Орландо
"Орландо" (В. Вулф)
...Напомним, например, что Орландо прятала свои рукописи, когда ее заставали за
сочинительством. Далее - что она долго и внимательно смотрелась в зеркало; и
вот теперь, когда она ехала в Лондон, можно было заметить, как она
вздрагивала и подавляла крик, если лошади припускали быстрей, чем бы ей
хотелось. Конфузливость ее по части сочинительства, суетность по части
внешности, страхи по части собственной безопасности - все это, пожалуй, нас
вынуждает признаться, что сказанное несколько выше об отсутствии перемен в
Орландо в связи с переменой пола теперь уже как будто и не вполне верно. Она
стала чуть более скромного мнения о своем уме, как женщине положено, стала
чуть более тщеславиться своей внешностью, как свойственно женщине. Одни
черты характера в ней усугублялись и смазывались другие.
Перемена в одежде, скажут многие мыслители, сыграла тут значительную роль.
Кажется, что одежда? - говорят эти мыслители, - пустяк, ничто, а ведь назначение
ее куда важней, чем просто защищать нас от холода. Она меняет наше отношение
к миру и отношение мира к нам.
Например, увидев юбку Орландо, капитан Бартолус
сразу приказал укрепить над ней навес, вынудил ее взять еще ломтик солонины и
пригласил сопровождать его на берег в лодке. И не видать бы ей всех этих
знаков внимания, если бы юбки ее, вместо того чтоб развеваться, узкими
бриджами плотно облегали ноги. А когда вам оказывают знаки внимания, на них
приходится соответственно отвечать. Орландо делала книксен; она уступала,
она льстила добряку, чего бы, разумеется, не стала делать, будь его чеканные
штанины женскими юбками, а шитый мундир - атласным женским лифом. И выходит,
многое подтверждает тот взгляд, что не мы носим одежду, но она нас носит; мы
можем ее выкроить по форме нашей груди и плеч, она же кроит наши сердца, наш
мозг и наш язык по-своему. А потому, поносивши некоторое время юбки, Орландо
заметно изменилась, и даже, между прочим, изменилось у нее лицо. Если мы
сравним портрет Орландо-мужчины и портрет Орландо-женщины, мы убедимся, что,
хотя это, без сомнения, один и тот же человек, кое-что в нем, конечно же,
переменилось. У мужчины рука вольна вот-вот схватить кинжал; у женщины руки
заняты - удерживают спадающие с плеч шелка. Мужчина открыто смотрит в лицо
миру, будто созданному по его потребностям и вкусу. Женщина поглядывает на
мир украдкой, искоса, чуть ли не с подозрением. Носи они одно и то же
платье, кто знает, быть может, и взор был бы у них неразличим.
Так считают многие мыслители и мудрецы, но мы в общем склоняемся к
другому мнению. Различие между полами, к счастью, куда существенней. Платье
всего лишь символ того, что глубоко под ним упрятано. Нет, это перемена в
самой Орландо толкнула ее выбрать женское платье, женский пол. И возможно,
она лишь более открыто выразила (открытость вообще ведь суть ее натуры)
нечто происходящее со многими людьми, только не выражаемое столь очевидно. И
вот опять мы натолкнулись на дилемму. Как ни разнится один пол от другого -
они пересекаются. В каждом человеке есть колебание от одного к другому полу,
и часто одежда хранит мужское или женское обличье, тогда как внутри идет
совсем другая жизнь. Какие неловкости и пертурбации это порой влечет, каждый
по себе знает; довольно, впрочем, общих рассуждений, пора вернуться к
особому случаю Орландо.
Смешение в ней мужского и женского начал, поочередно одерживавших верх,
часто сообщало некоторую неожиданность ее повадкам. Любопытные дамы,
например, удивлялись, как, будучи женщиной, Орландо никогда не тратит больше
десяти минут на одевание? И выбирает она платья как-то наобум. И носит их
как-то небрежно. Но с другой стороны, утверждали дамы, нет в ней и мужской
страсти к распорядку и строю, мужской жажды власти. Она чувствительна на
редкость. Не может видеть, как тонконогого ослика бьют кнутом, как топят
котенка. И все же, замечали они, она терпеть не может домашнего хозяйства,
встает на рассвете, и летом до восхода солнца уже она в лугах. Редкий
крестьянин так разбирается в зерновых. Она не дура выпить, она обожает
азартные игры. Орландо дивно держалась в седле, гоняла галопом шестерку
лошадей по Лондонскому мосту. И все же, при всей своей мужской отваге, она,
было замечено, совсем по-женски трепетала при виде чужой беды. Чуть что -
ударялась в слезы. Понятия не имела о географии, математику находила
несносной и разделяла кое-какие предрассудки, более распространенные среди
женщин, - например, что ехать к югу, значит, спускаться с возвышенности
вниз. Итак, чего в Орландо было больше - мужского или женского, - сказать
очень затруднительно, да сейчас и не решить.