В сценарных дебрях...
Потратил сутки на разбор литературных и режиссёрских сценариев «Союзмультфильма» в Музее кино. Чертовски увлекательное занятие!
Во время такой работы становится особенно ясно видно, как эволюционирует литературный сценарий от варианта к варианту и как резко он изменяется под рукой режиссёра. Понимаешь, что коренная переработка сюжета в процессе написания режиссёрского сценария (а зачастую - и в ходе производства) - скорее правило, чем исключение.
Подробно ознакомиться с каждым сценарием времени не было. Но несколько открытий всё же произошло. Например, я уточнил, что именно цензура исправляла в фильме «Шапокляк» и убедился, что поправки носили скорее уточняющий характер, проясняли сюжетную логику картины. Да ещё была убрана из реплик парочка чертыханий. Никакого существенного урона фильму нанесено не было. Гораздо бОльшие изменения в сюжет внёс сам Качанов, удалив эпизоды с Шапокляк и охранником фабрики, заменив песню «туристов» (что потом не без оснований было осуждено цензорами), переработав некоторые сцены.
Очень интересно было ознакомиться с первоначальным вариантом режиссёрского сценария многострадального фильма «Человек строит дом» («Разговор с Зодчим»). Я уже подробно описывал историю многократной переработки этой картины в «Анимации подневольной» (желающие могут прочесть эти фрагменты в «Киноведческих Записках» № 81). Теперь придётся этот кусок книги сильно переписывать, т.к., работая над ним, я знал сюжет фильма только по рассказам Р.А.Страутмане и других членов съёмочной группы, да по морозовской раскадровке. Ознакомление с режиссёрским сценарием многое сильно проясняет. Это действительно была очень смелая задумка, притча о художнике-гуманисте и властителях-варварах. Под видом картины об истории архитектуры. В сюжете было намешано очень много разных мотивов и идей, некоторые из них я бы даже счёл пророческими. Разумеется, после троекратной переработки от этого ничего не осталось.
Интересно было прочесть литературный сценарий «С бору по сосенке». Тот вариант, который писался ещё для Дёжкина, и главными героями которого были персонажи «Необыкновенного матча» и «Старых знакомых», заматеревшие и превратившиеся в спортивных функционеров. Интересно было убедиться, что фильм «Поезд памяти» изменился до неузнаваемости даже по сравнению с режиссёрским сценарием. Или прочитать, каким был первоначальный замысел «Шкатулки с секретом» тогда, когда фильм ещё строился на репликах, а не на музыке…
Но особенно ценное открытие (по крайней мере, для себя) я сделал при ознакомлении с материалами по фильму «Жил-был Козявин». Здесь литературные и режиссёрские сценарии составили отдельную толстую папку. Сюжет фильма перекраивался множество раз, от первоначальных эпизодов не оставалось и следа, одних только вариантов финала было, кажется, около десятка. Исследовать этот процесс будет очень полезно как историкам кино, так и литературоведам.
Литературоведам - ещё и потому, что эти тексты Шпаликова дают новую информацию и для изучения его поэзии. В частности, в нескольких ранних вариантах литературного сценария (ещё под первоначальным названием «Житие Козявина») встречается мало кому (а возможно, никому не) известный вариант знаменитого стихотворения «Ах, утону я в Западной Двине». Первоначально у меня был соблазн решить, что этот вариант - первоначальный, и что именно из сценария этот текст ведёт свою «родословную». Это оказалось не так, т.к. эти стихи - редкий случай поэтического текста Шпаликова, датировка которого точно установлена: 1961 год. Сценарий писался в 1964-м, к этому времени уже появилась и исполнялась знаменитая песня Высоцкого на шпаликовские стихи. Возможно, именно её Шпаликов и хотел перенести в фильм, но в каком качестве! Ни много ни мало - в качестве песни самого Козявина!..
При этом, помимо текстуальных изменений, в стихотворении появилась новая (новая ли?) строфа, отсутствующая в каноническом варианте. Приведу ниже фрагмент из этого литературного сценария, чтобы показать, как песню планировалось «вмонтировать» в ткань сюжета:
«Была ночь.
Кричали ночные птицы и звери. В темноте горели их глаза.
Стучал зубами Козявин. Из его дробного ритма, который теперь обозначался уже и гитарой, возникает мотив, и на этот мотив поются слова. Это внутренний голос Козявина, прислушайтесь к нему, и вы поймёте, до чего безрадостно его житьё и какой безрадостный конец он сам для себя предвидит.
ПЕСНЯ КОЗЯВИНА.
Ах, утону ли в Западной Двине,
Или погибну как-нибудь иначе,
Страна не пожалеет обо мне,
И сослуживцы горько не заплачут.
Не будет утром траурных газет,
Подписчики по мне не зарыдают.
Прощай, профком и местный комитет,
А гимна надо мною не сыграют.
Когда-то были мы, как рысаки,
А вот теперь сплошные неудачи:
Не жизнь, а кара-кумские пески
И горы сахалинские впридачу.
Я никогда не ездил на слоне,
В больницу не носил я передачи…
Страна не пожалеет обо мне
И сослуживцы горько не заплачут».
Авторская пунктуация сохранена.
Думаю, вне зависимости от уместности этой песни в данном сюжете и для данного персонажа, это - очень ценный материал для исследователей творчества Шпаликова, да и историков авторской песни. И контекст этой ценности только добавляет…
Во время такой работы становится особенно ясно видно, как эволюционирует литературный сценарий от варианта к варианту и как резко он изменяется под рукой режиссёра. Понимаешь, что коренная переработка сюжета в процессе написания режиссёрского сценария (а зачастую - и в ходе производства) - скорее правило, чем исключение.
Подробно ознакомиться с каждым сценарием времени не было. Но несколько открытий всё же произошло. Например, я уточнил, что именно цензура исправляла в фильме «Шапокляк» и убедился, что поправки носили скорее уточняющий характер, проясняли сюжетную логику картины. Да ещё была убрана из реплик парочка чертыханий. Никакого существенного урона фильму нанесено не было. Гораздо бОльшие изменения в сюжет внёс сам Качанов, удалив эпизоды с Шапокляк и охранником фабрики, заменив песню «туристов» (что потом не без оснований было осуждено цензорами), переработав некоторые сцены.
Очень интересно было ознакомиться с первоначальным вариантом режиссёрского сценария многострадального фильма «Человек строит дом» («Разговор с Зодчим»). Я уже подробно описывал историю многократной переработки этой картины в «Анимации подневольной» (желающие могут прочесть эти фрагменты в «Киноведческих Записках» № 81). Теперь придётся этот кусок книги сильно переписывать, т.к., работая над ним, я знал сюжет фильма только по рассказам Р.А.Страутмане и других членов съёмочной группы, да по морозовской раскадровке. Ознакомление с режиссёрским сценарием многое сильно проясняет. Это действительно была очень смелая задумка, притча о художнике-гуманисте и властителях-варварах. Под видом картины об истории архитектуры. В сюжете было намешано очень много разных мотивов и идей, некоторые из них я бы даже счёл пророческими. Разумеется, после троекратной переработки от этого ничего не осталось.
Интересно было прочесть литературный сценарий «С бору по сосенке». Тот вариант, который писался ещё для Дёжкина, и главными героями которого были персонажи «Необыкновенного матча» и «Старых знакомых», заматеревшие и превратившиеся в спортивных функционеров. Интересно было убедиться, что фильм «Поезд памяти» изменился до неузнаваемости даже по сравнению с режиссёрским сценарием. Или прочитать, каким был первоначальный замысел «Шкатулки с секретом» тогда, когда фильм ещё строился на репликах, а не на музыке…
Но особенно ценное открытие (по крайней мере, для себя) я сделал при ознакомлении с материалами по фильму «Жил-был Козявин». Здесь литературные и режиссёрские сценарии составили отдельную толстую папку. Сюжет фильма перекраивался множество раз, от первоначальных эпизодов не оставалось и следа, одних только вариантов финала было, кажется, около десятка. Исследовать этот процесс будет очень полезно как историкам кино, так и литературоведам.
Литературоведам - ещё и потому, что эти тексты Шпаликова дают новую информацию и для изучения его поэзии. В частности, в нескольких ранних вариантах литературного сценария (ещё под первоначальным названием «Житие Козявина») встречается мало кому (а возможно, никому не) известный вариант знаменитого стихотворения «Ах, утону я в Западной Двине». Первоначально у меня был соблазн решить, что этот вариант - первоначальный, и что именно из сценария этот текст ведёт свою «родословную». Это оказалось не так, т.к. эти стихи - редкий случай поэтического текста Шпаликова, датировка которого точно установлена: 1961 год. Сценарий писался в 1964-м, к этому времени уже появилась и исполнялась знаменитая песня Высоцкого на шпаликовские стихи. Возможно, именно её Шпаликов и хотел перенести в фильм, но в каком качестве! Ни много ни мало - в качестве песни самого Козявина!..
При этом, помимо текстуальных изменений, в стихотворении появилась новая (новая ли?) строфа, отсутствующая в каноническом варианте. Приведу ниже фрагмент из этого литературного сценария, чтобы показать, как песню планировалось «вмонтировать» в ткань сюжета:
«Была ночь.
Кричали ночные птицы и звери. В темноте горели их глаза.
Стучал зубами Козявин. Из его дробного ритма, который теперь обозначался уже и гитарой, возникает мотив, и на этот мотив поются слова. Это внутренний голос Козявина, прислушайтесь к нему, и вы поймёте, до чего безрадостно его житьё и какой безрадостный конец он сам для себя предвидит.
ПЕСНЯ КОЗЯВИНА.
Ах, утону ли в Западной Двине,
Или погибну как-нибудь иначе,
Страна не пожалеет обо мне,
И сослуживцы горько не заплачут.
Не будет утром траурных газет,
Подписчики по мне не зарыдают.
Прощай, профком и местный комитет,
А гимна надо мною не сыграют.
Когда-то были мы, как рысаки,
А вот теперь сплошные неудачи:
Не жизнь, а кара-кумские пески
И горы сахалинские впридачу.
Я никогда не ездил на слоне,
В больницу не носил я передачи…
Страна не пожалеет обо мне
И сослуживцы горько не заплачут».
Авторская пунктуация сохранена.
Думаю, вне зависимости от уместности этой песни в данном сюжете и для данного персонажа, это - очень ценный материал для исследователей творчества Шпаликова, да и историков авторской песни. И контекст этой ценности только добавляет…