Книга Лосева -- одна из главных на полке, целиком посвящённой Бродскому. А Бродский -- один из моих любимых поэтов.
Кушнер в Бродском увидел то, что видело большинство слегка (или не слегка) опасавшихся его -- вот это имперское начало, римское, металлическое, бескомпромиссное, эту резкость. Естественно, здесь, в стихах, она, пусть и с иронией, превращается в собственно поэтическую силу, волю, высоту и т.д. Но ощущение опасений всё равно остаётся, ирония его не снимает.
Кушнер сказал во многом точно и очень красиво -- но Лосев, лучше понимавший Бродского, сказал точнее (на мой частный взгляд):
Где воздух "розоват от черепицы", где львы крылаты, между тем как птицы предпочитают по брусчатке пьяццы, как немцы иль японцы, выступать; где кошки могут плавать, стены плакать, где солнце, золота с утра наляпать успев и окунув в лагуну локоть луча, решает, что пора купать, - ты там застрял, остался, растворился, перед кофейней в кресле развалился и затянулся, замер, раздвоился, уплыл колечком дыма, и - вообще поди поймай, когда ты там повсюду - то звонко тронешь чайную посуду церквей, то ветром пробежишь по саду, невозвращенец, человек в плаще, зека в побеге, выход в зазеркалье нашел - пускай хватаются за колья, - исчез на перекрестке параллелей, не оставляя на воде следа, там обернулся ты буксиром утлым, туч перламутром над каналом мутным, кофейным запахом воскресным утром, где воскресенье завтра и всегда.
Кушнер в Бродском увидел то, что видело большинство слегка (или не слегка) опасавшихся его -- вот это имперское начало, римское, металлическое, бескомпромиссное, эту резкость. Естественно, здесь, в стихах, она, пусть и с иронией, превращается в собственно поэтическую силу, волю, высоту и т.д. Но ощущение опасений всё равно остаётся, ирония его не снимает.
Кушнер сказал во многом точно и очень красиво -- но Лосев, лучше понимавший Бродского, сказал точнее (на мой частный взгляд):
Где воздух "розоват от черепицы",
где львы крылаты, между тем как птицы
предпочитают по брусчатке пьяццы,
как немцы иль японцы, выступать;
где кошки могут плавать, стены плакать,
где солнце, золота с утра наляпать
успев и окунув в лагуну локоть
луча, решает, что пора купать, -
ты там застрял, остался, растворился,
перед кофейней в кресле развалился
и затянулся, замер, раздвоился,
уплыл колечком дыма, и - вообще
поди поймай, когда ты там повсюду -
то звонко тронешь чайную посуду
церквей, то ветром пробежишь по саду,
невозвращенец, человек в плаще,
зека в побеге, выход в зазеркалье
нашел - пускай хватаются за колья, -
исчез на перекрестке параллелей,
не оставляя на воде следа,
там обернулся ты буксиром утлым,
туч перламутром над каналом мутным,
кофейным запахом воскресным утром,
где воскресенье завтра и всегда.
Reply
Лосев чудесный поэт, а это стихотворение у него согрето любовью. И Венеция добавляет ))
Reply
Reply
Leave a comment