Рассказ
Про шестое кесарево не слышали даже православные акушеры.
Я была сапером на не разминированном поле без карты, любителем-дрессировщиком хищников, террористом-смертником, человеком-пауком без спецэффектов, Чипом без Дейла с невыполнимым заданием. Это рассказ про мою беременность.
- Приходи, посмотрим, - грустно сказала мой врач по телефону.
Это было лучшее, что я услышала за всю беременность. Дальше анализы показали, что беременность не развивается.
- Подождем, - сказала мой врач.
Мы подождали, и она развилась. Дальше было кровотечение. На УЗИ стало видно, что плод прикреплен к рубцу от предыдущих кесаревых.
- Это классифицируется как внематочная беременность. Ее не сохраняют, но я даже не знаю врача, который рискнет вам делать аборт, - сказал мне узист.
Потом мне сказали, что рубец очень тонкий и прикрепленная к нему плацента рвет орган мгновенно, без симптомов. Это означает быструю и не мучительную смерть без покаяния матери и младенца сразу.
Потом мне сказали, что ребенок умрет внутриутробно, так как через рубец не идет питание.
Потом мне сказали, что по УЗИ и анализам у ребенка серьезные пороки развития. Но на этом моменте это уже не имело для меня значения.
Потом мне сказали, что плацента очень низко, она оторвется и вызовет кровотечение, которое они могут не остановить и на операционном столе.
Пропуская лекции об ответственности в кабинете генетика и «доброжелательность» врачей женской консультации, я выяснила, что в лучшем случае все гибнут мгновенно, в худшем - долго и по очереди.
- Беременность не вынашиваемая, шансов нет, хотя все бывает, - предупреждали хорошие врачи.
- Но он же живой, - отвечала им мой любимый доктор.
- Безответственная, бесчувственная мамашка, но решать тебе, - говорила она мне.
Сначала было страшно, потом плохо, потом грустно, потом стало все равно от безысходности.
К концу беременности я расхрабрилась. «Вечно эти врачи преувеличивают», - думала я, разглядывая верхушки сосен на даче за 60 километров от Москвы.
«Пойду прогуляюсь к метро за мороженным», - думала я уже лежа в роддоме на строжайшем постельном режиме.
Настал день операции. Накануне меня навестила администрация клиники и заведующие разных отделений, которые, мне казалось, не имеют отношения к беременным. Сказали, что операция будет очень сложная, чтобы я была готова ко всему. Я позвонила духовнику и была готова.
Все случилось ровно за десять минут до начала запланированной операции. То есть, когда часть врачей мыла руки, другая надевала халаты, третья ободряюще похлопывала меня по плечу, - случилось все, чем меня пугали всю беременность. Оно оторвалось, разорвалось, полилось.
Я думала, что так быстро возят на каталках только в кино и врачи по коридору так бегают тоже только в кино. Я успела сделать два «звонка другу» - мужу и духовнику. У меня выхватили телефон и бросили на стол. По скорости показалось, что они будут резать без наркоза. Моя врач залила йодом халат главврача. Последнее, что я слышала, как вызывали детскую реанимацию.
Очнулась я от того, что очень сдержанная на эмоции врач сидела рядом и гладила меня по голове. «Наверное, ей было страшнее, чем мне», - подумала я, и мне стало стыдно.
- От метро вы меня бы не дотащили, - говорю.
- Ты безответственная и бесчувственная мамашка, - отвечает, - с ребенком все нормально. Она в общем детском отделении.
Это внешний сюжет.
Меня так накрыло Благодатью Божией, Милостью Божией, что было страшно вдохнуть. Внутри все притихло и стало на свои места, когда не хочется ничего просить, а хочется только благодарить. Я вдруг физически почувствовала «дух мирен» и близость Бога.
Ты делаешь такой маленький шажок к Богу (всего лишь не убить своего ребенка), а получаешь такие богатства, что даже страшно.
Я была сапером на не разминированном поле без карты, любителем-дрессировщиком хищников, террористом-смертником, человеком-пауком без спецэффектов, Чипом без Дейла с невыполнимым заданием. Это рассказ про мою беременность.
- Приходи, посмотрим, - грустно сказала мой врач по телефону.
Это было лучшее, что я услышала за всю беременность. Дальше анализы показали, что беременность не развивается.
- Подождем, - сказала мой врач.
Мы подождали, и она развилась. Дальше было кровотечение. На УЗИ стало видно, что плод прикреплен к рубцу от предыдущих кесаревых.
- Это классифицируется как внематочная беременность. Ее не сохраняют, но я даже не знаю врача, который рискнет вам делать аборт, - сказал мне узист.
Потом мне сказали, что рубец очень тонкий и прикрепленная к нему плацента рвет орган мгновенно, без симптомов. Это означает быструю и не мучительную смерть без покаяния матери и младенца сразу.
Потом мне сказали, что ребенок умрет внутриутробно, так как через рубец не идет питание.
Потом мне сказали, что по УЗИ и анализам у ребенка серьезные пороки развития. Но на этом моменте это уже не имело для меня значения.
Потом мне сказали, что плацента очень низко, она оторвется и вызовет кровотечение, которое они могут не остановить и на операционном столе.
Пропуская лекции об ответственности в кабинете генетика и «доброжелательность» врачей женской консультации, я выяснила, что в лучшем случае все гибнут мгновенно, в худшем - долго и по очереди.
- Беременность не вынашиваемая, шансов нет, хотя все бывает, - предупреждали хорошие врачи.
- Но он же живой, - отвечала им мой любимый доктор.
- Безответственная, бесчувственная мамашка, но решать тебе, - говорила она мне.
Сначала было страшно, потом плохо, потом грустно, потом стало все равно от безысходности.
К концу беременности я расхрабрилась. «Вечно эти врачи преувеличивают», - думала я, разглядывая верхушки сосен на даче за 60 километров от Москвы.
«Пойду прогуляюсь к метро за мороженным», - думала я уже лежа в роддоме на строжайшем постельном режиме.
Настал день операции. Накануне меня навестила администрация клиники и заведующие разных отделений, которые, мне казалось, не имеют отношения к беременным. Сказали, что операция будет очень сложная, чтобы я была готова ко всему. Я позвонила духовнику и была готова.
Все случилось ровно за десять минут до начала запланированной операции. То есть, когда часть врачей мыла руки, другая надевала халаты, третья ободряюще похлопывала меня по плечу, - случилось все, чем меня пугали всю беременность. Оно оторвалось, разорвалось, полилось.
Я думала, что так быстро возят на каталках только в кино и врачи по коридору так бегают тоже только в кино. Я успела сделать два «звонка другу» - мужу и духовнику. У меня выхватили телефон и бросили на стол. По скорости показалось, что они будут резать без наркоза. Моя врач залила йодом халат главврача. Последнее, что я слышала, как вызывали детскую реанимацию.
Очнулась я от того, что очень сдержанная на эмоции врач сидела рядом и гладила меня по голове. «Наверное, ей было страшнее, чем мне», - подумала я, и мне стало стыдно.
- От метро вы меня бы не дотащили, - говорю.
- Ты безответственная и бесчувственная мамашка, - отвечает, - с ребенком все нормально. Она в общем детском отделении.
Это внешний сюжет.
Меня так накрыло Благодатью Божией, Милостью Божией, что было страшно вдохнуть. Внутри все притихло и стало на свои места, когда не хочется ничего просить, а хочется только благодарить. Я вдруг физически почувствовала «дух мирен» и близость Бога.
Ты делаешь такой маленький шажок к Богу (всего лишь не убить своего ребенка), а получаешь такие богатства, что даже страшно.