СМЕРТЬ
Болит подвернутая лодыжка.
Мокрый воротник натер шею.
Напитавшая влагу куртка кажется тяжелей бронежилета.
А таинственная убийца кажется призраком.
Мы ищем ее уже неделю.
То, что начиналось, как рутинная операция по задержанию террориста, превратилась в нечто совсем другое.
Запасы чистого белья тают, а грязное заполнило вещмешок.
В ледяной воде горных ручьев моются только фанаты чистоты, от остальных несет густым запахом пота.
Я моюсь по принципиальным соображениям, подавая пример бойцам отделения.
К тому же так мне легче требовать от них соблюдать гигиену.
Сегодня с утра наползли тучи и пошел дождь.
Внизу, на равнине, дождь - явление погоды, иногда благо, иногда - неудобство.
Здесь, в горах, он смертельно опасен.
Стандартная армейская экипировка кое-как годилась в сухую погоду, но совершенно не подходила для дождливой.
Куртки и штаны промокли, отяжелели и плохо сгибались.
Пилотки совершенно не защищали, и мы с жаром обсуждали преимущества абверовских шапок с наушниками перед парадными фуражками с высокой тульей.
Главной опасностью стали берцы.
Они скользили по мокрым камням, как лыжи.
Половина взвода уже хромала, когда нас спас радист Сергей.
У него нашлась припрятанная на всякий случай коробка шурупов.
Опробовав идею на своей обуви, Сергей предложил свое изобретение взводному.
Тот сразу оценил потенциал, и на привале мы с энтузиазмом вкручивали шурупы в подошвы ботинок.
Идти стало легче, хотя и не намного.
Все-таки мы не горцы.
Чтобы свободно ходить по горам, нужно здесь родиться.
Местных мы видим много, а общаемся с ними мало.
О чем тут говорить, когда мы для них - ищейки из армии оккупантов.
Мы мешаем им жить - выставляем блок-посты, каждый день в новом месте, и проверяем их, и документы, и так, визуально.
Да и языковый барьер наличествует.
Английский здесь не в ходу, русским они принципиально не пользуются, а местное наречие знают только радист и взводный.
Местным не показывают, себя не раскрывают, слушают молча, а вечерами рассказывают нам местные новости.
О нас тут всякие слухи ходят.
Правды никто не знает, фантазируют про контрабанду, наркотики.
Мы держимся вежливо, но по боевому распорядку - никаких лишних контактов.
Пока один проверяет, двое страхуют, из укрытий. Не забалуешь.
Про нашу убийцу местные говорят постоянно.
Только и слышно - в таком-то селе двое, в другом - четверо.
Иногда целые семьи, включая детей.
И почерк одинаковый - яд.
Какой-то быстро разлагающийся, то ли газ, то ли контактный.
Перчатки мы вообще не снимаем, на всякий.
Дамочку эту нам велено только задержать, обязательно живой и неповрежденной.
Как поступать, если она газ начнет распылять, непонятно.
Сказано - действуйте по обстановке.
Оно, конечно, обещана премия за поимку, почет, звание досрочно - но жизнь ведь всего одна, а мертвому премия до лампочки.
Я слышал, как солдаты перешептываются, что лучше, мол, взыскание получить, но в живых остаться.
Разговор этот я пресек, а сам задумался, как действовать буду, если ее увижу.
Решил не геройствовать понапрасну.
Если попробует прикоснуться - пристрелю, а там будь, что будет.
Она вышла к нам сама, утром, в мою смену на блок-посту.
Материализовалась из дождевой мороси на повороте тропинки.
У меня сразу вспотели руки в перчатках, и пульс зачастил, но виду я не подал.
Скомандовал ей остановиться и поднять руки.
Она подчинилась, не споря.
Ориентировки оказались точными.
Лет двадцать на вид, высокая, стройная.
Темные волосы, челка.
Куртка с капюшоном цвета хаки, почти такая, как у нас, длинная юбка, сапожки.
При себе - ничего, ни вещей, ни документов.
Дала себя заковать в наручники, только попросила не затягивать слишком.
А я - что, мне главное - надеть их правильно, без слабины.
Усадил ее на раскладной стул под навесом, вызвал ракетой взводного.
Рации в горах чудят, а телефоны вообще не работают.
Приходится выходить из положения ракетницами.
Через час наши собрались.
Лейтенант снял все посты.
Построились в походную колонну, хотели двигаться, но тут местные набежали.
Как узнали, непонятно, не иначе - следили за нами.
Без оружия, но агрессивные.
И много их, буквально сотни, слишком много для нас.
Бузят, кричат, на своем и по-русски.
Требуют отдать девушку им, сами, мол, с ней разберутся.
Русский язык сразу вспомнили.
Отдай дэвушка, у нас кровный счет с ней!
Оказалось, в том селе, откуда она пришла, еще пять трупов осталось.
В общем, обстановка накаляется с каждой минутой, и понятно уже, что уйти мирно нам не дадут.
Я увидел отрицательный жест радиста, адресованный лейтенанту.
Все ясно - связи нет, и помощь нам не светит.
Взводный командует нам занять круговую оборону на ближней поляне, вокруг большого ореха.
Девушку - в центр, и привязать к стволу дерева.
А сам идет к толпе и обращается к местным, причем на их языке.
Вот для чего он ему понадобился.
Вы, мол, уважаемые, потерпите и соблюдайте порядок.
Властью, данной мне государством и армией, я проведу сейчас военно-полевой суд, прямо здесь, на поляне.
Вы все можете присутствовать и даже участвовать, как свидетели.
Только говорите по одному и спокойно, чтобы вас было слышно и видно.
Дипломат.
А я-то думал, что нас сейчас порвут голыми руками.
Озверевшая толпа - страшная штука.
Но обошлось на этот раз.
Народ погалдел еще немного и затих.
Вперед вышел седой аксакал, снял папаху, поклонился нам и своим, представился.
Оказался он старостой той самой недалекой деревни, где последние смерти были.
Лейтенант самолично принес ему стул, попросил присесть к столу и участвовать в работе суда.
Горцы загудели одобрительно.
И завертелась карусель.
Вызывается для дачи показаний представитель села такого-то...
Все свидетели рассказывали одинаково, даже в деталях.
Под вечер приходит в село девушка, просится на ночлег, а наутро, после ее ухода, находят в доме трупы хозяев.
На третьем свидетеле я прикемарил.
Привалился спиной к ореху, сбоку от обвиняемой, пригрелся.
Капли стучали по капюшону, свидетели гудели, как шмели, а я уплыл в сон.
Я гулял по горам, только это были другие горы.
Выше, красивей и прозрачней.
Они светились собственным светом, как громадные драгоценные камни.
По тропинкам ходили животные - лошади, козлы, собаки.
Уступали дорогу, улыбались, здоровались.
И люди там были другие, крылатые, а, может, и не люди вовсе...
Разбудил меня голос взводного.
Он стоя зачитывал протокол судебного расследования.
Долго же я дрых...
- Установлено, что за период с … по … обвиняемая побывала в стольких-то селах и убила неизвестным способом в общей сложности столько-то человек…
- Я никого не убивала!
Голос моей соседки звенел, как сталь.
В ее взгляде и позе не было страха, только гордость и вызов.
Она стояла, раскинув руки, будто собираясь взлететь.
Хотя, на самом-то деле, это мы растянули ей руки веревками, обведенными вокруг дерева.
Узлы на запястьях выглядели неряшливо.
Помня о контактном яде, мы вязали их, не снимая перчаток.
Взводный, казалось, не услышал ее крик.
Он объявил:
- Начинаем допрос обвиняемой. Прошу полной тишины. Поляна замерла.
- Назовите ваше имя, фамилию и номер удостоверения личности.
- У меня есть только имя. Зовите меня Селена.
Лейтенант пожал плечами, достал из планшетки лист бумаги, зачитал:
- Скворцова Елена Ивановна, 1999 года рождения, из Москвы, студентка МГУ, исчезла год назад, во время турпохода в горы университетского кружка альпинистов.
С тех пор числилась пропавшей без вести, пока не появилась месяц назад в этом районе.
За месяц побывала в двадцати селах, и послужила причиной смерти (взводный сморщился от неуклюжего оборота) или была причастна к гибели пятидесяти четырех человек, в том числе - четырнадцати детей.
Считая вчерашние жертвы - уже пятьдесят девять.
Подсудимая, что вам есть добавить по существу предъявленных вам обвинений?
Девушка тряхнула головой, отбрасывая с глаз челку.
Я подумал, что в другой одежде и обстановке она могла бы показаться симпатичной или даже красивой.
Если отвлечься от количества совершенных ею убийств.
Она заговорила, негромко, но очень четко выговаривая слова.
Ее слышали все.
- Да, меня когда-то звали Елена.
Все правильно, я приехала сюда с друзьями, а потом отстала от них.
Мне нужно было побыть в одиночестве.
Я вышла на вершину горы и села подумать.
И от воздуха и неба вокруг мои мысли тоже стали красивыми и воздушными.
И тогда я увидела другой мир, похожий на наш, только лучше, чище, светлее.
Я ушла туда, и долго не возвращалась.
Но меня попросили вернуться.
Лейтенант перебил ее:
- Кто попросил? Зачем вернуться?
Он даже привстал, как борзая, учуявшая дичь.
Девушка улыбнулась его горячности.
- Попросил тамошний мой знакомый.
У него нет земного имени, и он никогда не был человеком.
Можно назвать его ангелом.
По нашим меркам там все - ангелы.
А вернулась я ради вас, людей.
Как оказалось, мой дар редок.
Я могу свободно ходить туда и сюда, и могу провожать туда людей из нашего мира.
Этим я уже месяц, как занимаюсь.
- Так ты называешь убийства? - лейтенант от волнения сбился на Ты.
Селена отрицательно покачала головой.
- Не всякий может жить в двух мирах.
Для большинства дверь в тот мир - дорога в один конец.
Но я никого туда не тащу насильно, а только показываю.
Показываю тот мир, а человек сам решает, шагнуть ему или остаться.
- Значит, все эти люди ушли добровольно?
И никто не захотел остаться, чтобы подтвердить твои слова?
Взводный уже не садился, стоял, уперев кулаки в стол, а взгляд - в глаза девушки.
А та смотрела на селян, будто ища кого-то.
Потом удовлетворенно кивнула, глядя на высокого парня с пастушьим посохом.
Тот вышел вперед, повинуясь ее немому приказу.
Мялся, сняв баранью шапку.
Потом стал рассказывать, медленно, запинаясь.
Ему трудно было говорить по русски.
- Я был вчера у Ашота.
Все так и было.
Она объяснила, что может показать нам другой мир, надо только дотронуться до ее руки.
Ашот первый посмотрел, засмеялся, потом сказал жене и детям взяться за руки.
Они так и упали все вместе, взявшись за руки. Улыбаясь…
- А ты что же, сам не захотел посмотреть? Неужели струсил?
Голос лейтенанта был обманчиво мягок, он как будто сочувствовал.
Горец вскинулся от обиды:
- Не называй меня трусом без причины, русский!
Мне нельзя было уйти, у меня невеста есть, свадьба сговорена.
Как я мог пойти один, бросить любимую, опозорить ее?
Она в соседнем селе живет, думал, приведу ее, вместе уйдем.
Не успел…
- Ладно, не обижайся.
Извини, сказал, не подумав.
Не держи зла.
Парень, подумав, кивнул, надел шапку и вернулся в толпу.
Взводный, нехорошо улыбаясь, подошел к девушке.
- Да, один свидетель у тебя появился.
Но одного мало, нужны хотя бы двое.
А сможешь ты мне, например, показать то, что другим показывала?
Не бойся, я там не останусь, у меня тут дел слишком много.
Девушка с минуту смотрит на лейтенанта, потом согласно кивает.
- Да, тебе могу показать.
Ты сильный, на меня похож, выдержишь.
Возьми меня за руку!
Мы замерли, не зная, что предпринять.
А вдруг упадет наш командир рядом с ведьмой - что делать будем?
Но обошлось.
Взводный стоял у дерева, держась за руку девушки, и смотрел куда-то.
Лицо его было спокойно и ничего не выражало.
Так продолжалось несколько минут, но мне они показались часами.
Наконец он вздохнул и опустил руку.
Вернулся за стол, вытирая на ходу глаза белым платком.
Вписал несколько слов в протокол, поставил подпись и печать.
Дал подписать сидящим рядом Сереге и старосте - они составляли военно-полевой суд.
Встал и прочитал с листа:
- Приговор.
Именем республики.
Подсудимая, Елена Ивановна Скворцова, призналась в совершении преступлений, соответствующих статье такой-то уголовного кодекса - Массовое убийство.
В содеянном не раскаивается, собирается и в дальнейшем продолжать свои преступные деяния.
В соответствии с законом приговаривается к высшей мере наказания - расстрелу.
Приговор окончательный и пересмотру не подлежит.
Учитывая большую общественную опасность преступницы, приговор надлежит привести в исполнение немедленно.
Я оглянулся на девушку.
Она смотрела на лейтенанта, подняв к нему лицо.
Как к солнцу подсолнух, подумалось мне.
По ее лицу катились слезы, но она улыбалась.
Ее губы шевелились, но я ничего не слышал, хоть и стоял рядом.
Ударил по ушам выстрел.
Девушка обмякла на веревках, уронила на грудь голову.
На штормовке расплылось темное пятно.
Лейтенант быстро подошел, выстрелил ей в голову, в висок.
Посмотрел на меня внимательно, будто оценивая, приказал:
- Сержант, сними свое отделение с оцепления, выкопайте могилу.
Прямо здесь, рядом с деревом.
Труп пока не трогать, ожидать меня.
Он пошел к крестьянам.
Я слышал, как он объясняет им что-то на местном наречии.
Потом перешел на русский.
- Правосудие свершилось, преступница наказана, месть не нужна.
Расходитесь по домам, пожалуйста.
Его послушали.
Толпа на глазах редела.
Ошарашенные крестьяне качали головами, уходя, разговаривая на ходу вполголоса.
Я отправился за бойцами.
Взводный вернулся с командирской планшеткой и фотоаппаратом.
Сфотографировал труп сперва у дерева, а потом - разложенный на плащ-палатке.
Достал подушечку с краской, снял отпечатки пальцев.
Сложил ей руки крестом на груди, над кровавым пятном.
Попытался закрыть глаза, но не смог.
Девушка осталась смотреть в небо, бездумно, спокойно.
По команде мы взяли плащ за углы, опустили в свежевырытую яму.
Лейтенант первым взял комок земли, бросил.
Мы засыпали могилу, прикрыли холмик дерном.
Я срубил штык-ножом ветку ореха, соорудил из нее крест, связал шнурком, воткнул в головах.
Лейтенант достал из планшетки фанерную табличку с верёвочкой, повесил на крест.
Надпись черным фломастером, имя, фамилия, даты жизни.
Взводный снял берет, помолчал минуту, сказал: - Покойся с миром! - и ушел, и мы вслед за ним.
Заночевали там же, на поляне.
Вечером у костра долго обсуждали сегодняшний день, окончание поисков, страшный конец ведьмы.
Сошлись на том, что она была сильная гипнотизерка.
А людей убивала внушением.
Такую и надо было кончать на месте, пока нам не навредила.
Так что все правильно наш командир сделал.
Вот только интересно, что же она ему показала?
Я вечером набрался смелости, обратился к нему по уставу, разрешите, мол, вопрос задать.
Взводный смотрел на меня так долго, что мне и спрашивать расхотелось.
А потом улыбнулся, сказал:
- Что ты от меня хочешь узнать, сержант?
Ты сам все видел, когда сегодня на посту спал.