Десять ночевок (Расследование Эм Хэнсен): Глава двадцать восьмая
Звонил Джонни.
- У нас неприятности, - сказал он. - Большой Эд узнал, что ты ушла, и теперь икру мечет.
За каких-то две секунды мое отчаяние перешло из тихого помешательства в буйное и укрепило мои подозрения. Несколько звуков, которые не были словами, вырвались у меня из горла, прежде чем я смогла произнести:
- Откуда он пронюхал? Установка же на холостом ходу!
- А ему без разницы. Просто около часа назад встал на дыбы и давай реветь.
- Но сейчас даже не моя вахта. Какое ему вообще дело?
- Черт меня дери, если я знаю. Слушай, мне жаль, малыш. Я сказал ему, что дал тебе поручение, но он не купился, словно и не слышал. Кричит, что ты в самоволке, и говорит, что лишит тебя работы. Ты же знаешь Эда. Может, ему джинсы натирают или еще чего. Есть шанс, что он о тебе забудет, как только что-то еще разозлит его похуже, но тебе, пожалуй, лучше вернуться сюда. Посмотрим, забудет ли он, что тебя не было.
- Черт, Джонни, как он вообще узнал, что меня нет?
- Кажется, он проводил одну из своих гестаповских проверочек, начал задавать Ховарду вопросы по ведомости, а тот не смог ответить и свалил все на тебя, сказав, что ты ушла и бросила его в беде. И ты, и я оба знаем, к чему этот бычий рев. Эд, наверное, просто пытался встряхнуть старика. Итак, следующим делом Мейер после ахинеи Ховарда устроил себе развлечение, начав шарить по вашему трейлеру. Если б я только знал, как он перекинулся с Ховарда на тебя, но когда я добрался до трейлера, чтобы посмотреть, что за шум-гам, Эд тут же выскочил из спальни с таким видом, словно скипидара проглотил, и при этом орал о женской неверности. Вот зараза! Догадываешься, о чем он говорил?
По моему позвоночнику пробежал холодок. Я схватилась за маленький блокнот в заднем кармане штанов. Его там не было. Он лежал в других джинсах. В трейлере.
Джонни продолжал говорить:
- Хочешь узнать мое мнение, малыш? Мейера отчитали в конторе за то паршивое шоу, что он устроил здесь, и ты - сегодняшнее жертвоприношение. Нет ничего лучше, чем наказывать кого-то другого, чтобы заставить мужика почувствовать себя мужиком. Может, он считает, что если он пожалуется на персонал, то в Денвере не заметят, в каком дерьме его работа на буровой.
Сквозь страх до меня начало доходить, что Джонни может оказаться следующим в очереди на жертвоприношение. Даже в наши дни уволенные учетчики раствора порой могут отыскать другую работу, а вот как обстоят дела у прорабов, я не в курсе. Меня тронуло, что он нашел время съездить в город, чтобы позвонить мне без свидетелей, хотя у самого были такие проблемы. Я сказала:
- Я начинаю продвигаться с бумагами Билла, - и задалась вопросом, была ли честна. Только пыталась дать человеку немного надежды, кстати, возможно, еще несколько часов помогли бы. На мгновение я подумала о том, чтобы послать все к чертям и остаться там, где была, но нет ничего лучше, чем угроза потери работы, чтобы пробудить в вас желание сохранить ее.
Не пришлось ничего объяснять Элирии. Она угадала ситуацию из моей половины разговора и уже приготовилась собрать меня в дорогу.
- Вам нужно перекусить, моя дорогая, - позвала она с середины лестницы. - И если я сумею вас убедить, вы немного поспите перед отъездом. Никакая работа не стоит того, чтобы заснуть за рулем.
Надо же, милая женщина заботилась обо мне, тогда как я подвела ее, убегая обратно в Вайоминг, чтобы сохранить рабочее место, словно какая-то слюнявая гончая, гоняющаяся за палкой! Так хотелось загладить вину перед вдовой, волшебным образом компенсировать смерть Билла, подав его убийцу на блюдечке; хотелось быть достойной ее доброты и внимания. Я быстренько просмотрела папки, надеясь отыскать ту единственную, золотую страницу, которая ответит на все наши вопросы.
У меня под рукой моментально оказались несколько машинописных бумаг в папке с пометкой «Не дублировать», поэтому я схватила их, чтобы забрать с собой, полагая, что, возможно, не заглядывала в них раньше. Это была толстая папка, полная сводных отчетов, все с различных месторождений в Вайоминге, и все подчеркнуты в тех местах, где стояла подпись Эда Мейера, главного инженера, а еще что-то похожее на начальные заметки для презентации по месторождению Бар-Даймонд, заполненные графиками и более загадочными обозначениями, касающимися больших баксов. Я собрала все бумаги вместе и стала искать, какие бы карты прихватить с собой. Та, что лежала на столе, была раскрашена, с отметками, показывающими, кому что принадлежит; но еще немного покопавшись, я нашла хорошую структурную карту и несколько профилей, так что добавила их к папке и направилась к лестнице.
Наверху я застала Элирию, что-то строчащую в блокноте за кухонным столом. Рядом с ней лежал наполовину приготовленный сэндвич.
- Составляю список людей, которым можно позвонить за информацией, - сказала она, не поднимая глаз. - Вот, надеюсь, вы любите ветчину и швейцарский сыр. В последнее время у меня не так много еды в доме. Вы ешьте, а я буду писать.
- Я не так голодна, честно.
- Нонсенс. Садитесь, вредно есть стоя. А сейчас я позвоню своим шпионам на работе и посмотрю, что удастся обнаружить. В моем списке вопросов на первом месте расчетная стоимость проходки и добычи из этих скважин. Конечно, понадобится изучить финансовую историю месторождения в целом, но как насчет людей, вовлеченных в проект? Вы можете предложить что-нибудь, кроме расходов, накрученных Эдом Мейером?
- Вот в чем проблема. Кроме Эда, все остальные, у кого есть возможность, местные. Я не понимаю, как получится проверить их отсюда.
- Полноте, моя дорогая, подумайте о выгодоприобретателях прав на недра. Это деньги, сфера моего отдела.
- Вообще-то снизу на карте на столе есть их имена.
Элирия нашла мне старый пластиковый кейс Билла на молнии, чтобы сложить туда документы, которые предварительно просмотрела, вежливо достав все, что напоминало финансовую информацию. «Мой отдел», - повторяла она, пока я стояла посреди кухни, одной рукой запихивая в глотку сэндвич, а другой бессознательно позвякивая ключами от пикапа. Затем Элирия неодобрительно нахмурилась и добавила:
- Оставайтесь на связи.
К одиннадцати вечера мне пришлось бить себя, чтобы не заснуть, но я приближался к повороту на буровую. Опустила окно, чтобы освежить лицо ночным воздухом, и заметила невысокий обрыв, на котором останавливалась утром, чтобы починить радио. Я ударила по тормозам. За прошедшие часы я и думать забыла о той цистерне, что выскользнула из темноты на шоссе.
Ночной ястреб вылетел из зарослей, когда я остановила пикап Фрэнка. Убывающая луна еще не взошла, но с фонариком в руке я прошла сотню ярдов назад по дороге к тому месту, где видела проезжавшую цистерну, и осмотрелась. Мне повезло. Днем не дул ветер, так что следы шин на мягкой грязи оставались отчетливыми и приметными. Их легко запомнить: довольно стандартный рисунок грунтозацепов спереди и двойные шины сзади. Из четырех задних шин две внешние имели тот же переплетенный S-образный рисунок, что и передние, с довольно новым протектором, оставляющим красивый четкий отпечаток; но два внутренних были старше и имели другой рисунок, больше похожий на ряд шевронов.
Направив фонарик в траву вдали от дороги, я увидела, как следы исчезают на полосе гравия, сброшенного дорожно-строительной бригадой, а затем снова появляются на примятой траве, едва заметные, ведущие к забору из колючей проволоки. Меня немало удивило, что грузовик волшебным образом выехал из середины забора. Я двинулась по следам к забору. Почва сменилась материнской породой, блестевшей в искусственном свете сквозь редеющую траву, как лысина старика. Слабую дорожку из согнутых стеблей увидеть легче, когда приседаешь близко к земле, сокращая обзор. Я достигла самого ограждения, прежде чем выпрямилась и посмотрела на другую сторону. Там, за одним из столбов забора, был спрятан набор крючков, удерживающих петли на проволоке. Ай-ай-ай, как умно, подумала я. Обычно те три проволоки, из которых состоит забор, тянутся непрерывно и крепятся к столбу всего тремя гвоздями, загнутыми буквой U. Я потянула за верхнюю проволоку и обнаружила, что та легко снимается с крючка. Это означало, что ее недавно снимали, потому что, как известно любому фермерскому отпрыску, отворить ворота в заборе из колючей проволоки, которые не открывались какое-то время, - это жестокая битва: ветер и гравитация славно поработают над забором, раздвинув столбы ворот так далеко друг от друга, что проволока ворот натягивается, как улыбка мертвеца.
Дальше в темноте идти по следам не имело смысла, а если совсем честно, то попросту глупо, пустая трата бесценного времени. Пока эти мысли крутились у меня в голове, я ощутила, что кто-то стоит прямо позади и вот-вот прикоснется ко мне, вот-вот...
Волосы у меня на затылке встали дыбом, я развернулась и отскочила. Никого нет. Что-то шевельнулось рядом с ногой, и я подпрыгнула, хватая ртом воздух. Всего лишь суслик. «Боже, Эм, - подумала я, - у тебя с головой не все в порядке». Тяжесть двадцати трех часов бодрствования, из которых более семнадцати проведены за рулем грузовика с жесткой подвеской, разом обрушилась на меня. Испытав страх, я замерла столбом и мелко затряслась. Чтобы не расплакаться, я стиснула зубы и решила собраться с духом и затянуть обратно верхнюю проволоку. Неуклюжие ноги не слушались и тянули на дорогу; проволока сопротивлялась, внезапно превратившись в дергающуюся, извивающуюся змею. Петля, наконец, прыгнула обратно на крючок, разорвав мясо на правом большом пальце, и я припустила к пикапу, в ужасе представляя, как нечто неудержимо двигается за мной по пятам, жестокое, готовое утащить меня в омерзительное сообщество проклятых.
Вернуться в оглавление
