и узнаешь вторую половину его словарного запаса.
- Вот зря ты так. Зря. - я собрался с мыслью. - Вот в России...! мир её праху...
- Сплюнь!
- В России я каждый день! Нет, это дорого... Каждую неделю! с девушкой! ходил в суши-бар... роллы там, калифорния, пенсильвания... тьфу... филадельфия! - В голове тяжело всплывали давно забытые названия. - З..знаешь почему ролл филадельфия называется филадельфия?
- Знаю, - быстро нашелся Давид, - потому что в 1984-м году был филадельфийский эксперимент, и японского повара на "Элдридже" впаяло в броню эсминца... а в его руке оказался ролл...
- Нет! Всё не так было! Ролл "Филадельфия" называется так, потому что в нем сыр! Филадельфия!
- ... названный так из-за известной истории с Кэри Грантом и Кэтрин Хепберн.
- Мне кстати всегда больше нравилась ее дочка.
- Дочка Кэри?
- Дочка Кэтрин, идиот.
- Одря! - Давид явно начинал стебаться, выпив вполовину меньше меня.
- Удря, ёпт!
- Скерцо и снова аллегро!
- Не хватает только маленького английского рожка!
После двух зедазени разница в десять лет - в мою пользу - и в три тысячи километров - в пользу Давида - стиралась, будто ее никогда и не было, и единое социокультурное постсоветское пространство неизменно всплывало на поверхность наших разнокультурных менталитетов.
- Ну поехали. Покажу. Только чур не смеяться. - собрался с мыслями мой друг, собирая заодно свои разбросанные пожитки - телефоны, ноутбуки, кошельки и сумки, боже, мой самый близкий батумский приятель имел привычку оседать в любом заведении как кальмар, окутывая своими медными щупальцами всё доступное пространство. Из Тбилиси могут прислать письмо! и он не ответит в течение трех секунд! катастрофа!
Скрутив все давидовы девайсы, погрузились в такси, услужливый и ржавый глазастый мерседес. В жизни, кстати, не думал, что мерседес можно было довести до такого состояния. Из дверей разве что не дуло. Но доехали по местному обыкновению за считанные секунды.
Снаружи было нехорошо. Особенно на контрасте с тем "хорошо", которое после двух хачапури покоилось внутри меня. Во-первых, за мерседесовым щелястым окном было темно. В Батуми! Темно! То есть или это уже не Батуми, или...
- Пошли-пошли! - Давид уже выпорхнул из своей двери и распахнул мою. - Приехали!
И тут я увидел батумский суши-бар.
Нелепее зрелища придумать было трудно.
Вообразите себе советскую провинциальную панельную девятиэтажку. Серую, никакую. Решетки на лоджиях, пара пластиковых окон, белье на палках. Разбитый асфальт, вытоптанный газон, ветер, ковыль, запустение.
Посреди этого великолепия из девятиэтажки торчала вперед лестница, из квартиры первого этажа. Бывшей квартиры, по местному обыкновению перестроенной в заведение общепита. Расцвеченное слева, справа и сверху вывеской на русском, английском и японском. И с огоньками.
Помню, когда несколько лет назад судьба занесла меня в подмосковный город Истру, и я метался голодный и холодный по январской метельной Истре в поисках хоть какого-нибудь общепита, потому что до Москвы был день по пробкам, а у меня через четыре часа в той же Истре было неотложное дело, и девать те четыре часа было абсолютно некуда - в поземке и метели передо мной соткался из воздуха точно такой же... суши-бар. С десятком холодных роллов на стойке бара, поскольку с самого утра в баре не было электричества.
И вот, видение меня настигло в приморском городке. Мысленно поблагодарив друга-музыканта, я вошел внутрь. Внутри всё вполне соответствовало внешности. Десяток пустых столов, неоновая барная стойка, снулый официант, и явно подвыпивший бармен.
Оба издевательски поздоровались со мной на японском. Протянули меню. Давид стоял сзади и заглядывал мне через плечо, заранее хихикая и ждя мою реакцию.
Ролл "Филадельфия" стоил двадцать лари.
Мисо-суп - маленькая плошка с тремя сырными сперматозоидами и изолентного вида водорослью - пятнадцать.
Чтобы понимать масштабы зрелища - полчаса назад мы вдвоем заказали на бывшей улице Ленина по два хачапури размером с подводный ракетоносец, и по два пива - и всё вместе обошлось нам в 18 лари. А тут - шесть рисовых колобков с сыром имени эсминца "Элдридж".
- Давид! Ну объясни мне! К-как?! - держал я его за пуговицу и одновременно за нее держался, когда мы спускались наружу по лестнице.
- Что как? Под ноги смотри!
- Как ролл может стоить двадцать лари?? Зачем? Кто его купит? - не унимался я. - Не понимаю: аренда, помещение, персонал, коммуналка, электричество.... пустой зал! Ни одного клиента!
- О, белый человек! - ржал Давид, придерживая меня за локоть, - Пойдем, объясню...
- К-куда?
- Да вон, через дорогу, недалеко.
Мы перешли дорогу и оказались у заведения, диаметрально противоположного предыдущему. Ровно напротив снулого и промозглого батумского суши-бара находилась хинкальная. Нет, Настоящая Хинкальная!
С первого шага внутрь я понял, что оказался в правильном месте, настоящем, подлинном, ау... ик... аутентичном.
Внутри кипела жизнь!
Все столы были забиты разношерстным народом. Слева в метре от двери орали тост хмельные американцы. Справа компания по виду шведов - белобрысые головы, прозрачные глаза, длинные морды - верещала на своем неведомом шведском, что-то доказывая хлопавшему глазами одинокому грузину. Между столами носились батумские официантки - необхватные тетушки неопределенного возраста, глазастые хохотуньи - лихо метали на столы столь же огромные тарелки с несчетными хинкалями.
Позади всего этого праздника жизни и живота трещал и дымился мангал с десятком шампуров, а под потолком орал телевизор - там очередные ирландцы забивали очередным англичанам. За барной стойкой им в такт орали две компании, соответственно тому кто именно забивал. Над всем этим висел слоистым туманом табачный дым.
Мы упали за единственный свободный столик - расчитавшая компания уже кричала что-то снаружи про жу-ле-такси, судя по акценту - марсельские французы. В ответ им уже визжала тормозами немецкая колымага.
- Объясни! - не унимался я. - Как??
- Девушка! Два пива! Для меня, и моего скво. Что "как"? - повернулся от барной стойки Давид.
- Как так может быть? Через дорогу отсюда - сонный пустой суши-бар, а тут - такой праздник жизни?? Дым коромыслом! Шашлык! Хинкали! Пиво рекой! А там.... как они живут? На что? Ни одного же посетителя у них?
- ... И орешки! - Давид снова повернулся к бару.
- Погоди! Ведь каждый здравомыслящий человек... он же, увидев их, и тут, это всё... - я обвел руками дымившийся вокруг нас грандиозный и прекрасный шалман. - Он же к ним не пойдет, он же сюда пойдет, к их конкурентам!
- Ну?? Думай, думай! - ржал мой друг.
- Ведь... ведь наверняка же я такой не один. Наверняка же тут в городе куча иностранцев, европейцев. Привыкших к разным кухням, к вездесущим суши-барам. Да те же москвичи, например... Зададутся целью, приедут на эту окраину, увидят как там внутри и почем.... они же сюда пойдут! Вон их полный зал тут, всех наций и флагов! Они же все уходят через дорогу к конкурентам! Это же чудовищный контраст, вопиющий!
- Понял наконец?! - уже в голос хохотал Давид.
- Нет... Скажи, как, за счет чего у них бизнес??
- Всё просто, друг мой. - Давид наклонился к моему уху, - У того унылого суши-бара, и у этой прекрасной хинкальной... один хозяин))))))
Давид с сомнением посмотрел на меня, когда мы уже съели по два аджарских хачапури.
Тех самых, в форме лодочки, с расплавленным, стекающим на тарелку сыром сверху, с еще шкворчащим оранжевым яйцом поверх огненного сулугуни, с сантиметром твердого сливочного масла поверх яйца - адом любого гастроэнтеролога, плачущего на плече у эндокринолога. Мне для полного счастья не хватало залить всё это сверху сгущенкой.
Давид был счастлив и без нее. Длинными пальцами пианиста он ловко отламывал края последней лодочки, макал горячую хлебную корку в растекающееся прозрачной слезой масло, поддевал яичный желток, последним неуловимым движением умудрялся подцепить еще и тянущуюся сырную основу - накручивал ее на хлебный краешек почище любого итальянца с его макаронами - и немедленно отправлял всё это пиршество в свой огромный рот, будто созданный для непрерывного поглощения грузинских яств.
Тонкие суставчатые пальцы единственные выбивались из его вполне цельного образа. Казалось, они по ошибке были пересажены от тщедушного питерского музыканта, болотного наркомана и алкоголика. Остальное давидово тело вполне соответствовало пейзажу. Всё в нем было через меры - и двойной подбородок, и живущей собственной жизнью огромный бугристый нос, и живот - напоминание о дирижабле "Гинденбург".
Но он был музыкант, пианист от бога, грузинский Херби Хэнкок. Хотя сам Давид предпочитал Чика Кория, а Завинула вообще не считал за музыканта. Каждый раз, вдумчиво выпив, мы начинали бесконечный спор о "Weather Report" 1982-го года, и неизменно сходились на заказать еще по ледяному бокалу "зедазени" - тут наши вкусы совпадали.
- Нет, тебе правда интересно? - повторил Давид, оторвав последний хачапуров ломтик и с грустью вытирая им остатки пиршества.
- Правда! Интересно! - в очередной раз воскликнул я. "Зедазени" хоть и было простеньким легким лагером, но давало в голову не хуже иного "цоликаури". - Не может быть, чтобы в курортном городе! на берегу моря!... ик... Не было ни одного суши-бара!
- Налей так писателю, и узнаешь вторую половину его словарного запаса.
- Вот зря ты так. Зря. - я собрался с мыслью. - Вот в России...! мир её праху...
- Сплюнь!
- В России я каждый день! Нет, это дорого... Каждую неделю! с девушкой! ходил в суши-бар... роллы там, калифорния, пенсильвания... тьфу... филадельфия! - В голове тяжело всплывали давно забытые названия. - З..знаешь почему ролл филадельфия называется филадельфия?
- Знаю, - быстро нашелся Давид, - потому что в 1984-м году был филадельфийский эксперимент, и японского повара на "Элдридже" впаяло в броню эсминца... а в его руке оказался ролл...
- Нет! Всё не так было! Ролл "Филадельфия" называется так, потому что в нем сыр! Филадельфия!
- ... названный так из-за известной истории с Кэри Грантом и Кэтрин Хепберн.
- Мне кстати всегда больше нравилась ее дочка.
- Дочка Кэри?
- Дочка Кэтрин, идиот.
- Одря! - Давид явно начинал стебаться, выпив вполовину меньше меня.
- Удря, ёпт!
- Скерцо и снова аллегро!
- Не хватает только маленького английского рожка!
После двух зедазени разница в десять лет - в мою пользу - и в три тысячи километров - в пользу Давида - стиралась, будто ее никогда и не было, и единое социокультурное постсоветское пространство неизменно всплывало на поверхность наших разнокультурных менталитетов.
- Ну поехали. Покажу. Только чур не смеяться. - собрался с мыслями мой друг, собирая заодно свои разбросанные пожитки - телефоны, ноутбуки, кошельки и сумки, боже, мой самый близкий батумский приятель имел привычку оседать в любом заведении как кальмар, окутывая своими медными щупальцами всё доступное пространство. Из Тбилиси могут прислать письмо! и он не ответит в течение трех секунд! катастрофа!
Скрутив все давидовы девайсы, погрузились в такси, услужливый и ржавый глазастый мерседес. В жизни, кстати, не думал, что мерседес можно было довести до такого состояния. Из дверей разве что не дуло. Но доехали по местному обыкновению за считанные секунды.
Снаружи было нехорошо. Особенно на контрасте с тем "хорошо", которое после двух хачапури покоилось внутри меня. Во-первых, за мерседесовым щелястым окном было темно. В Батуми! Темно! То есть или это уже не Батуми, или...
- Пошли-пошли! - Давид уже выпорхнул из своей двери и распахнул мою. - Приехали!
И тут я увидел батумский суши-бар.
Нелепее зрелища придумать было трудно.
Вообразите себе советскую провинциальную панельную девятиэтажку. Серую, никакую. Решетки на лоджиях, пара пластиковых окон, белье на палках. Разбитый асфальт, вытоптанный газон, ветер, ковыль, запустение.
Посреди этого великолепия из девятиэтажки торчала вперед лестница, из квартиры первого этажа. Бывшей квартиры, по местному обыкновению перестроенной в заведение общепита. Расцвеченное слева, справа и сверху вывеской на русском, английском и японском. И с огоньками.
Помню, когда несколько лет назад судьба занесла меня в подмосковный город Истру, и я метался голодный и холодный по январской метельной Истре в поисках хоть какого-нибудь общепита, потому что до Москвы был день по пробкам, а у меня через четыре часа в той же Истре было неотложное дело, и девать те четыре часа было абсолютно некуда - в поземке и метели передо мной соткался из воздуха точно такой же... суши-бар. С десятком холодных роллов на стойке бара, поскольку с самого утра в баре не было электричества.
И вот, видение меня настигло в приморском городке. Мысленно поблагодарив друга-музыканта, я вошел внутрь. Внутри всё вполне соответствовало внешности. Десяток пустых столов, неоновая барная стойка, снулый официант, и явно подвыпивший бармен.
Оба издевательски поздоровались со мной на японском. Протянули меню. Давид стоял сзади и заглядывал мне через плечо, заранее хихикая и ждя мою реакцию.
Ролл "Филадельфия" стоил двадцать лари.
Мисо-суп - маленькая плошка с тремя сырными сперматозоидами и изолентного вида водорослью - пятнадцать.
Чтобы понимать масштабы зрелища - полчаса назад мы вдвоем заказали на бывшей улице Ленина по два хачапури размером с подводный ракетоносец, и по два пива - и всё вместе обошлось нам в 18 лари. А тут - шесть рисовых колобков с сыром имени эсминца "Элдридж".
- Давид! Ну объясни мне! К-как?! - держал я его за пуговицу и одновременно за нее держался, когда мы спускались наружу по лестнице.
- Что как? Под ноги смотри!
- Как ролл может стоить двадцать лари?? Зачем? Кто его купит? - не унимался я. - Не понимаю: аренда, помещение, персонал, коммуналка, электричество.... пустой зал! Ни одного клиента!
- О, белый человек! - ржал Давид, придерживая меня за локоть, - Пойдем, объясню...
- К-куда?
- Да вон, через дорогу, недалеко.
Мы перешли дорогу и оказались у заведения, диаметрально противоположного предыдущему. Ровно напротив снулого и промозглого батумского суши-бара находилась хинкальная. Нет, Настоящая Хинкальная!
С первого шага внутрь я понял, что оказался в правильном месте, настоящем, подлинном, ау... ик... аутентичном.
Внутри кипела жизнь!
Все столы были забиты разношерстным народом. Слева в метре от двери орали тост хмельные американцы. Справа компания по виду шведов - белобрысые головы, прозрачные глаза, длинные морды - верещала на своем неведомом шведском, что-то доказывая хлопавшему глазами одинокому грузину. Между столами носились батумские официантки - необхватные тетушки неопределенного возраста, глазастые хохотуньи - лихо метали на столы столь же огромные тарелки с несчетными хинкалями.
Позади всего этого праздника жизни и живота трещал и дымился мангал с десятком шампуров, а под потолком орал телевизор - там очередные ирландцы забивали очередным англичанам. За барной стойкой им в такт орали две компании, соответственно тому кто именно забивал. Над всем этим висел слоистым туманом табачный дым.
Мы упали за единственный свободный столик - расчитавшая компания уже кричала что-то снаружи про жу-ле-такси, судя по акценту - марсельские французы. В ответ им уже визжала тормозами немецкая колымага.
- Объясни! - не унимался я. - Как??
- Девушка! Два пива! Для меня, и моего скво. Что "как"? - повернулся от барной стойки Давид.
- Как так может быть? Через дорогу отсюда - сонный пустой суши-бар, а тут - такой праздник жизни?? Дым коромыслом! Шашлык! Хинкали! Пиво рекой! А там.... как они живут? На что? Ни одного же посетителя у них?
- ... И орешки! - Давид снова повернулся к бару.
- Погоди! Ведь каждый здравомыслящий человек... он же, увидев их, и тут, это всё... - я обвел руками дымившийся вокруг нас грандиозный и прекрасный шалман. - Он же к ним не пойдет, он же сюда пойдет, к их конкурентам!
- Ну?? Думай, думай! - ржал мой друг.
- Ведь... ведь наверняка же я такой не один. Наверняка же тут в городе куча иностранцев, европейцев. Привыкших к разным кухням, к вездесущим суши-барам. Да те же москвичи, например... Зададутся целью, приедут на эту окраину, увидят как там внутри и почем.... они же сюда пойдут! Вон их полный зал тут, всех наций и флагов! Они же все уходят через дорогу к конкурентам! Это же чудовищный контраст, вопиющий!
- Понял наконец?! - уже в голос хохотал Давид.
- Нет... Скажи, как, за счет чего у них бизнес??
- Всё просто, друг мой. - Давид наклонился к моему уху, - У того унылого суши-бара, и у этой прекрасной хинкальной... один хозяин))))))