Про глупость.
В 1937 году австрийский писатель Роберт Музиль, после аншлюса изгнанный из Австрии, прочитал в Вене лекцию «О глупости». В основе лекции была идея, что, если не брать медицинские случаи, то глупость - это не «тупость», то есть, грубо говоря, не нехватка вычислительной мощности мозга. Глупость - это прямолинейность, причем чаще всего - благородная прямолинейность. Именно поэтому довольно умные люди вполне могли быть глупыми.
Глупость - это специфический когнитивный недостаток. Она случается тогда, когда у вас отсутствуют концептуальные инструменты для решения той или иной задачи. Самый простой пример - генералы всегда готовятся к прошлой войне.
Музиль приводил пример британского высшего командования во время Первой Мировой войны. Английские генералы 1914-1915 годов рассматривали позиционную войну с точки зрения наполеоники и франко-прусской войны - используя стратегические концепты кавалерийских ударов своей юности. Как позже заметил один из подчиненных фельдмаршала Дугласа Хейга, они, например, считали траншейную войну «привалами в мобильной операции» (mobile operations at the halt), то есть подвижными боевыми линиями. То, что эти «подвижные боевые линии» не сдвинулись никуда за много лет - их ни капли не смущало. Это и есть когнитивное устаревание - при новых вводных данных, при совершенно иной ситуации упорно следовать старым принципам и использовать старые догмы.
То есть получалось так, что их разум способствовал их глупости.
И глупость часто возникает в подобных случаях, когда используется устаревшая концептуальная схема, которая искажает контроль пользователя над каким-то новым явлением.
Причем речь ведется не об ошибке - ошибки могут совершать все - а именно об упорном повторении одной и той же ошибки, что уже вполне себе можно назвать ложным концептом.
Исторически сложилось так, что философов очень беспокоила иррациональность отказа от имеющихся средств для достижения моих целей. Например, условный Ваня очень хочет привести себя в форму, но его кроссовки пылятся в углу второй год. Самое стандартное решение для Вани - взять себя за шкирку, проявить силу воли и начать бегать. То есть здесь не глупость, здесь недостаток силы воли. Но возьмем ту же самую ситуацию, только с одной поправкой - Ваня упорно и методично продолжает лежать на диване, думая, что все-таки похудеет. Несмотря на то, что 10 предыдущих лет не дают оптимизма этому заявлению. Вот это уже - глупость. То есть Ваня с одной стороны видит, что лежать на диване для похудения - схема не очень, но с другой - упорно держится этой схемы.
Давайте подставим на место Вани какую-нибудь страну. Представьте себе страну, которая с энтузиазмом импортирует новые концептуальные инструменты не из прошлого, а из совсем другого места. Например, в глобальных дебатах о социальной справедливости сейчас доминирует набор идей и терминов, взятых из Соединенных Штатов, страны, отмеченной невероятно специфической исторической и культурной траекторией. И этот набор идей и ценностей переносится, скажем, в Иран. Или Южную Африку.
Что-то идет не так, не по плану, но страна с упорством, достойным лучшего применения, продолжает это пробовать в Китае, в Афганистане, в России… Схема все отказывает и отказывает, но… страна не отказывается от схемы.
Те, кто дочитал до этого места - умерьте свои смешки над США, ибо у России все примерно так же. Причем и во внутренней политике, и во внешней, и в военном деле (ситуация на фронтах СВО не даст соврать, Дибич-Забалканский уже наверное в гробу вертится и орет - «Обходить крепости надо и блокировать, а не биться лбом в стену!»).
Глупость имеет две особенности, делающие ее особенно опасной по сравнению с другими пороками. Во-первых, в отличие от недостатков характера, глупость в первую очередь является свойством групп или традиций обществ, а не отдельных лиц: в конце концов, мы получаем большинство наших концепций, наших умственных инструментов из общества, в котором мы выросли.
Предположим, что проблема с Хейгом заключалась в лени: в Англии не было недостатка в энергичных генералах, чтобы заменить его. Но если Хейг работал до мозга костей в «интеллектуальной тюрьме военной традиции» XIX века, то решение проблемы становится сложнее: вам нужно будет ввести новую концептуальную основу и создать для нее чувство идентичности и воинской гордости. Как только глупость овладевает группой или обществом, ее особенно трудно искоренить - изобретать, распространять и нормализовать новые концепции - тяжелая работа.
Тупость сама по себе редко является движущей силой: во главе почти каждого глупого движения вы обнаружите именно глупца во главе.
Есть еще одна проблема. Глупость порождает еще большую глупость из-за глубокой двусмысленности своей природы. Если глупость связана с неподходящими для работы инструментами, глупость действия будет зависеть от того, что это за работа; точно так же, как молоток идеально подходит для одних задач и не совершенно подходит для других. Возьмем политику, где глупость особенно бросается в глаза: глупый лозунг созвучен глупому избирателю, он отражает то, как они оба видят мир. В результате глупость, по иронии судьбы, может быть чрезвычайно эффективной в подходящей среде: на самом деле выбирается своего рода неспособность. Получается, что глупость совместима с высокими образовательными достижениями и является скорее свойством политической культуры, чем принадлежащих к ней индивидуумов, нуждающихся в помощи.
Кроме того, мы можем видеть, есть много случаев, которые не являются полной глупостью, но имитируют ее последствия. Представьте себе человека, который был слеп ко всем доказательствам того, что его обманывают, и наконец спросил себя: «Как ты мог быть таким глупым?»
Здесь проблема не в чистой глупости: понятие читерства, самообмана достаточно распространено. Здесь мы имеем скорее кого-то, кто «ведет себя так, как будто он глуп».
Именно поэтому следует и еще один вывод - глупость трудно исправить. Усугубляется это тем, что глупость отлично сочетается с другими пороками - например, упрямством, которое не дает пересмотреть свои концепции, даже если они постоянно подводят.
Но как только мы понимаем природу глупости, все становится немного ярче, чем может показаться. Отношение к политическим оппонентам в первую очередь как к циникам превращает их в макиавеллиевских монстров, не оставляя места ни для чего, кроме битвы за господство с нулевой суммой.
Считать политических оппонентов в первую очередь тупицами - означает иметь непоправимый недостаток, который в нашем глубоко иерархическом обществе мы часто проецируем на тех, у кого нет «правильного» образования. Все это дает определенную ложную уверенность: немного поразмыслив, мы можем быть уверены, что мы не циничны, и мы не глупы. Но как любой из нас, так и все мы, может, тем не менее, попасться в сети глупости. Если верить истории, то через несколько сотен лет наши потомки посчитают по крайней мере часть современной морали почти непонятной: «Как порядочные люди могли поверить в это?». Если они не хотят осудить нас как злых и жестоких, им, возможно, придется заключить, что мы были просто глупы.
Глупость - это специфический когнитивный недостаток. Она случается тогда, когда у вас отсутствуют концептуальные инструменты для решения той или иной задачи. Самый простой пример - генералы всегда готовятся к прошлой войне.
Музиль приводил пример британского высшего командования во время Первой Мировой войны. Английские генералы 1914-1915 годов рассматривали позиционную войну с точки зрения наполеоники и франко-прусской войны - используя стратегические концепты кавалерийских ударов своей юности. Как позже заметил один из подчиненных фельдмаршала Дугласа Хейга, они, например, считали траншейную войну «привалами в мобильной операции» (mobile operations at the halt), то есть подвижными боевыми линиями. То, что эти «подвижные боевые линии» не сдвинулись никуда за много лет - их ни капли не смущало. Это и есть когнитивное устаревание - при новых вводных данных, при совершенно иной ситуации упорно следовать старым принципам и использовать старые догмы.
То есть получалось так, что их разум способствовал их глупости.
И глупость часто возникает в подобных случаях, когда используется устаревшая концептуальная схема, которая искажает контроль пользователя над каким-то новым явлением.
Причем речь ведется не об ошибке - ошибки могут совершать все - а именно об упорном повторении одной и той же ошибки, что уже вполне себе можно назвать ложным концептом.
Исторически сложилось так, что философов очень беспокоила иррациональность отказа от имеющихся средств для достижения моих целей. Например, условный Ваня очень хочет привести себя в форму, но его кроссовки пылятся в углу второй год. Самое стандартное решение для Вани - взять себя за шкирку, проявить силу воли и начать бегать. То есть здесь не глупость, здесь недостаток силы воли. Но возьмем ту же самую ситуацию, только с одной поправкой - Ваня упорно и методично продолжает лежать на диване, думая, что все-таки похудеет. Несмотря на то, что 10 предыдущих лет не дают оптимизма этому заявлению. Вот это уже - глупость. То есть Ваня с одной стороны видит, что лежать на диване для похудения - схема не очень, но с другой - упорно держится этой схемы.
Давайте подставим на место Вани какую-нибудь страну. Представьте себе страну, которая с энтузиазмом импортирует новые концептуальные инструменты не из прошлого, а из совсем другого места. Например, в глобальных дебатах о социальной справедливости сейчас доминирует набор идей и терминов, взятых из Соединенных Штатов, страны, отмеченной невероятно специфической исторической и культурной траекторией. И этот набор идей и ценностей переносится, скажем, в Иран. Или Южную Африку.
Что-то идет не так, не по плану, но страна с упорством, достойным лучшего применения, продолжает это пробовать в Китае, в Афганистане, в России… Схема все отказывает и отказывает, но… страна не отказывается от схемы.
Те, кто дочитал до этого места - умерьте свои смешки над США, ибо у России все примерно так же. Причем и во внутренней политике, и во внешней, и в военном деле (ситуация на фронтах СВО не даст соврать, Дибич-Забалканский уже наверное в гробу вертится и орет - «Обходить крепости надо и блокировать, а не биться лбом в стену!»).
Глупость имеет две особенности, делающие ее особенно опасной по сравнению с другими пороками. Во-первых, в отличие от недостатков характера, глупость в первую очередь является свойством групп или традиций обществ, а не отдельных лиц: в конце концов, мы получаем большинство наших концепций, наших умственных инструментов из общества, в котором мы выросли.
Предположим, что проблема с Хейгом заключалась в лени: в Англии не было недостатка в энергичных генералах, чтобы заменить его. Но если Хейг работал до мозга костей в «интеллектуальной тюрьме военной традиции» XIX века, то решение проблемы становится сложнее: вам нужно будет ввести новую концептуальную основу и создать для нее чувство идентичности и воинской гордости. Как только глупость овладевает группой или обществом, ее особенно трудно искоренить - изобретать, распространять и нормализовать новые концепции - тяжелая работа.
Тупость сама по себе редко является движущей силой: во главе почти каждого глупого движения вы обнаружите именно глупца во главе.
Есть еще одна проблема. Глупость порождает еще большую глупость из-за глубокой двусмысленности своей природы. Если глупость связана с неподходящими для работы инструментами, глупость действия будет зависеть от того, что это за работа; точно так же, как молоток идеально подходит для одних задач и не совершенно подходит для других. Возьмем политику, где глупость особенно бросается в глаза: глупый лозунг созвучен глупому избирателю, он отражает то, как они оба видят мир. В результате глупость, по иронии судьбы, может быть чрезвычайно эффективной в подходящей среде: на самом деле выбирается своего рода неспособность. Получается, что глупость совместима с высокими образовательными достижениями и является скорее свойством политической культуры, чем принадлежащих к ней индивидуумов, нуждающихся в помощи.
Кроме того, мы можем видеть, есть много случаев, которые не являются полной глупостью, но имитируют ее последствия. Представьте себе человека, который был слеп ко всем доказательствам того, что его обманывают, и наконец спросил себя: «Как ты мог быть таким глупым?»
Здесь проблема не в чистой глупости: понятие читерства, самообмана достаточно распространено. Здесь мы имеем скорее кого-то, кто «ведет себя так, как будто он глуп».
Именно поэтому следует и еще один вывод - глупость трудно исправить. Усугубляется это тем, что глупость отлично сочетается с другими пороками - например, упрямством, которое не дает пересмотреть свои концепции, даже если они постоянно подводят.
Но как только мы понимаем природу глупости, все становится немного ярче, чем может показаться. Отношение к политическим оппонентам в первую очередь как к циникам превращает их в макиавеллиевских монстров, не оставляя места ни для чего, кроме битвы за господство с нулевой суммой.
Считать политических оппонентов в первую очередь тупицами - означает иметь непоправимый недостаток, который в нашем глубоко иерархическом обществе мы часто проецируем на тех, у кого нет «правильного» образования. Все это дает определенную ложную уверенность: немного поразмыслив, мы можем быть уверены, что мы не циничны, и мы не глупы. Но как любой из нас, так и все мы, может, тем не менее, попасться в сети глупости. Если верить истории, то через несколько сотен лет наши потомки посчитают по крайней мере часть современной морали почти непонятной: «Как порядочные люди могли поверить в это?». Если они не хотят осудить нас как злых и жестоких, им, возможно, придется заключить, что мы были просто глупы.