"Зловещий самородок", ч.17
(продолжение). Полностью текст можно смотреть через тег, или в "Избранном".
***
Глава 18
Очнулся Шура в полной темноте. Он лежал на спине на чем-то мягком. Боль теперь маленьким паучком гнездилась внутри, слегка шевеля своими острыми лапками. Боль была вполне терпимая, она не мешала дышать полной грудью и даже слегка поворачивать голову.
Неожиданно в глаза ударил пучок света, заставивший его зажмуриться.
- Жив, курилка? - послышался голос Евгения Николаевича. - А мы уж думали, что ты помер там, на веревке.
- Да это пуля, зараза, не вовремя зашевелилась... Напугал я вас? А как сняли-то меня?
Преподаватель рассказал как они перепугались, когда увидели, что геолог беспомощно висит на веревке, не подавая никаких признаков жизни. Потом Санька со второй попытки поднялся до него и потихоньку спустил, зажимая в кулаке "удавку".
- Саша потом пытался несколько раз подняться, но даже до середины не долез. Как он еще до тебя добрался после такой голодухи?! А он у нас самый главный спортсмен, остальным и вовсе там нечего делать. А у меня, извини... руки... переломы получил в аварии... теперь я даже когда сетку с картошкой несу домой - пять раз по дороге отдыхаю...
- Ну и ладно, нечего рыпаться. Скоро приедут или прилетят спасатели и выдернут нас отсюда, - успокоил всех Шура, - Я оставил внизу записку - сразу найдут.
- Твоими бы устами, да мед пить, Александр Николаевич, - грустно отозвался преподаватель.
- Называй меня Шурой - меня все так зовут. Это и к вам относится, господа скубенты! Меня даже свои дети... Услышали на дне рождения, как ребята спели романс про "умного Шуру" и "Пулю-дуру", как они встретились и из этого получилось двое детей... А на следующий день подруливает младшенький и сообщает: "Шура, а Сережка твою друзу хрустальную расколотил..."
- Ну, тогда меня Женей называй, - предложил Евгений Николаевич, - мы ведь где-то ровесники.
- Шура, а расскажите, как это двое детей получилось? - спросила из темноты девушка.
- А ты не знаешь, Катюша, как дети получаются? Что же это Вы, господин преподаватель, своих студентов так плохо учите?! Спит, понимаете ли, с двумя Витями в одном мешке, и даже не подозревает чем это все чревато...
- Нет, правда, расскажите про пулю, - опять попросила девушка.
- Ладно, расскажу, только эта история очень длинная, так что, когда надоест, - остановите. Да, а сколько сейчас времени? Сколько я в отрубе был?
На несколько секунд включился фонарик и Санька сообщил:
- Сейчас два часа дня, а Вы без сознания были... ну... около десяти часов... Да, десять с копейками.
- А у Вас в рюкзаке... - послышался из темноты неуверенный голос Вити, которого ребята называли Виннипухом или Виней, - тушенка?..
- Нет, мужики и дамы, - тут же отозвался Шура, - тушенка - это НЗ. Черт его знает, как там со спасателями: нелетная погода... у вездехода движок запороли... Зря я вам две банки сразу скормил! Вот, вроде, запасливый, ушлый такой, а тут лопухнулся - надо было набить рюкзак харчами... Да кто ж его знал... Думал: если понадобится - вылезу, да принесу еще... Саня, где там мой рюкзак? Достань по два небольших сухаря на рыло, и сгущенку открой - по две ложечки только. Остальное - вечером. Даму, смотри, не обидь! Впрочем, женщины, они живучие - сорок дней могут без еды. Правда, Катюша? Признайся, ты ведь совсем есть не хочешь!?
- Ха-а-ачу-у-у! - жалобным голоском откликнулась в темноте Катя. - Я бы сейчас целого барана одна съела...
После того, как закончилась веселая операция кормления с ложечки и все притихли, заложив за щеки кусочки сухарей, как посоветовал преподаватель, Шура, наотрез отказавшийся от еды, объявил:
- Ну что, я начинаю рассказ про зловещий золотой самородок, умного Шуру, пулю-дуру, Татьянку-спасительницу и двух рыжих шалопаев, которые из всего этого получились. Рассказывать буду со всеми жуткими подробностями - это специально, чтобы вы хоть на время забыли про мой рюкзак.
Шура нарочно тянул повествование, утопая в деталях и подробностях, привирая кое-где и добавляя жути. Слушали затаив дыхание. Ни одного вопроса, никаких комментариев. В один момент он даже подумал, что все уснули уже, но тут же услышал Катино "Ой, жуть-то какая!"
Сильный грохот раздался рядом, когда он добрался до начала дуэли. Сразу зажглись все фонарики, люди повскакивали на ноги, даже Шура, забыв про боль, сел на своей лежанке.
В лучах света на них накатывалось облако пыли, кто-то шарахнулся от него назад, но геолог успокоил уверенным голосом:
- Здесь монолит, не обрушится! Это в восстающем оставшиеся полки обвалились. А я ведь попрыгал даже на каждом из них! Вот бы рухнуло! Лежал бы сейчас вместе со сгущенкой под бревнами... Ну, дела!
Дождавшись, когда пыль осела, Шура попросил:
- Женя, сходи, пожалуйста, посмотри что там. Если все обвалилось - должно быть небо видно! Может, это спасатели специально обрушили, чтобы легче было поднимать нас? Только осторожней, там гвоздей, скоб понабито! Саня, подстрахуй своего шефа. Только зря батарейки не сажайте!
Минут через двадцать разведчики вернулись и рассказали, что небо действительно видно, но спасателей нет.
- Там даже звезду видно на голубом небе! - радостно сообщил Саня. - А я думал, это вранье все про колодец и про звезды.
- Ух и завал! Гвоздей там действительно понабито! - сообщил Женя. - Мы сейчас пойдем с кувалдочкой и позагибаем кое-где - как бы не наступил кто-нибудь, не зацепился...
Минут через десять удары кувалды прекратились и все услышали радостный Санькин вопль:
- Ура! Здесь мы, здесь!
Ребята радостно загалдели и, включив третий фонарик, побежали к восстающему, забыв совсем про Шуру. Геолог приподнялся в темноте, осторожно встал на коленки и, придерживаясь за стенку выработки, поднялся. Голова немножко кружилась, паучок в первый момент завозился, задергал своими ножками, но потом опять свернулся в горячий шарик с горошину. Передвигаться было можно, и Шура медленно побрел, нащупывая ногами рельс.
Подойдя к восстающему, он крикнул:
- Эй, скубенты, кончайте галдеть! Женя, там один человек, или их много? Может, это Костя?
- Много! - ответил радостный преподаватель. - Они там веревки, кресло готовят, скоро начнут. А ну, братва, брысь отсюда! Спускайтесь все с завала вниз, да осторожно!
- Зачем ты встал? - спросил Женя, когда все собрались внизу. - Мы тебя уж как-нибудь дотащили бы.
- Ну да, такие силачи все... Доволокли бы задницей по шпалам, - рассмеялся Шура. - Штаны-то у меня всего одни! Так, первой поедет мадама, потом Виня, Витя, Саня и сам Шеф...
- Нет уж, - не согласился Женя, - не присваивай себе чужих званий! Это я - капитан затонувшего судна, а ты в настоящий момент всего лишь больной, так что поедешь сразу за Катериной Сергевной. И не возражай!
- Ну, раз тут капитан объявился, а я - всего лишь старлей запаса, придется подчиниться, поеду предпоследним, - неохотно сдался геолог. - Только, мужики, и особенно ты, курносая, ни слова там про мои раны и обмороки! А то меня увезут на вертолете и не узнаете, как от пули дети получаются...
Вся спасательная операция прошла за полчаса. Пилоты вертолета оказались отчаянные ребята - они "подвесили" машину прямо над восстающим, рискуя при малейшем порыве ветра зацепиться за близкий склон кончиками лопастей, и спустили трос с сидушкой. Специально для подъема людей предназначенной лебедкой они быстро повыдергивали всех наверх. Один Виня немного пострадал - вовремя не оттолкнулся от стенки, ну и заработал себе несколько царапин на коленях.
Узнав, что нуждающихся в медицинской помощи нет и в город лететь никто не хочет, руководитель спасателей записал фамилии и адреса всех, заставил расписаться преподавателя под актом и вертолет сразу улетел, оставив на краю вертолетной площадки чумазых, в испачканной глиной одежде исхудавших туристов и Шуру, не на шутку озабоченного тем, что куда-то пропал Костя, который, по его расчетам, должен был подойти еще несколько часов назад.
Перед сном, плотно поужинав кашей с тушенкой, Шура рассказал напоенным куриным бульоном из кубиков, сладким чаем, и все равно жутко голодным туристам, чем закончилась та первая история с самородком. Удивительно, но никто даже не уснул. Только после того, как он кончил, задав по несколько вопросов, студенты по одному тихонько отвалились на спальники и засопели. Дольше всех продержалась Катя - она почувствовала, что на самом деле это только начало истории и все спрашивала: а куда подевался самородок? Наконец и она угомонилась, и Шура с преподавателем пошли ночевать в маленькую палатку.
Костя не появился и утром. Это настолько обеспокоило Шуру, что он, сразу после завтрака, договорившись с туристами, что они три дня будут отъедаться и не стронутся с места, быстро направился по дороге в сторону переправы через Народу.
Боль внутри так и не прошла окончательно, но идти почти не мешала. "Как то будет с тяжелым рюкзаком? - с тревогой подумал геолог, - Как бы не сорвать в этом году вообще полевые работы!"
"Но куда же мог подеваться Костя? Раз прилетел вертолет - значит, до поселка он добрался. Река мелкая, даже если с переправы сойти, в самом глубоком месте - до пояса. Может, ногу повредил? Да ладно, чего там гадать..."
Километров за пять до переправы, в пологом распадке, где дорога пересекала небольшое болотце, он вдруг заметил, что хорошо видные позавчерашние отпечатки его подошв перекрывает чей-то след. Мало ли кто мог здесь пройти в резиновых сапогах - оленевод, турист, рыбак какой-нибудь... Шура не остановился, но эта находка сразу заставила его направить мысли в другую сторону.
"Если это Костины следы, значит, он где-то здесь потерялся? Дорога одна такая набитая, вряд ли он мог свернуть куда-нибудь. А может..., - Шура даже остановился от промелькнувшей страшной догадки. - Неужели это он обрушил полки, когда спускался?! Нет, не может быть! Рюкзака-то его и вещей нет нигде, не полез же он со всем барахлом!"
Остаток пути до переправы геолог почти бежал. Убедившись, что в кустах, где они спрятали свое снаряжение и продукты, нет Костиных спальника и полиэтиленового мешка с тряпками, Шура резко повернулся и самым быстрым, на какой был способен, шагом направился в обратную дорогу.
Глава 19
Женщина начала приходить в себя только к вечеру следующего дня, когда он ее в очередной раз поил горячим бульоном. Возрождение началось с шумного вдоха полной грудью и с заметного подрагивания ресниц. Через минуту она открыла глаза, осмотрела стены и потолок избушки. Заметив, наконец, кружку в чужой руке, она, повернув слегка голову и скосив глаза, стала внимательно вглядываться в бородатое лицо незнакомого мужчины. Во взгляде у нее не было ни растерянности, ни испуга, ни удивления. Когда он поднес к ее губам кружку, она тоже не удивилась и послушно отпила из нее несколько больших глотков жирной пахучей жидкости. От кисленького морса она чуть заметно поморщилась, но выпила все до донышка.
Опустив голову ожившей женщины на телогрейку, Афанасий встретился глазами с ее внимательным, изучающим взглядом. Они так и смотрели молча друг другу в глаза, пока в избушке совсем не стемнело.
Уже при свете лампадок женщина села на нарах и, подвинувшись, прислонилась спиной к теплой бревенчатой стене избушки, подтянув к груди коленки.
- Давно я здесь? - спросила она тихим голосом.
- С прошлой зимы, - улыбнулся Афанасий.
- Почему я не умерла?
- Осечка.
- Но ведь я помню выстрел...
- Показалось.
- Далеко меня тащил?
- Двести верст.
- Ты не местный - говор не наш.
- Теперь уже местный.
- Анна.
- Афанасий.
- Спасибо тебе.
- На здоровье.
- Раздевал меня?
- Нет, ты сама разделась.
- Сильно худая?
- Кожа да кости.
- Из беглых?
- Из них.
- Давно здесь?
- Три года.
- Не скучно?
- Нет.
- Не одичал тут без людей?
- Немного.
- Сколько уже без бабы?
- Давно. Забыл уже.
- Видать, не забыл, - кивнула Анна на множество расставленных повсюду глиняных и деревянных женских фигурок.
- Глазами - помню. Вот мыл тебя, спину растирал - вспомнил на ощупь, на запах, а на вкус и на всякое прочее - совсем позабыл.
- А чего же не воспользовался?
- А ты откуда знаешь? Еще как воспользовался! - улыбнулся Афанасий, вспомнив сколько времени вчера после "бани" не отрываясь смотрел на нее, осторожно - одними подушечками пальцев - трогал все ее тело от шеи до лодыжек.
- Знаю.
- Я, может, и одичал здесь, но пока не озверел.
Помолчав немного, он честно признался:
- А вообще-то я не сдержался - лапал тебя. Каюсь! Слаб человек...
- Да ладно уж, "лапал", - улыбнулась Анна, - я ведь не мертвая была... все чувствовала, только двинуться не могла... Как будто во сне...
- Но мужик-то во сне другой был?
- Конечно, другой - я же тебя только сейчас увидала.
После долгой паузы женщина неожиданно предложила:
- Бери меня в жены, Афанасий.
- Что, прямо сейчас штаны снимать? - тут же сострил хозяин избушки.
- Ну ты..., - заметно смутилась Анна, - я же о другом: женой твоей буду...
- Ладно, подумаю.
- А что, не нравлюсь? Или женат уже?
- Да нет, холост.
- Значит, не приглянулась?
- Красивая. Значит, капризная и властная. Самостоятельная. Одна по тайге шастаешь...
- Забоялся?
- Чего мне бояться? Жена - дело серьезное, на всю жизнь. А ты вильнешь хвостом - и поминай, как звали.
- Не вильну. Ты же спаситель мой.
- Этого и боюсь. В семье не долги отдавать - любить надо, уважать друг дружку...
- Думаешь, любить не буду?
- Любовь - это когда из тысяч людей только один к тебе прикоснется - и током шибает. А здесь, посередь тайги, и убогий - в радость покажется.
- Это ты про себя, насчет убогости? - тут же съязвила Анна.
- Да нет, про тебя! Зеркала тут нет, а то бы показал тебе какая ты прелестница: глаза провалились, синяки под ними, нос - морковкой, зубы через щеки выпирают наружу... Краше в гроб кладут!
Улыбавшаяся до этого Анна, сперва погрустнела лицом, потом закрылась ладошками и опустила голову. В избушке воцарилось тяжелое молчание.
- Зачем ты так... Не могу понять, когда ты шутишь, а когда..., - произнесла она через несколько минут обиженным голосом.
- Ну вот, даже невинных шуток моих от лютой злобы отличить не может, а туда же - в жены собралась. Что ты вообще обо мне знаешь? Раз зэк, да еще и беглый, значит, либо много людей загубил, либо девочек малых насиловал, либо к деньгам жадный - удавит кого угодно за них.
- Нет, я глаза твои видела - они добрые, хорошие...
- "Хорошие!" - передразнил женщину Афанасий. - Ужель ни разу не видела "доброго" мужика, которому попадет двести грамм за воротник - он с топором за соседями по улице гоняется?
- Да еще ведь и отыщут, и если на месте не пристрелят, то на всю остатнюю жизнь за колючку упрячут. А у тебя к этому времени - детки мал мала меньше... Об этом-то почему не думаешь? Или ты так видишь: живут два человека всю жизнь в избушке, доставляют друг другу удовольствие в постельке, никому ничего не должны, никто им не должен?..
Афанасий и сам не ожидал, что так разойдется. Холодным душем для него стал ответ почему-то вдруг повеселевшей Анны:
- Ну, ты как девочку меня отстегал! Снял трусишки, и мокрой розгой - по нежной попе... Бывает же, оказывается, и уголовник, как поп какой-нибудь, может мораль прочитать... Горе ты луковое! Бороду, вон, чуть не до пояса отпустил, а шуток понимать не научился! Деток ему сразу дюжину нарожай! Щас! Виновата, блуданула я, но ведь и пурга была такая, что похожего за всю жизнь свою не упомню... Ну, смалодушничала, когда лыжи поломала... Решила, что проще разом со всем покончить... Повезло, конечно, что осечка, что случилось это в двух шагах от избушки, что ты рядом оказался... Подкормлюсь немного, окрепну и уйду. Нет, я не из неблагодарных - за все заплачу. Стерплю и лапание твое, и бороду колючую на своих нежных грудях, и сопение твое скороспелое и бестолковое по причине долгого воздержания...
- Ну вот, я же говорил, что ты гордая, да с норовом! С такой женой жизнь медом не покажется. По каждому поводу меж нас искры сыпаться будут, как от двух кремешков... А в семье должны быть лад и согласие, и жизнь должна течь как вот эта речка летом - покойно и тихо, с веселым журчанием на перекатах...
- А после дождя она какая? Небось, несет как бешенная, берега топит?
- В жизни не избежать, конечно, и бурных моментов, но она не должна вся-то из них одних состоять.
- Ты как дед старый рассуждаешь - все-то тебе известно, повсюду наперед хочешь соломки подстелить. А самому и тридцати-то, небось, еще не стукнуло?
- А это как считать! На войне год за три засчитывают, а в зоне, порой, еще и потруднее бывало... А насчет долгов - забудь. Я сам в чужой избушке на всем готовом живу. Два года харчуюсь за чей-то счет...
Афанасий подал женщине еще полкружки бульона и маленький кусочек содовой лепешки.
- На, попей еще... А просьба у меня к тебе одна есть. Сама смотри. Откажешься, так откажешься - твое дело. Задумка у меня такая появилась: сделать четыре-пять скульптур, показывающих, как красота постепенно возрождается. Вот ты из такой страхолюдины скоро в красавицу превратишься. Я хочу это увидеть и вылепить... Знаешь, тут не только в тебе дело, ведь и страна наша после страшной войны потихоньку выправляется...
- Это что, я должна перед тобой растелешиться, а ты пялиться на меня целыми днями будешь?
- Ну, не целыми днями... Всего-то пять раз часа по три, по четыре...
- Да я лучше пять раз пересплю с тобой - и свою хоть бабскую жажду утолю, чем такой позор переносить!
- Да какой позор? Лечь с чужим мужиком в постель - это для нее не позор, а постоять немного перед ним голой - мир обрушится! Ведь и ты когда-то состаришься, а твое молодое красивое тело в золотой статуэтке будет жить еще долго-долго... И люди на него будут смотреть и радоваться... И от этой красоты сами они будут немного лучше становиться...
- Золотой?
- Да, золотой. Вот такой примерно, - Афанасий нагнулся и достал из-под нар свою уже тщательно отполированную Юлию, - только покрупнее немножко.
- Вот это да! - Анна взяла в руки тяжелую статуэтку и поднесла ее ближе к свету. - А блестит-то как! Это правда золото?
- Золото.
- Я подумала, что это у тебя баловство все, - показала она глазами на глиняные и деревянные статуэтки женщин на полках, - соскучился без баб, вот и налепил их себе... А ты ведь по-настоящему... А эту как зовут?
- Юлия.
- Любил ее?
- Любил.
- Всю ночь, небось, с ней промиловался, - с заметной ревностью в голосе вдруг заключила женщина, - укатал бабу, еле живая лежит... Но такая счастливая - аж завидки берут. У меня, посчитай, ни разу такого и не было...
- Ну так чего ты решила?
- А золото ты где взял?
- Потом расскажу, за работой. Ты не увиливай!
- Что, прямо сейчас тебе надо?
- Ну, сейчас, не сейчас... Тебе ведь еще помыться надо, в себя немножко прийти. Завтра утром и начнем. Я сегодня подготовлю все - глину оттаю, согрею, вымну ее хорошенько...
Утром, сразу после завтрака, Афанасий хорошенько протопил печку, чтобы не мерзла его натурщица, показал ей где надо встать и приготовился к работе. Но Анна, зябко ежась и подергивая плечами, все никак не могла решиться:
- Да ведь стыдно же...
- Ну вот, стыдно ей! Да я уже всякую тебя видел и даже щупал! Вчера полчаса подглядывал как ты мылась...
- Ты же спал-храпел, одеялом с головой накрылся!
- В одеяле можно и дырку прорезать, - продемонстрировал свою уловку скульптор, - а во сне я вообще не храплю. И в армии и в зоне все удивлялись.
- Ну, зараза! С тобой ухо востро надо держать! Ну раз так, на, пялься сколько хочешь!
Она стала быстро сбрасывать с себя все одежды и через несколько мгновений была уже почти голая. Правда запал у нее тут же и прошел. Она стояла, опустив голову, слегка покачиваясь на нетвердых еще ногах и обеими ладонями стыдливо прикрывала свою грудь.
- Ну а это что не сняла? Ну какая же скульптура в рейтузах?
- И так догадаешься что там.
- Догадаться я мог и когда ты в ватных штанах была. Мне видеть надо твою худую задницу!
После недолгого вялого сопротивления женщины, он все-таки добился своего. Через несколько минут она стояла уже совершенно голая. Теперь одной рукой она прикрывала грудь, а другой - низ живота. Афанасий уже где-то видел на картинке в книге подобную скульптуру. Но там была изображена дородная матрона с пышными телесами, которая вовсе и не стеснялась на самом деле своей наготы. Вот такую он и вылепит ее первую фигурку - с опущенной головой, со сгорбленной спиной, на неловко поставленных ногах. Потом она будет потихоньку привыкать стоять обнаженной, да и уверенность будет постепенно возвращаться к ней вместе с красотой...
Глава 20
В поселке, кажется, не было ни одного трезвого человека. По улице шатались, падали в дорожную пыль, поднимались и вновь куролесили на нетвердых ногах горняки, трактористы, обогатители. Словоохотливый дед банщик, с которым Костю познакомил два дня назад Шура, объяснил, едва ворочая языком:
- Нам, сынок, зарплату за позапрошлый год Петька бормотухой выдал. Вот сволочь, по пятьдесят тыщ штука, а в магазине в городе всего по пятнадцать... Не хошь - не бери... А, всё одно все по ящику взяли... С паршивой овцы...
Оказалось, что все начальство укатило на вездеходе на рыбалку, рация закрыта на замок. С трудом удалось узнать у засыпающего на завалинке деда, что медсестра живет в самом верхнем, синем домике.
- Тока тебе там ничё не обломится, сынок, - напутствовал Костю банщик, - она у нас строгая, даже Петьке не дает...
Постучав в дверь к медсестре, Костя услышал грозное:
- Кого там опять черт принес? Иди проспись, а то сейчас прямо через дверь жаканом шарахну!
Костя сообщил кто он такой и женщина сразу открыла дверь. Рассказав про обвал в штольне, он попросил медсестру позволить девочкам хорошенько отоспаться у нее, а Миньку - приютить на несколько дней.
- Потом или отец его заберет, или кто-нибудь из студентов, если живы, конечно... Ну а если... я сам его увезу в Москву... Он хороший пацан - тридцать километров по дороге отмахал, чтобы кого-нибудь позвать на помощь!
- Ладно, чего ты меня уговариваешь, - оборвала его женщина, - всех троих помою, накормлю, спать уложу... Ты сам-то назад побежишь? Шурику большой привет! Пусть он там сильно-то не напрягается, а то пуля зашевелится... Как только вездеход придет, мы сразу выедем. Тут часов восемь-десять в объезд... Если Петюня начнет кочевряжиться - я ему башку разобью, бизнесмену паршивому. Весь поселок споил, зараза, и смылся!
- Может, из города вертолет пришлют, - предположила Екатерина Ивановна, - только вряд ли. Это раньше санрейс в любое время можно было заказать, а теперь вертолетчики предоплаты требуют...
- Я тебя сейчас покормлю, - спохватилась вдруг женщина. - Ладно, ладно, не скромничай, небось, с утра маковой росинки во рту не было? А потом пойдем встречать твоих подружек - не дай Бог, кто-нибудь из наших пьяных обормотов напугает их. Да, кстати, не забудь мой шахтерский светильник - пригодится. Я его только вчера из зарядки взяла.
Когда они вышли на крыльцо, Костя спросил:
- А ружье не берете?
- Да ты чего, парень! - рассмеялась женщина. - У нас хорошие мужики. Нет у меня никакого ружья, это я так, пугаю, а то как нажрутся - приходят про баб своих гулящих плакаться в жилетку. Надоели! А вон и твои девочки - уже возле обогатиловки идут... И этот клоп тридцать километров протопал!?
Встретившись с медленно бредущими путниками, Костя потрепал светлый Минькин чубчик, а потом подошел и неожиданно крепко поцеловал в губы сперва одну, а потом другую девочку. Они так ошалели от этого, так покраснели до самых корней своих волос, что он поспешил их успокоить:
- Простите, ради Бога, это я... Спасибо вам и нижайший поклон, - он серьезно поклонился до земли каждой, - за то, что тащили на своих худеньких плечах два дня, за то, что спасли самую красивую в мире женщину, мою... мою любовь..., мою..., если она, конечно... Ну, в общем, не в этом дело... Вы очень-очень хорошие люди! Пусть у вас все в жизни будет замечательно!
Расспросив смущенных девочек как их зовут, из какого они города и как их проще всего там найти, а потом, продиктовав несколько раз свой адрес, Костя сказал: "Не прощаюсь!", - резко повернулся и пошел по дороге, на ходу забрасывая за плечо почти пустой рюкзак.
Дойдя до того места, где буквально за несколько минут впервые в жизни по-настоящему полюбил Женщину, он остановился, постоял с закрытыми глазами, вспоминая чудо, которое он здесь увидел. В горле опять образовался комок, сердце защемило от непонятной, невыразимой тоски... Опять стало жутко от одной только мысли, что это могли быть просто злая шутка или минутный каприз...
Он заставил себя открыть глаза, тяжело вздохнул, потом встал на колено и поцеловал то место на камне, которое, кажется до сих пор хранило тепло ее тела...
Костя был так занят мыслями о будущей встрече со своей Настей, о словах, которые скажет, о цветах, которые подарит, что даже не заметил, как перевалил через водораздел. Только уже на спуске он вспомнил услышанную где-то у костра песню:
"Перевалил через Урал.
Прощай, Европа, я удрал
В далекую страну Хамардабан!"
И еще подумал, что "Хамардабан" - это, наверное, придуманная Страна Любви...
На берегу Народы он сунул в рюкзак спальник, личные шмотки, немного продуктов, открыл банку каши и, поужинав, сразу же направился по дороге в сторону месторождения с обвалившейся штольней.
Вообще-то его уже покачивало от усталости - за полторы суток, поспав всего около часа, привалившись к рюкзаку, он прошел уже больше семидесяти километров, причем каких километров!
(продолжение следует)
***
Глава 18
Очнулся Шура в полной темноте. Он лежал на спине на чем-то мягком. Боль теперь маленьким паучком гнездилась внутри, слегка шевеля своими острыми лапками. Боль была вполне терпимая, она не мешала дышать полной грудью и даже слегка поворачивать голову.
Неожиданно в глаза ударил пучок света, заставивший его зажмуриться.
- Жив, курилка? - послышался голос Евгения Николаевича. - А мы уж думали, что ты помер там, на веревке.
- Да это пуля, зараза, не вовремя зашевелилась... Напугал я вас? А как сняли-то меня?
Преподаватель рассказал как они перепугались, когда увидели, что геолог беспомощно висит на веревке, не подавая никаких признаков жизни. Потом Санька со второй попытки поднялся до него и потихоньку спустил, зажимая в кулаке "удавку".
- Саша потом пытался несколько раз подняться, но даже до середины не долез. Как он еще до тебя добрался после такой голодухи?! А он у нас самый главный спортсмен, остальным и вовсе там нечего делать. А у меня, извини... руки... переломы получил в аварии... теперь я даже когда сетку с картошкой несу домой - пять раз по дороге отдыхаю...
- Ну и ладно, нечего рыпаться. Скоро приедут или прилетят спасатели и выдернут нас отсюда, - успокоил всех Шура, - Я оставил внизу записку - сразу найдут.
- Твоими бы устами, да мед пить, Александр Николаевич, - грустно отозвался преподаватель.
- Называй меня Шурой - меня все так зовут. Это и к вам относится, господа скубенты! Меня даже свои дети... Услышали на дне рождения, как ребята спели романс про "умного Шуру" и "Пулю-дуру", как они встретились и из этого получилось двое детей... А на следующий день подруливает младшенький и сообщает: "Шура, а Сережка твою друзу хрустальную расколотил..."
- Ну, тогда меня Женей называй, - предложил Евгений Николаевич, - мы ведь где-то ровесники.
- Шура, а расскажите, как это двое детей получилось? - спросила из темноты девушка.
- А ты не знаешь, Катюша, как дети получаются? Что же это Вы, господин преподаватель, своих студентов так плохо учите?! Спит, понимаете ли, с двумя Витями в одном мешке, и даже не подозревает чем это все чревато...
- Нет, правда, расскажите про пулю, - опять попросила девушка.
- Ладно, расскажу, только эта история очень длинная, так что, когда надоест, - остановите. Да, а сколько сейчас времени? Сколько я в отрубе был?
На несколько секунд включился фонарик и Санька сообщил:
- Сейчас два часа дня, а Вы без сознания были... ну... около десяти часов... Да, десять с копейками.
- А у Вас в рюкзаке... - послышался из темноты неуверенный голос Вити, которого ребята называли Виннипухом или Виней, - тушенка?..
- Нет, мужики и дамы, - тут же отозвался Шура, - тушенка - это НЗ. Черт его знает, как там со спасателями: нелетная погода... у вездехода движок запороли... Зря я вам две банки сразу скормил! Вот, вроде, запасливый, ушлый такой, а тут лопухнулся - надо было набить рюкзак харчами... Да кто ж его знал... Думал: если понадобится - вылезу, да принесу еще... Саня, где там мой рюкзак? Достань по два небольших сухаря на рыло, и сгущенку открой - по две ложечки только. Остальное - вечером. Даму, смотри, не обидь! Впрочем, женщины, они живучие - сорок дней могут без еды. Правда, Катюша? Признайся, ты ведь совсем есть не хочешь!?
- Ха-а-ачу-у-у! - жалобным голоском откликнулась в темноте Катя. - Я бы сейчас целого барана одна съела...
После того, как закончилась веселая операция кормления с ложечки и все притихли, заложив за щеки кусочки сухарей, как посоветовал преподаватель, Шура, наотрез отказавшийся от еды, объявил:
- Ну что, я начинаю рассказ про зловещий золотой самородок, умного Шуру, пулю-дуру, Татьянку-спасительницу и двух рыжих шалопаев, которые из всего этого получились. Рассказывать буду со всеми жуткими подробностями - это специально, чтобы вы хоть на время забыли про мой рюкзак.
Шура нарочно тянул повествование, утопая в деталях и подробностях, привирая кое-где и добавляя жути. Слушали затаив дыхание. Ни одного вопроса, никаких комментариев. В один момент он даже подумал, что все уснули уже, но тут же услышал Катино "Ой, жуть-то какая!"
Сильный грохот раздался рядом, когда он добрался до начала дуэли. Сразу зажглись все фонарики, люди повскакивали на ноги, даже Шура, забыв про боль, сел на своей лежанке.
В лучах света на них накатывалось облако пыли, кто-то шарахнулся от него назад, но геолог успокоил уверенным голосом:
- Здесь монолит, не обрушится! Это в восстающем оставшиеся полки обвалились. А я ведь попрыгал даже на каждом из них! Вот бы рухнуло! Лежал бы сейчас вместе со сгущенкой под бревнами... Ну, дела!
Дождавшись, когда пыль осела, Шура попросил:
- Женя, сходи, пожалуйста, посмотри что там. Если все обвалилось - должно быть небо видно! Может, это спасатели специально обрушили, чтобы легче было поднимать нас? Только осторожней, там гвоздей, скоб понабито! Саня, подстрахуй своего шефа. Только зря батарейки не сажайте!
Минут через двадцать разведчики вернулись и рассказали, что небо действительно видно, но спасателей нет.
- Там даже звезду видно на голубом небе! - радостно сообщил Саня. - А я думал, это вранье все про колодец и про звезды.
- Ух и завал! Гвоздей там действительно понабито! - сообщил Женя. - Мы сейчас пойдем с кувалдочкой и позагибаем кое-где - как бы не наступил кто-нибудь, не зацепился...
Минут через десять удары кувалды прекратились и все услышали радостный Санькин вопль:
- Ура! Здесь мы, здесь!
Ребята радостно загалдели и, включив третий фонарик, побежали к восстающему, забыв совсем про Шуру. Геолог приподнялся в темноте, осторожно встал на коленки и, придерживаясь за стенку выработки, поднялся. Голова немножко кружилась, паучок в первый момент завозился, задергал своими ножками, но потом опять свернулся в горячий шарик с горошину. Передвигаться было можно, и Шура медленно побрел, нащупывая ногами рельс.
Подойдя к восстающему, он крикнул:
- Эй, скубенты, кончайте галдеть! Женя, там один человек, или их много? Может, это Костя?
- Много! - ответил радостный преподаватель. - Они там веревки, кресло готовят, скоро начнут. А ну, братва, брысь отсюда! Спускайтесь все с завала вниз, да осторожно!
- Зачем ты встал? - спросил Женя, когда все собрались внизу. - Мы тебя уж как-нибудь дотащили бы.
- Ну да, такие силачи все... Доволокли бы задницей по шпалам, - рассмеялся Шура. - Штаны-то у меня всего одни! Так, первой поедет мадама, потом Виня, Витя, Саня и сам Шеф...
- Нет уж, - не согласился Женя, - не присваивай себе чужих званий! Это я - капитан затонувшего судна, а ты в настоящий момент всего лишь больной, так что поедешь сразу за Катериной Сергевной. И не возражай!
- Ну, раз тут капитан объявился, а я - всего лишь старлей запаса, придется подчиниться, поеду предпоследним, - неохотно сдался геолог. - Только, мужики, и особенно ты, курносая, ни слова там про мои раны и обмороки! А то меня увезут на вертолете и не узнаете, как от пули дети получаются...
Вся спасательная операция прошла за полчаса. Пилоты вертолета оказались отчаянные ребята - они "подвесили" машину прямо над восстающим, рискуя при малейшем порыве ветра зацепиться за близкий склон кончиками лопастей, и спустили трос с сидушкой. Специально для подъема людей предназначенной лебедкой они быстро повыдергивали всех наверх. Один Виня немного пострадал - вовремя не оттолкнулся от стенки, ну и заработал себе несколько царапин на коленях.
Узнав, что нуждающихся в медицинской помощи нет и в город лететь никто не хочет, руководитель спасателей записал фамилии и адреса всех, заставил расписаться преподавателя под актом и вертолет сразу улетел, оставив на краю вертолетной площадки чумазых, в испачканной глиной одежде исхудавших туристов и Шуру, не на шутку озабоченного тем, что куда-то пропал Костя, который, по его расчетам, должен был подойти еще несколько часов назад.
Перед сном, плотно поужинав кашей с тушенкой, Шура рассказал напоенным куриным бульоном из кубиков, сладким чаем, и все равно жутко голодным туристам, чем закончилась та первая история с самородком. Удивительно, но никто даже не уснул. Только после того, как он кончил, задав по несколько вопросов, студенты по одному тихонько отвалились на спальники и засопели. Дольше всех продержалась Катя - она почувствовала, что на самом деле это только начало истории и все спрашивала: а куда подевался самородок? Наконец и она угомонилась, и Шура с преподавателем пошли ночевать в маленькую палатку.
Костя не появился и утром. Это настолько обеспокоило Шуру, что он, сразу после завтрака, договорившись с туристами, что они три дня будут отъедаться и не стронутся с места, быстро направился по дороге в сторону переправы через Народу.
Боль внутри так и не прошла окончательно, но идти почти не мешала. "Как то будет с тяжелым рюкзаком? - с тревогой подумал геолог, - Как бы не сорвать в этом году вообще полевые работы!"
"Но куда же мог подеваться Костя? Раз прилетел вертолет - значит, до поселка он добрался. Река мелкая, даже если с переправы сойти, в самом глубоком месте - до пояса. Может, ногу повредил? Да ладно, чего там гадать..."
Километров за пять до переправы, в пологом распадке, где дорога пересекала небольшое болотце, он вдруг заметил, что хорошо видные позавчерашние отпечатки его подошв перекрывает чей-то след. Мало ли кто мог здесь пройти в резиновых сапогах - оленевод, турист, рыбак какой-нибудь... Шура не остановился, но эта находка сразу заставила его направить мысли в другую сторону.
"Если это Костины следы, значит, он где-то здесь потерялся? Дорога одна такая набитая, вряд ли он мог свернуть куда-нибудь. А может..., - Шура даже остановился от промелькнувшей страшной догадки. - Неужели это он обрушил полки, когда спускался?! Нет, не может быть! Рюкзака-то его и вещей нет нигде, не полез же он со всем барахлом!"
Остаток пути до переправы геолог почти бежал. Убедившись, что в кустах, где они спрятали свое снаряжение и продукты, нет Костиных спальника и полиэтиленового мешка с тряпками, Шура резко повернулся и самым быстрым, на какой был способен, шагом направился в обратную дорогу.
Глава 19
Женщина начала приходить в себя только к вечеру следующего дня, когда он ее в очередной раз поил горячим бульоном. Возрождение началось с шумного вдоха полной грудью и с заметного подрагивания ресниц. Через минуту она открыла глаза, осмотрела стены и потолок избушки. Заметив, наконец, кружку в чужой руке, она, повернув слегка голову и скосив глаза, стала внимательно вглядываться в бородатое лицо незнакомого мужчины. Во взгляде у нее не было ни растерянности, ни испуга, ни удивления. Когда он поднес к ее губам кружку, она тоже не удивилась и послушно отпила из нее несколько больших глотков жирной пахучей жидкости. От кисленького морса она чуть заметно поморщилась, но выпила все до донышка.
Опустив голову ожившей женщины на телогрейку, Афанасий встретился глазами с ее внимательным, изучающим взглядом. Они так и смотрели молча друг другу в глаза, пока в избушке совсем не стемнело.
Уже при свете лампадок женщина села на нарах и, подвинувшись, прислонилась спиной к теплой бревенчатой стене избушки, подтянув к груди коленки.
- Давно я здесь? - спросила она тихим голосом.
- С прошлой зимы, - улыбнулся Афанасий.
- Почему я не умерла?
- Осечка.
- Но ведь я помню выстрел...
- Показалось.
- Далеко меня тащил?
- Двести верст.
- Ты не местный - говор не наш.
- Теперь уже местный.
- Анна.
- Афанасий.
- Спасибо тебе.
- На здоровье.
- Раздевал меня?
- Нет, ты сама разделась.
- Сильно худая?
- Кожа да кости.
- Из беглых?
- Из них.
- Давно здесь?
- Три года.
- Не скучно?
- Нет.
- Не одичал тут без людей?
- Немного.
- Сколько уже без бабы?
- Давно. Забыл уже.
- Видать, не забыл, - кивнула Анна на множество расставленных повсюду глиняных и деревянных женских фигурок.
- Глазами - помню. Вот мыл тебя, спину растирал - вспомнил на ощупь, на запах, а на вкус и на всякое прочее - совсем позабыл.
- А чего же не воспользовался?
- А ты откуда знаешь? Еще как воспользовался! - улыбнулся Афанасий, вспомнив сколько времени вчера после "бани" не отрываясь смотрел на нее, осторожно - одними подушечками пальцев - трогал все ее тело от шеи до лодыжек.
- Знаю.
- Я, может, и одичал здесь, но пока не озверел.
Помолчав немного, он честно признался:
- А вообще-то я не сдержался - лапал тебя. Каюсь! Слаб человек...
- Да ладно уж, "лапал", - улыбнулась Анна, - я ведь не мертвая была... все чувствовала, только двинуться не могла... Как будто во сне...
- Но мужик-то во сне другой был?
- Конечно, другой - я же тебя только сейчас увидала.
После долгой паузы женщина неожиданно предложила:
- Бери меня в жены, Афанасий.
- Что, прямо сейчас штаны снимать? - тут же сострил хозяин избушки.
- Ну ты..., - заметно смутилась Анна, - я же о другом: женой твоей буду...
- Ладно, подумаю.
- А что, не нравлюсь? Или женат уже?
- Да нет, холост.
- Значит, не приглянулась?
- Красивая. Значит, капризная и властная. Самостоятельная. Одна по тайге шастаешь...
- Забоялся?
- Чего мне бояться? Жена - дело серьезное, на всю жизнь. А ты вильнешь хвостом - и поминай, как звали.
- Не вильну. Ты же спаситель мой.
- Этого и боюсь. В семье не долги отдавать - любить надо, уважать друг дружку...
- Думаешь, любить не буду?
- Любовь - это когда из тысяч людей только один к тебе прикоснется - и током шибает. А здесь, посередь тайги, и убогий - в радость покажется.
- Это ты про себя, насчет убогости? - тут же съязвила Анна.
- Да нет, про тебя! Зеркала тут нет, а то бы показал тебе какая ты прелестница: глаза провалились, синяки под ними, нос - морковкой, зубы через щеки выпирают наружу... Краше в гроб кладут!
Улыбавшаяся до этого Анна, сперва погрустнела лицом, потом закрылась ладошками и опустила голову. В избушке воцарилось тяжелое молчание.
- Зачем ты так... Не могу понять, когда ты шутишь, а когда..., - произнесла она через несколько минут обиженным голосом.
- Ну вот, даже невинных шуток моих от лютой злобы отличить не может, а туда же - в жены собралась. Что ты вообще обо мне знаешь? Раз зэк, да еще и беглый, значит, либо много людей загубил, либо девочек малых насиловал, либо к деньгам жадный - удавит кого угодно за них.
- Нет, я глаза твои видела - они добрые, хорошие...
- "Хорошие!" - передразнил женщину Афанасий. - Ужель ни разу не видела "доброго" мужика, которому попадет двести грамм за воротник - он с топором за соседями по улице гоняется?
- Да еще ведь и отыщут, и если на месте не пристрелят, то на всю остатнюю жизнь за колючку упрячут. А у тебя к этому времени - детки мал мала меньше... Об этом-то почему не думаешь? Или ты так видишь: живут два человека всю жизнь в избушке, доставляют друг другу удовольствие в постельке, никому ничего не должны, никто им не должен?..
Афанасий и сам не ожидал, что так разойдется. Холодным душем для него стал ответ почему-то вдруг повеселевшей Анны:
- Ну, ты как девочку меня отстегал! Снял трусишки, и мокрой розгой - по нежной попе... Бывает же, оказывается, и уголовник, как поп какой-нибудь, может мораль прочитать... Горе ты луковое! Бороду, вон, чуть не до пояса отпустил, а шуток понимать не научился! Деток ему сразу дюжину нарожай! Щас! Виновата, блуданула я, но ведь и пурга была такая, что похожего за всю жизнь свою не упомню... Ну, смалодушничала, когда лыжи поломала... Решила, что проще разом со всем покончить... Повезло, конечно, что осечка, что случилось это в двух шагах от избушки, что ты рядом оказался... Подкормлюсь немного, окрепну и уйду. Нет, я не из неблагодарных - за все заплачу. Стерплю и лапание твое, и бороду колючую на своих нежных грудях, и сопение твое скороспелое и бестолковое по причине долгого воздержания...
- Ну вот, я же говорил, что ты гордая, да с норовом! С такой женой жизнь медом не покажется. По каждому поводу меж нас искры сыпаться будут, как от двух кремешков... А в семье должны быть лад и согласие, и жизнь должна течь как вот эта речка летом - покойно и тихо, с веселым журчанием на перекатах...
- А после дождя она какая? Небось, несет как бешенная, берега топит?
- В жизни не избежать, конечно, и бурных моментов, но она не должна вся-то из них одних состоять.
- Ты как дед старый рассуждаешь - все-то тебе известно, повсюду наперед хочешь соломки подстелить. А самому и тридцати-то, небось, еще не стукнуло?
- А это как считать! На войне год за три засчитывают, а в зоне, порой, еще и потруднее бывало... А насчет долгов - забудь. Я сам в чужой избушке на всем готовом живу. Два года харчуюсь за чей-то счет...
Афанасий подал женщине еще полкружки бульона и маленький кусочек содовой лепешки.
- На, попей еще... А просьба у меня к тебе одна есть. Сама смотри. Откажешься, так откажешься - твое дело. Задумка у меня такая появилась: сделать четыре-пять скульптур, показывающих, как красота постепенно возрождается. Вот ты из такой страхолюдины скоро в красавицу превратишься. Я хочу это увидеть и вылепить... Знаешь, тут не только в тебе дело, ведь и страна наша после страшной войны потихоньку выправляется...
- Это что, я должна перед тобой растелешиться, а ты пялиться на меня целыми днями будешь?
- Ну, не целыми днями... Всего-то пять раз часа по три, по четыре...
- Да я лучше пять раз пересплю с тобой - и свою хоть бабскую жажду утолю, чем такой позор переносить!
- Да какой позор? Лечь с чужим мужиком в постель - это для нее не позор, а постоять немного перед ним голой - мир обрушится! Ведь и ты когда-то состаришься, а твое молодое красивое тело в золотой статуэтке будет жить еще долго-долго... И люди на него будут смотреть и радоваться... И от этой красоты сами они будут немного лучше становиться...
- Золотой?
- Да, золотой. Вот такой примерно, - Афанасий нагнулся и достал из-под нар свою уже тщательно отполированную Юлию, - только покрупнее немножко.
- Вот это да! - Анна взяла в руки тяжелую статуэтку и поднесла ее ближе к свету. - А блестит-то как! Это правда золото?
- Золото.
- Я подумала, что это у тебя баловство все, - показала она глазами на глиняные и деревянные статуэтки женщин на полках, - соскучился без баб, вот и налепил их себе... А ты ведь по-настоящему... А эту как зовут?
- Юлия.
- Любил ее?
- Любил.
- Всю ночь, небось, с ней промиловался, - с заметной ревностью в голосе вдруг заключила женщина, - укатал бабу, еле живая лежит... Но такая счастливая - аж завидки берут. У меня, посчитай, ни разу такого и не было...
- Ну так чего ты решила?
- А золото ты где взял?
- Потом расскажу, за работой. Ты не увиливай!
- Что, прямо сейчас тебе надо?
- Ну, сейчас, не сейчас... Тебе ведь еще помыться надо, в себя немножко прийти. Завтра утром и начнем. Я сегодня подготовлю все - глину оттаю, согрею, вымну ее хорошенько...
Утром, сразу после завтрака, Афанасий хорошенько протопил печку, чтобы не мерзла его натурщица, показал ей где надо встать и приготовился к работе. Но Анна, зябко ежась и подергивая плечами, все никак не могла решиться:
- Да ведь стыдно же...
- Ну вот, стыдно ей! Да я уже всякую тебя видел и даже щупал! Вчера полчаса подглядывал как ты мылась...
- Ты же спал-храпел, одеялом с головой накрылся!
- В одеяле можно и дырку прорезать, - продемонстрировал свою уловку скульптор, - а во сне я вообще не храплю. И в армии и в зоне все удивлялись.
- Ну, зараза! С тобой ухо востро надо держать! Ну раз так, на, пялься сколько хочешь!
Она стала быстро сбрасывать с себя все одежды и через несколько мгновений была уже почти голая. Правда запал у нее тут же и прошел. Она стояла, опустив голову, слегка покачиваясь на нетвердых еще ногах и обеими ладонями стыдливо прикрывала свою грудь.
- Ну а это что не сняла? Ну какая же скульптура в рейтузах?
- И так догадаешься что там.
- Догадаться я мог и когда ты в ватных штанах была. Мне видеть надо твою худую задницу!
После недолгого вялого сопротивления женщины, он все-таки добился своего. Через несколько минут она стояла уже совершенно голая. Теперь одной рукой она прикрывала грудь, а другой - низ живота. Афанасий уже где-то видел на картинке в книге подобную скульптуру. Но там была изображена дородная матрона с пышными телесами, которая вовсе и не стеснялась на самом деле своей наготы. Вот такую он и вылепит ее первую фигурку - с опущенной головой, со сгорбленной спиной, на неловко поставленных ногах. Потом она будет потихоньку привыкать стоять обнаженной, да и уверенность будет постепенно возвращаться к ней вместе с красотой...
Глава 20
В поселке, кажется, не было ни одного трезвого человека. По улице шатались, падали в дорожную пыль, поднимались и вновь куролесили на нетвердых ногах горняки, трактористы, обогатители. Словоохотливый дед банщик, с которым Костю познакомил два дня назад Шура, объяснил, едва ворочая языком:
- Нам, сынок, зарплату за позапрошлый год Петька бормотухой выдал. Вот сволочь, по пятьдесят тыщ штука, а в магазине в городе всего по пятнадцать... Не хошь - не бери... А, всё одно все по ящику взяли... С паршивой овцы...
Оказалось, что все начальство укатило на вездеходе на рыбалку, рация закрыта на замок. С трудом удалось узнать у засыпающего на завалинке деда, что медсестра живет в самом верхнем, синем домике.
- Тока тебе там ничё не обломится, сынок, - напутствовал Костю банщик, - она у нас строгая, даже Петьке не дает...
Постучав в дверь к медсестре, Костя услышал грозное:
- Кого там опять черт принес? Иди проспись, а то сейчас прямо через дверь жаканом шарахну!
Костя сообщил кто он такой и женщина сразу открыла дверь. Рассказав про обвал в штольне, он попросил медсестру позволить девочкам хорошенько отоспаться у нее, а Миньку - приютить на несколько дней.
- Потом или отец его заберет, или кто-нибудь из студентов, если живы, конечно... Ну а если... я сам его увезу в Москву... Он хороший пацан - тридцать километров по дороге отмахал, чтобы кого-нибудь позвать на помощь!
- Ладно, чего ты меня уговариваешь, - оборвала его женщина, - всех троих помою, накормлю, спать уложу... Ты сам-то назад побежишь? Шурику большой привет! Пусть он там сильно-то не напрягается, а то пуля зашевелится... Как только вездеход придет, мы сразу выедем. Тут часов восемь-десять в объезд... Если Петюня начнет кочевряжиться - я ему башку разобью, бизнесмену паршивому. Весь поселок споил, зараза, и смылся!
- Может, из города вертолет пришлют, - предположила Екатерина Ивановна, - только вряд ли. Это раньше санрейс в любое время можно было заказать, а теперь вертолетчики предоплаты требуют...
- Я тебя сейчас покормлю, - спохватилась вдруг женщина. - Ладно, ладно, не скромничай, небось, с утра маковой росинки во рту не было? А потом пойдем встречать твоих подружек - не дай Бог, кто-нибудь из наших пьяных обормотов напугает их. Да, кстати, не забудь мой шахтерский светильник - пригодится. Я его только вчера из зарядки взяла.
Когда они вышли на крыльцо, Костя спросил:
- А ружье не берете?
- Да ты чего, парень! - рассмеялась женщина. - У нас хорошие мужики. Нет у меня никакого ружья, это я так, пугаю, а то как нажрутся - приходят про баб своих гулящих плакаться в жилетку. Надоели! А вон и твои девочки - уже возле обогатиловки идут... И этот клоп тридцать километров протопал!?
Встретившись с медленно бредущими путниками, Костя потрепал светлый Минькин чубчик, а потом подошел и неожиданно крепко поцеловал в губы сперва одну, а потом другую девочку. Они так ошалели от этого, так покраснели до самых корней своих волос, что он поспешил их успокоить:
- Простите, ради Бога, это я... Спасибо вам и нижайший поклон, - он серьезно поклонился до земли каждой, - за то, что тащили на своих худеньких плечах два дня, за то, что спасли самую красивую в мире женщину, мою... мою любовь..., мою..., если она, конечно... Ну, в общем, не в этом дело... Вы очень-очень хорошие люди! Пусть у вас все в жизни будет замечательно!
Расспросив смущенных девочек как их зовут, из какого они города и как их проще всего там найти, а потом, продиктовав несколько раз свой адрес, Костя сказал: "Не прощаюсь!", - резко повернулся и пошел по дороге, на ходу забрасывая за плечо почти пустой рюкзак.
Дойдя до того места, где буквально за несколько минут впервые в жизни по-настоящему полюбил Женщину, он остановился, постоял с закрытыми глазами, вспоминая чудо, которое он здесь увидел. В горле опять образовался комок, сердце защемило от непонятной, невыразимой тоски... Опять стало жутко от одной только мысли, что это могли быть просто злая шутка или минутный каприз...
Он заставил себя открыть глаза, тяжело вздохнул, потом встал на колено и поцеловал то место на камне, которое, кажется до сих пор хранило тепло ее тела...
Костя был так занят мыслями о будущей встрече со своей Настей, о словах, которые скажет, о цветах, которые подарит, что даже не заметил, как перевалил через водораздел. Только уже на спуске он вспомнил услышанную где-то у костра песню:
"Перевалил через Урал.
Прощай, Европа, я удрал
В далекую страну Хамардабан!"
И еще подумал, что "Хамардабан" - это, наверное, придуманная Страна Любви...
На берегу Народы он сунул в рюкзак спальник, личные шмотки, немного продуктов, открыл банку каши и, поужинав, сразу же направился по дороге в сторону месторождения с обвалившейся штольней.
Вообще-то его уже покачивало от усталости - за полторы суток, поспав всего около часа, привалившись к рюкзаку, он прошел уже больше семидесяти километров, причем каких километров!
(продолжение следует)