Божественная золотая осень, я возвращаюсь из магазина, неся кефир. У моего подъезда, широко расставив ноги, стоит бомж с тюками, а я останавливаюсь у подъезда противоположного. Время тоже останавливается, его больше нет, как и обещано было в писании, наконец-то, наконец-то, и меж нами с бомжом кружится жолтый лист. И мнится мне, что я в фильме Серджио Леоне, нет, лучше, что я Юл Бриннер из Великолепной семёрки, а он, бомжара, - Калавера, и сейчас всё решает лишь то, кто первый вскинет пистолет. Ну или вскинет кефир. А лист кружится и падает, и ещё один падает, и ударяет меня по глупому носу легонько, и кругом тоже головокружительно, и божественно, и застывше в вечном движении, и он стоит, бомж с тюками, и может быть, представляет себя Сталиным, а меня - Гитлером, и снова всё решается тем, кто первым нападёт. Светло, очень светло. И знаете, всё это выходит очень по-осеннему грустно, и жалко мне Калаверу Сталина с его нехитрым скарбом, да и он, кажется, опечален, а бомжи редко бывают печальными, от печали они рискуют помереть и без поединка, стоим мы, стоим, друг от друга через подъезд, а листья падают, и вот-вот из нас кто-то упадёт от стремительной пули, один из нас упадёт, прильнёт к раскрашенной осенью земле, и полною грудью вздохнёт над ним чистое голубое небо, и он полною грудью вздохнёт, источая ярко прощальную кровь, и убитого оплачут, обязательно оплачут: его - коллеги-бомжи, меня - читатели фейсбука.
В общем, никто никого не убил. Постояли-постояли и разошлись.
Но всех нас впереди ждёт тьма.