Розы
Каждое утро этой долгой и теплой осени начинается одинаково. Проснувшись, я первым делом иду проверить, как там мои розы.
По весне я раскопал их кусты вдоль левого забора, что совсем заросли травой и зачахли. Кусты, а точнее кустики, а еще ближе - несколько тонких былиночек - совсем затерялись в сорняках, и уже были готовы погибнуть в очередном покосе бензокосилкой. Как раз накануне этого мероприятия я и прошелся по газону в поисках будущих невинных жертв. Раскопал несколько шипастых былинок, очистил их в хорошем радиусе, подпер палочками. И на утром указал на них человеку-косильщику. Мол, аккуратнее в том углу, не зашиби мелочь.
Лаунмовермэн был опытный, обкосил свеженайденные розочки весьма аккуратно. Былинки воспряли и потянулись к солнцу. Правда весьма неторопливо. Или воды им там мало, или почва бедна. Свежие бордовые листья начали появляться вот только к началу сентября.
Самым же главным предметом моей заботы на всю эту осень стал большой длинный плетущийся куст, поднимающийся по перилам Внешней Лестницы.
Однажды, уже в конце августа, я решил взяться за него основательно. Перерыл статьи по уходу и обрезке, взял в руки садовый секатор - и нещадно отстриг все те плети, которые не подавали признаков жизни. Отсек всё лишнее, на что тратились силы розовых корней.
И куст воспрял духом буквально за считанные дни.
Сначала зарозовели почки, прямо на остатках плетей. Это в сентябре-то! Каждое утро я спешил к своему кусту, проверяя новые и новые всходы прямо на его старых ветках. Потом, когда новые плети отрастали на полметра - я снова отщипывал у них верхушки, давая разрастись листьям уже в стороны, завязаться бутонам. И пересчитывал их тоже каждое утро, как пионеров на линейке перед завтраком - по головам.
На сегодня это мое самое любимое занятие тут в саду. Уход, пересчет, обрывание желтеющих листиков, поворачивание веток к солнечному свету, подвязывание их к старым облезлым лестничным перилам. И любование, как с каждым утром мой куст расцветает все больше и больше.
Но гораздо большую любовь к розам я увидел первый, и наверное единственный раз много лет назад, здесь же, в Грузии.
Я отдыхал с родителями в курортном городке Цхалтубо, что под Кутаиси. Огромный парк, радоновые ванны, источники, шумный и пахнущий колдовскими травами рынок - всё это было увидано впервые, всё это увлекло меня и влюбило в город, в народ, в страну.
И самым удивительным знакомством тогда для меня стала встреча с местным садовником. В санатории со сложновыговариваемым тогда названием "Сакартвело" работал такой дядька. В годах, большой, седой, в сванской войлочной шапке, с перемазанными землей руками - он каждый день с раннего утра и до вечера возился в огромном саду, окружавшем санаторий. Ухоженном единственными вот этими его руками, в земле и шрамах от колючек.
Я мог подолгу наблюдать, как он неспеша закидывает лопатой землю в свою тачку, как развозит ее, перекапывает, смешивает, равняет и поливает. Как ходит по саду с большими железными ножницами, обрезает лишние ветки, как таскает воду в лейке, как струится за ним по земле меж клумб тяжелый черный шланг, как он чинит брызгалки и вечно отваливающееся колесо у старой своей тележки.
Жил он один, там же при санатории, в каморке, очень похожей на ту, что была у папы Карло. Дверца всегда была открыта, я зависал снаружи, глядя на несметные сокровища внутри. Темные, железные, в ржавчине, возрастом гораздо старше и санатория, и всего парка. Старику - сейчас я понимаю, что ему вряд ли было больше пятидесяти - но тогда для меня глубокому старику, так вот, общаться ему было особо не с кем, и наверняка льстило мое внимание и неподдельный восторг. Поэтому, улизнув от родителей, я часто отирался рядом в ожидании того, что он первым заговорит.
- Самое главное, чем стоит заниматься в жизни, это цветы. - говорил Котэ, как потом я узнал его имя. - Цветы дают радость каждому, кто на них взглянет.
- Они не требуют ничего невозможного. - продолжал он, водя точилом по и без того острому лезвию очередной своей садовой штуковины. - Нужно только вовремя их обрезать, удалять пожелтевшие листья. Направлять на солнце. Убирать всё, что бросает на них тень. Поливать, ухаживать и заботиться каждый день. И тогда они расцветают на глазах.
- А если не расцветают? - спорил я с ним, скорее не ради истины, а ради самого спора, ради внимания его, взрослого, ко мне, еще мелкому. - Если они будут вянуть?
- Всё равно. Нужно заботиться. Нужно поливать и ухаживать, каждый день. Рано или поздно всё получится. Они оценят, зацветут, распустятся и дадут тебе чувство того, что ты не зря всё это делал.
- А почему розы? Почему не... - я попытался вспомнить название, - не хризантемы? Не лилии, не эти... гладиолусы?
Дело в том, что розами у Котэ было засажено вообще всё. Вся огромная территория санатория. Розы были повсюду. На газонах и в клумбах, торчали кустиками и плелись по лестницам и террасам. Вокруг каждого ствола дерева в его корнях неизменно что-то розовело, краснело, желтело и белело. Осыпалось сладко-кисловатыми лепестками и снова расцветало каждое утро.
- Почему розы?
- Потому что, малыш, роза это... это высшая форма цветов вообще. Она самая красивая. Она необычайно хороша. Она пахнет так, что кружит голову всем, независимо от пола и возраста. И самое главное - потому что у нее есть шипы.
- Что же за радость в шипах? Они же больно колют?
- Понимаешь, шипы это ее защита от заботы о ней же. - Философствовал старик, дойдя со мной до розовых кустов вокруг корня ближайшего платана. - Она отбивается от того, чтобы за ней ухаживали. Она отторгает тебя, в ту самую минуту, когда ты хочешь - и знаешь, и умеешь, - сделать так, чтобы ей было хорошо.
- Странная какая-то. Зачем отвергать заботу.
- Я думаю, что она боится твоей заботы. Боится впасть от нее в зависимость, стать слабой, подчиниться тебе, боится потом без тебя не выжить.
- И еще, - добавлял он, берясь голой своей сильной рукой за стебель, прямо в колючках, а я морщился, представляя как они впиваются в его голую кожу, как пронзают и колют, как ему больно. - Еще, малыш, это твоя плата за твою же заботу о ней.
Не бывает настоящей искренней заботы без боли для тебя же. Ты проникаешься ею, увлекаешься, сам себя подстегиваешь, какой ты добрый, какой понимающий как надо. Увлекаешься чересчур, если нечем тебя остановить.
Вон, дуры-ромашки. Подойди к ним, сделай что хочешь. Вырви с корнем, переломай половину, вытопчи голыми руками - они не пикнут, слова тебе не скажут. Без их реакции ты увлечешься, напортачишь и будешь потом жалеть.
А роза не даст тебе увлечься. Каждое прикосновение к ней будет отдаваться в твоих руках болью от ее шипов. И каждое прикосновение от этой боли становится тем единственно верным, выверенным, точным и аккуратным. Не бывает заботы без боли, малыш.
Потом я почти забыл эти разговоры. В жизни моей было не до цветов, переезды, чужое жилье, чужие проблемы, какие тут цветы. Розы были только срезанные, купленные, даренные-передаренные, колючими единичными стеблями когда с деньгами было совсем худо, и огромными охапками в периоды шикования. Вереницы бутонов, вереницы восторженных глаз, близких и чужих.
Когда же появился балкон - о, какой у меня был балкон! Длинный, на две комнаты, шириной больше метра, в нетиповой панельке посреди старого района. Первым делом я поехал за землей.
Вариантов, какие цветы посадить, у меня даже не возникало. Десяток ящиков по всем перилам, на полу, у стены, горшки между окон на гвоздях - всё было засажено розовыми кустами. Они продавались сразу с землей, с корнями, с полураспустившимися бутонами - копай в ящике лунку и втыкай куст целиком. Навтыкал я их несколько десятков. Поливал каждое утро, а на зиму заносил в квартиру, чтобы не вымерзли под снегом и в морозы. Единственный балкон был на всю огромную серую панельную многоэтажку. Соседки у подъезда цокали и косились на меня. Наверняка звали за глаза Безумным Садовником.
И вот, наконец, у меня никаких ящиков, никаких горшков и кашпо. Честные корни торчат прямо из земли, лезут ветками, оплетают всё до чего могут дотянуться. Снова у меня исколоты руки, шрамы на запястьях, пальцы в земле. И снова - радующая взгляд картина, каждым утром этой долгой и теплой осени.
Главное с розами - вовремя их обрезать, удалять пожелтевшие листья, направлять на солнце, убирать всё, что бросает на них тень. Поливать, ухаживать и заботиться каждый день. И тогда они расцветают на глазах. Но не бывает заботы без боли.
С женщинами всё обстоит точно так же.
По весне я раскопал их кусты вдоль левого забора, что совсем заросли травой и зачахли. Кусты, а точнее кустики, а еще ближе - несколько тонких былиночек - совсем затерялись в сорняках, и уже были готовы погибнуть в очередном покосе бензокосилкой. Как раз накануне этого мероприятия я и прошелся по газону в поисках будущих невинных жертв. Раскопал несколько шипастых былинок, очистил их в хорошем радиусе, подпер палочками. И на утром указал на них человеку-косильщику. Мол, аккуратнее в том углу, не зашиби мелочь.
Лаунмовермэн был опытный, обкосил свеженайденные розочки весьма аккуратно. Былинки воспряли и потянулись к солнцу. Правда весьма неторопливо. Или воды им там мало, или почва бедна. Свежие бордовые листья начали появляться вот только к началу сентября.
Самым же главным предметом моей заботы на всю эту осень стал большой длинный плетущийся куст, поднимающийся по перилам Внешней Лестницы.
Однажды, уже в конце августа, я решил взяться за него основательно. Перерыл статьи по уходу и обрезке, взял в руки садовый секатор - и нещадно отстриг все те плети, которые не подавали признаков жизни. Отсек всё лишнее, на что тратились силы розовых корней.
И куст воспрял духом буквально за считанные дни.
Сначала зарозовели почки, прямо на остатках плетей. Это в сентябре-то! Каждое утро я спешил к своему кусту, проверяя новые и новые всходы прямо на его старых ветках. Потом, когда новые плети отрастали на полметра - я снова отщипывал у них верхушки, давая разрастись листьям уже в стороны, завязаться бутонам. И пересчитывал их тоже каждое утро, как пионеров на линейке перед завтраком - по головам.
На сегодня это мое самое любимое занятие тут в саду. Уход, пересчет, обрывание желтеющих листиков, поворачивание веток к солнечному свету, подвязывание их к старым облезлым лестничным перилам. И любование, как с каждым утром мой куст расцветает все больше и больше.
Но гораздо большую любовь к розам я увидел первый, и наверное единственный раз много лет назад, здесь же, в Грузии.
Я отдыхал с родителями в курортном городке Цхалтубо, что под Кутаиси. Огромный парк, радоновые ванны, источники, шумный и пахнущий колдовскими травами рынок - всё это было увидано впервые, всё это увлекло меня и влюбило в город, в народ, в страну.
И самым удивительным знакомством тогда для меня стала встреча с местным садовником. В санатории со сложновыговариваемым тогда названием "Сакартвело" работал такой дядька. В годах, большой, седой, в сванской войлочной шапке, с перемазанными землей руками - он каждый день с раннего утра и до вечера возился в огромном саду, окружавшем санаторий. Ухоженном единственными вот этими его руками, в земле и шрамах от колючек.
Я мог подолгу наблюдать, как он неспеша закидывает лопатой землю в свою тачку, как развозит ее, перекапывает, смешивает, равняет и поливает. Как ходит по саду с большими железными ножницами, обрезает лишние ветки, как таскает воду в лейке, как струится за ним по земле меж клумб тяжелый черный шланг, как он чинит брызгалки и вечно отваливающееся колесо у старой своей тележки.
Жил он один, там же при санатории, в каморке, очень похожей на ту, что была у папы Карло. Дверца всегда была открыта, я зависал снаружи, глядя на несметные сокровища внутри. Темные, железные, в ржавчине, возрастом гораздо старше и санатория, и всего парка. Старику - сейчас я понимаю, что ему вряд ли было больше пятидесяти - но тогда для меня глубокому старику, так вот, общаться ему было особо не с кем, и наверняка льстило мое внимание и неподдельный восторг. Поэтому, улизнув от родителей, я часто отирался рядом в ожидании того, что он первым заговорит.
- Самое главное, чем стоит заниматься в жизни, это цветы. - говорил Котэ, как потом я узнал его имя. - Цветы дают радость каждому, кто на них взглянет.
- Они не требуют ничего невозможного. - продолжал он, водя точилом по и без того острому лезвию очередной своей садовой штуковины. - Нужно только вовремя их обрезать, удалять пожелтевшие листья. Направлять на солнце. Убирать всё, что бросает на них тень. Поливать, ухаживать и заботиться каждый день. И тогда они расцветают на глазах.
- А если не расцветают? - спорил я с ним, скорее не ради истины, а ради самого спора, ради внимания его, взрослого, ко мне, еще мелкому. - Если они будут вянуть?
- Всё равно. Нужно заботиться. Нужно поливать и ухаживать, каждый день. Рано или поздно всё получится. Они оценят, зацветут, распустятся и дадут тебе чувство того, что ты не зря всё это делал.
- А почему розы? Почему не... - я попытался вспомнить название, - не хризантемы? Не лилии, не эти... гладиолусы?
Дело в том, что розами у Котэ было засажено вообще всё. Вся огромная территория санатория. Розы были повсюду. На газонах и в клумбах, торчали кустиками и плелись по лестницам и террасам. Вокруг каждого ствола дерева в его корнях неизменно что-то розовело, краснело, желтело и белело. Осыпалось сладко-кисловатыми лепестками и снова расцветало каждое утро.
- Почему розы?
- Потому что, малыш, роза это... это высшая форма цветов вообще. Она самая красивая. Она необычайно хороша. Она пахнет так, что кружит голову всем, независимо от пола и возраста. И самое главное - потому что у нее есть шипы.
- Что же за радость в шипах? Они же больно колют?
- Понимаешь, шипы это ее защита от заботы о ней же. - Философствовал старик, дойдя со мной до розовых кустов вокруг корня ближайшего платана. - Она отбивается от того, чтобы за ней ухаживали. Она отторгает тебя, в ту самую минуту, когда ты хочешь - и знаешь, и умеешь, - сделать так, чтобы ей было хорошо.
- Странная какая-то. Зачем отвергать заботу.
- Я думаю, что она боится твоей заботы. Боится впасть от нее в зависимость, стать слабой, подчиниться тебе, боится потом без тебя не выжить.
- И еще, - добавлял он, берясь голой своей сильной рукой за стебель, прямо в колючках, а я морщился, представляя как они впиваются в его голую кожу, как пронзают и колют, как ему больно. - Еще, малыш, это твоя плата за твою же заботу о ней.
Не бывает настоящей искренней заботы без боли для тебя же. Ты проникаешься ею, увлекаешься, сам себя подстегиваешь, какой ты добрый, какой понимающий как надо. Увлекаешься чересчур, если нечем тебя остановить.
Вон, дуры-ромашки. Подойди к ним, сделай что хочешь. Вырви с корнем, переломай половину, вытопчи голыми руками - они не пикнут, слова тебе не скажут. Без их реакции ты увлечешься, напортачишь и будешь потом жалеть.
А роза не даст тебе увлечься. Каждое прикосновение к ней будет отдаваться в твоих руках болью от ее шипов. И каждое прикосновение от этой боли становится тем единственно верным, выверенным, точным и аккуратным. Не бывает заботы без боли, малыш.
Потом я почти забыл эти разговоры. В жизни моей было не до цветов, переезды, чужое жилье, чужие проблемы, какие тут цветы. Розы были только срезанные, купленные, даренные-передаренные, колючими единичными стеблями когда с деньгами было совсем худо, и огромными охапками в периоды шикования. Вереницы бутонов, вереницы восторженных глаз, близких и чужих.
Когда же появился балкон - о, какой у меня был балкон! Длинный, на две комнаты, шириной больше метра, в нетиповой панельке посреди старого района. Первым делом я поехал за землей.
Вариантов, какие цветы посадить, у меня даже не возникало. Десяток ящиков по всем перилам, на полу, у стены, горшки между окон на гвоздях - всё было засажено розовыми кустами. Они продавались сразу с землей, с корнями, с полураспустившимися бутонами - копай в ящике лунку и втыкай куст целиком. Навтыкал я их несколько десятков. Поливал каждое утро, а на зиму заносил в квартиру, чтобы не вымерзли под снегом и в морозы. Единственный балкон был на всю огромную серую панельную многоэтажку. Соседки у подъезда цокали и косились на меня. Наверняка звали за глаза Безумным Садовником.
И вот, наконец, у меня никаких ящиков, никаких горшков и кашпо. Честные корни торчат прямо из земли, лезут ветками, оплетают всё до чего могут дотянуться. Снова у меня исколоты руки, шрамы на запястьях, пальцы в земле. И снова - радующая взгляд картина, каждым утром этой долгой и теплой осени.
Главное с розами - вовремя их обрезать, удалять пожелтевшие листья, направлять на солнце, убирать всё, что бросает на них тень. Поливать, ухаживать и заботиться каждый день. И тогда они расцветают на глазах. Но не бывает заботы без боли.
С женщинами всё обстоит точно так же.