Утомленные солнцем-2. Предстояние. Шаг от великого до смешного
Посмотрел «Утомленные солнцем-2. Предстояние». И готов уже согласиться: Михалков снял по-своему великое кино.
Ему удалось то, что никогда бы не удалось Бондарчуку, Чухраю, Ростоцкому, Басову и Быкову. Ему удалось показать войну смешной. Не снять военное кино с элементами комедии, а именно - показывать страшное так, что выходит смешно.
Для этого нужен особый талант, который в кичевой культуре почти всегда приносит успех, и называется просто: умение опошлять.
Сюжет в фильма был привычен во времена ренессанса и классицизма. Ну, вот как у Боккаччо в «Декамероне» или у Радищева в «Путешествии из Петербурга в Москву». Меньшиков весь фильм ищет Михалкова. На этот шампур нанизываются куски разной формы и степени прожаренности. Почему такие, а не другие, по законам, признаваемым над собой михалковским произведением, спрашивать нельзя. «Мясник так видит». Он берет не то, что кажется подходящим мне или вам, а то, что нужно ему для решения его творческой задачи.
Задачу он сам и формулирует: «… каждый, кто три часа - а именно столько длится фильм - отсидел в зале, выйдя на улицу должен почувствовать: все сегодняшние проблемы и неприятности - они мелки и сиюминутны, если сравнивать их с тем, что происходило во время войны».
Причем Михалков старается показать не то, как страшно было погибать, воевать, пахать бабам и малолеткам. Это давно показано, а для маэстро было бы банально. Он старается показать, как было страшно жить.
И все темы в «Утомленных солнцем-2» раскрыты почти идеально, в полном соответствии с традициями, установившимися и очень медленно меняющимися с конца 1980-х годов .
Тема Усатого Упыря раскрыта в полном соответствии с установками:
«А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет».
Так тусовке было задано, так и повторяется из десятилетия в десятилетие. Все окружающие в фильме невыносимо, напоказ, гротескно боятся Сталина.
Для чего во сне Котова вместе со Сталиным присутствуют Ворошилов и Буденный? Не потому, что он без них - никуда. И не потому, что это сон, то есть состояние, вообще лишенное причинно-следственных связей. А для того, чтобы в кадре было кому демонстрировать страх перед Сталиным. Не Михалкову же (Котову) его демонстрировать?
Он наоборот, смело вдавливает голову Упыря в праздничный торт. Тортом в морду - это был такой смешной кинематографический прием в годы молодости папы-Михалкова. Никита Сергеевич смело отошел от шаблона: не тортом в морду, а мордой - в торт! Это - свежо.
Вдавленный в торт тиран захлебывается кремом и стучит по столу рукой с зажатым в ней ножом, как пойманный на болевой прием борец, признающий поражение.
Остальные действующие лица уже не нужны - потому они просто стоят рядом. Не показывают ни возмущения, ни удивления даже, только стоят и глупо моргают.
Таков тиран во сне, такой же он и в михалковской кинореальности. Он заставляет героя Меньшикова музицировать и одновременно отвечать на вопросы. Специально для этой цели - ибо больше незачем - в кабинете Сталина поставлен рояль. Треньканье, хотя и профессиональное, мешает разговору, и конечно, самому Упырю. Но он терпит, чтобы ярче продемонстрировать зрителю свое самодурство и удовольствие, испытываемое им от унижения окружающих «тонкошеих».
Поступки Усатого в фильме, естественно, немотивированны. Ему зачем-то надо найти экс-комдива Котова. Для этого ему достаточно сказать два слова хотя бы присутствующему в кабинете Берии. А тому - проверить по кадровым управлениям наркоматов, в первую очередь внутренних дел и обороны. И к концу дня на столе у Сталина будет лежать список всех Котовых с точным указанием мест их теперешнего пребывания.
Но режиссеры, показывающие, как страшно было жить, трудностей не ищут - они их сами создают. Потому искать Котова отправляется единолично полковник Меньшиков - и безуспешно ищет до конца всего «Предстояния».
Общее впечатление - в фильме постоянно присутствуют шумы, мешающие расслышать реплики и диалоги. Особенно слова самого мэтра, произносимые барственным, как ему наверное представляется, шепотом; наверняка ему кто-то объяснил, что именно так - умышленно тихо, заставляя к себе прислушиваться, говорят истинные аристократы, по-современному - элита. Диалоги же в фильме, оставаясь нерасслышанными, немного теряют, потому что созданы по простому рецепту: масса междометий, разбавленная многократно повторяемыми глаголами повелительного наклонения: «Слушай-слушай-слушай-слушай… молчи-молчи-молчи-молчи… пожди-пожди-пожди…».
Еще общее. У современных режиссеров откуда-то взялось убеждение, что показывая страшные времена Усатого Упыря, надо заставлять актеров кричать, где только можно. Чтобы зритель плохо слышал шедевральные диалоги, а актеры имели возможность кричать, им (актерам) у Михалкова приходится выглядеть совсем уж дураками. Например, залезать на подножки грузовика и кричать друг другу поверх работающего мотора. Хотя машина стоит, и вполне можно стать рядом и объясниться - пусть на повышенных тонах, но внятно. Или, если в помещении, - становиться в противоположном от слушателя углу и кричать оттуда. Кричать, между прочим, не что-нибудь, а «тайный донос».
Общее впечатление - Михалкову надо играть простолюдинов (купцов например), изображающих из себя аристократов. Это у него получается прекрасно ( «Свой среди чужих…», рязановская «Бесприданница»). Военных играть нельзя. Или надо не пожалеть фильмобюджета на консультанта. Мало надеть форму, чтобы зритель увидел военного.
Еще смешное. Перчаточка а-ля Ф.Крюгер, присутствующая на левой руке Никиты Сергеевича с первых кадров и до конца фильма. Непонятно зачем. Возможно, объяснится в Утомленных солнцем-3 или 4. Объяснение не художественное, а практическое, разумеется, наглядно: Никите Сергеевичу все еще хочется «Оскара». Потому он сует голливудскую, с позволения, образность куда попало.
Еще более смешное - зэки не знают содержания статей УК. Наверное, мэтр думает, что в сталинских местах лишения свободы заключенным давали читать Библию.
Над религиозными вещами смеяться грешно, но ничего другого по поводу сиропного ханжества, разлитого в фильме, делать не получается. Тема «победили, ибо в Бога веровали» в фильме в общем раскрывается, но… Безбородый «отец Александр» Гармаш на морской мине крестит погружением великовозрастную пионерку (кстати, консультант, на котором сэкономили, мог бы объяснить кило-мэтру, что пионервожатыми в советские времена были не пионеры, а комсомольцы). Пионерка вначале вяло сопротивляется, но, выныривая после третьего погружения, становится святее Иерусалимского патриарха.
Воздушные бои - смех и грех. Не жопу даже пресловутую имею в виду. Почему в «Хронике пикирующего бомбардировщика», «В бой идут одни старики» умели снять полет так, что зритель ощущал себя летящим? Безо всяких спецэффектов и надеваемых в кинозалах очков. Здесь же мы видим какие-то урезанные панорамы и фрагменты чего-то, наводящее на мысль об авиа-симуляторах. Выходит, за полвека искусство кино (в исполнении Михалковых) деградировало - хотя должно бы прогрессировать?
Пресловутая жопа и немецкие летчики, не бомбящие Красный Крест, потому что это «запрещено конвенцией». Опять голливудщина. Там могли бы шутить летчики НАТО в Югославии, после уничтожения тамошней ПВО игравшие с остатками армии, как кошка с мышью. Но не немцы в первые дни войны. У немцев было слишком много дел тогда, чтобы позволить своей авиации сохранять какие-то советские объекты в качестве учебных мишеней. И Красный Крест, по свидетельствам участников войны, они бомбили в России повсюду, где видели - с военной точки зрения уничтожить санчасть, это почти так же эффективно, как уничтожить штаб. И уж чем-чем, а конвенциями в России они не заморачивались.
Смешные анахронизмы. Явившись на передовую, командир кремлевских курсантов употребляет слова: «цвет нации» и «элита армии». Тогда в таком контексте эти слова не могли быть употреблены. Могли говорить о «праве наций на самоопределение» или об элитных свинках и жеребцах на ВДНХ. В данном же контексте могло быть сказано: «цвет армии», «лучшие представители народа», где-то так.
Тема «одной винтовки на троих» раскрыта в образе полубезумного офицера-штрафника, который клянчит у всех встречных винтовочку, потому что «тебе она зачем? Тебя все равно убьют».
Раскрыта и тема «победу в войне завоевали героические зэки из штрафбатов, остальная армия была пушечным мясом». Штрафбат в фильме - это собственно штрафбат под командой Миронова (удивительно органично смотрится, и даже почти не смешно, хотя и его авторы фильма заставляют выкобениваться: ругать бойцов голливудскими словами, совершенно не из богатейшего ругательного лексикона советских отцов-командиров, ходить перед строем с фарфоро-фаянсовой чашечкой, зачем-то выливать из нее кофе и спирт…)
А роль пушечного мяса играют в фильме кремлевские курсанты. Изображается это все нереалистично, карикатурно. Потому, например, зависший на дереве орден с телогрейки Свата - Быкова, это сильно и берет за душу. А расчлененных по сценарию Михалкова актеры - смешно. Думаешь не о том, как страшна война, а о том, что актер вот сейчас выйдет из кадра, снимет реквизит, отмоется в баньке, расслабится с капелькой вискарика…
Весь фильм не оставляет ощущение, что все это где-то уже видел. Нет, не в военной кинохронике. Как раз с ней ассоциаций почти не возникает. А например - в голливудских фантастических фильмах об одичавшем после наступления ядерной зимы человечестве. То же немыслимо наворочанное на актеров зимнее тряпье, уродливые бесформенные боты, Тот же деиндустриализированный пейзаж. Вязанная шапочка современного фасона на штрафбатовце 1941-го года (такие шапочки мужчины в СССР, сколько помню, не носили даже в 60-е; носили их женщины и дети, и почти непременно - с бубончиком). Или - начало войны (лето, напомню). Все зэки спят в майках (гм, конечно, но боль-менее допустимо). А Никита Сергеевич Котов - в шапке, куртке и упомянутой фредикрюгеровской перчатке…
В общем, надоело. Впечатлений больше, тема сисек тоже почти раскрыта. В конце фильма обожженный умирающий танкист просит дочь Михалкова их показать, ибо «ни разу не видел» (это деревенский парень ни разу не видел купающихся баб!). Ну, как после этого поверить, что актеры с загримиованными под страшные раны лицами, испытывают боль? Креативщики, человеку с такими ранами - не до сисек. Даже человеку на тыловом, а не передовом пайке - не до них, что прекрасно показано в повести Бондарева «Горячий снег».
Заключительная сцена - великолепная смесь ханжества и разврата, двух почти обязательных составляющих любого кича. Крестик, божественное… Пища духовная. И сиськи на десерт.
Надоело, в общем. Может, потом…
И кстати. Насчет парусных танков, по которым уже многие прошлись. Парусных танков не бывает, бывают только сухопутные крейсера. И в фильме это не паруса, а банеры. Флажки такие, как в компьютерных играх, для различения на карте своих и чужих юнитов. Ну как еще выдающемуся режиссеру показать, что это танки - немецкие? А тут - давний прием, известный еще с времен, когда Неизвестный Художник Рабинович нарисовал петуха и написал снизу "Это петух!" Здесь - то же существо.
Ему удалось то, что никогда бы не удалось Бондарчуку, Чухраю, Ростоцкому, Басову и Быкову. Ему удалось показать войну смешной. Не снять военное кино с элементами комедии, а именно - показывать страшное так, что выходит смешно.
Для этого нужен особый талант, который в кичевой культуре почти всегда приносит успех, и называется просто: умение опошлять.
Сюжет в фильма был привычен во времена ренессанса и классицизма. Ну, вот как у Боккаччо в «Декамероне» или у Радищева в «Путешествии из Петербурга в Москву». Меньшиков весь фильм ищет Михалкова. На этот шампур нанизываются куски разной формы и степени прожаренности. Почему такие, а не другие, по законам, признаваемым над собой михалковским произведением, спрашивать нельзя. «Мясник так видит». Он берет не то, что кажется подходящим мне или вам, а то, что нужно ему для решения его творческой задачи.
Задачу он сам и формулирует: «… каждый, кто три часа - а именно столько длится фильм - отсидел в зале, выйдя на улицу должен почувствовать: все сегодняшние проблемы и неприятности - они мелки и сиюминутны, если сравнивать их с тем, что происходило во время войны».
Причем Михалков старается показать не то, как страшно было погибать, воевать, пахать бабам и малолеткам. Это давно показано, а для маэстро было бы банально. Он старается показать, как было страшно жить.
И все темы в «Утомленных солнцем-2» раскрыты почти идеально, в полном соответствии с традициями, установившимися и очень медленно меняющимися с конца 1980-х годов .
Тема Усатого Упыря раскрыта в полном соответствии с установками:
«А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет».
Так тусовке было задано, так и повторяется из десятилетия в десятилетие. Все окружающие в фильме невыносимо, напоказ, гротескно боятся Сталина.
Для чего во сне Котова вместе со Сталиным присутствуют Ворошилов и Буденный? Не потому, что он без них - никуда. И не потому, что это сон, то есть состояние, вообще лишенное причинно-следственных связей. А для того, чтобы в кадре было кому демонстрировать страх перед Сталиным. Не Михалкову же (Котову) его демонстрировать?
Он наоборот, смело вдавливает голову Упыря в праздничный торт. Тортом в морду - это был такой смешной кинематографический прием в годы молодости папы-Михалкова. Никита Сергеевич смело отошел от шаблона: не тортом в морду, а мордой - в торт! Это - свежо.
Вдавленный в торт тиран захлебывается кремом и стучит по столу рукой с зажатым в ней ножом, как пойманный на болевой прием борец, признающий поражение.
Остальные действующие лица уже не нужны - потому они просто стоят рядом. Не показывают ни возмущения, ни удивления даже, только стоят и глупо моргают.
Таков тиран во сне, такой же он и в михалковской кинореальности. Он заставляет героя Меньшикова музицировать и одновременно отвечать на вопросы. Специально для этой цели - ибо больше незачем - в кабинете Сталина поставлен рояль. Треньканье, хотя и профессиональное, мешает разговору, и конечно, самому Упырю. Но он терпит, чтобы ярче продемонстрировать зрителю свое самодурство и удовольствие, испытываемое им от унижения окружающих «тонкошеих».
Поступки Усатого в фильме, естественно, немотивированны. Ему зачем-то надо найти экс-комдива Котова. Для этого ему достаточно сказать два слова хотя бы присутствующему в кабинете Берии. А тому - проверить по кадровым управлениям наркоматов, в первую очередь внутренних дел и обороны. И к концу дня на столе у Сталина будет лежать список всех Котовых с точным указанием мест их теперешнего пребывания.
Но режиссеры, показывающие, как страшно было жить, трудностей не ищут - они их сами создают. Потому искать Котова отправляется единолично полковник Меньшиков - и безуспешно ищет до конца всего «Предстояния».
Общее впечатление - в фильме постоянно присутствуют шумы, мешающие расслышать реплики и диалоги. Особенно слова самого мэтра, произносимые барственным, как ему наверное представляется, шепотом; наверняка ему кто-то объяснил, что именно так - умышленно тихо, заставляя к себе прислушиваться, говорят истинные аристократы, по-современному - элита. Диалоги же в фильме, оставаясь нерасслышанными, немного теряют, потому что созданы по простому рецепту: масса междометий, разбавленная многократно повторяемыми глаголами повелительного наклонения: «Слушай-слушай-слушай-слушай… молчи-молчи-молчи-молчи… пожди-пожди-пожди…».
Еще общее. У современных режиссеров откуда-то взялось убеждение, что показывая страшные времена Усатого Упыря, надо заставлять актеров кричать, где только можно. Чтобы зритель плохо слышал шедевральные диалоги, а актеры имели возможность кричать, им (актерам) у Михалкова приходится выглядеть совсем уж дураками. Например, залезать на подножки грузовика и кричать друг другу поверх работающего мотора. Хотя машина стоит, и вполне можно стать рядом и объясниться - пусть на повышенных тонах, но внятно. Или, если в помещении, - становиться в противоположном от слушателя углу и кричать оттуда. Кричать, между прочим, не что-нибудь, а «тайный донос».
Общее впечатление - Михалкову надо играть простолюдинов (купцов например), изображающих из себя аристократов. Это у него получается прекрасно ( «Свой среди чужих…», рязановская «Бесприданница»). Военных играть нельзя. Или надо не пожалеть фильмобюджета на консультанта. Мало надеть форму, чтобы зритель увидел военного.
Еще смешное. Перчаточка а-ля Ф.Крюгер, присутствующая на левой руке Никиты Сергеевича с первых кадров и до конца фильма. Непонятно зачем. Возможно, объяснится в Утомленных солнцем-3 или 4. Объяснение не художественное, а практическое, разумеется, наглядно: Никите Сергеевичу все еще хочется «Оскара». Потому он сует голливудскую, с позволения, образность куда попало.
Еще более смешное - зэки не знают содержания статей УК. Наверное, мэтр думает, что в сталинских местах лишения свободы заключенным давали читать Библию.
Над религиозными вещами смеяться грешно, но ничего другого по поводу сиропного ханжества, разлитого в фильме, делать не получается. Тема «победили, ибо в Бога веровали» в фильме в общем раскрывается, но… Безбородый «отец Александр» Гармаш на морской мине крестит погружением великовозрастную пионерку (кстати, консультант, на котором сэкономили, мог бы объяснить кило-мэтру, что пионервожатыми в советские времена были не пионеры, а комсомольцы). Пионерка вначале вяло сопротивляется, но, выныривая после третьего погружения, становится святее Иерусалимского патриарха.
Воздушные бои - смех и грех. Не жопу даже пресловутую имею в виду. Почему в «Хронике пикирующего бомбардировщика», «В бой идут одни старики» умели снять полет так, что зритель ощущал себя летящим? Безо всяких спецэффектов и надеваемых в кинозалах очков. Здесь же мы видим какие-то урезанные панорамы и фрагменты чего-то, наводящее на мысль об авиа-симуляторах. Выходит, за полвека искусство кино (в исполнении Михалковых) деградировало - хотя должно бы прогрессировать?
Пресловутая жопа и немецкие летчики, не бомбящие Красный Крест, потому что это «запрещено конвенцией». Опять голливудщина. Там могли бы шутить летчики НАТО в Югославии, после уничтожения тамошней ПВО игравшие с остатками армии, как кошка с мышью. Но не немцы в первые дни войны. У немцев было слишком много дел тогда, чтобы позволить своей авиации сохранять какие-то советские объекты в качестве учебных мишеней. И Красный Крест, по свидетельствам участников войны, они бомбили в России повсюду, где видели - с военной точки зрения уничтожить санчасть, это почти так же эффективно, как уничтожить штаб. И уж чем-чем, а конвенциями в России они не заморачивались.
Смешные анахронизмы. Явившись на передовую, командир кремлевских курсантов употребляет слова: «цвет нации» и «элита армии». Тогда в таком контексте эти слова не могли быть употреблены. Могли говорить о «праве наций на самоопределение» или об элитных свинках и жеребцах на ВДНХ. В данном же контексте могло быть сказано: «цвет армии», «лучшие представители народа», где-то так.
Тема «одной винтовки на троих» раскрыта в образе полубезумного офицера-штрафника, который клянчит у всех встречных винтовочку, потому что «тебе она зачем? Тебя все равно убьют».
Раскрыта и тема «победу в войне завоевали героические зэки из штрафбатов, остальная армия была пушечным мясом». Штрафбат в фильме - это собственно штрафбат под командой Миронова (удивительно органично смотрится, и даже почти не смешно, хотя и его авторы фильма заставляют выкобениваться: ругать бойцов голливудскими словами, совершенно не из богатейшего ругательного лексикона советских отцов-командиров, ходить перед строем с фарфоро-фаянсовой чашечкой, зачем-то выливать из нее кофе и спирт…)
А роль пушечного мяса играют в фильме кремлевские курсанты. Изображается это все нереалистично, карикатурно. Потому, например, зависший на дереве орден с телогрейки Свата - Быкова, это сильно и берет за душу. А расчлененных по сценарию Михалкова актеры - смешно. Думаешь не о том, как страшна война, а о том, что актер вот сейчас выйдет из кадра, снимет реквизит, отмоется в баньке, расслабится с капелькой вискарика…
Весь фильм не оставляет ощущение, что все это где-то уже видел. Нет, не в военной кинохронике. Как раз с ней ассоциаций почти не возникает. А например - в голливудских фантастических фильмах об одичавшем после наступления ядерной зимы человечестве. То же немыслимо наворочанное на актеров зимнее тряпье, уродливые бесформенные боты, Тот же деиндустриализированный пейзаж. Вязанная шапочка современного фасона на штрафбатовце 1941-го года (такие шапочки мужчины в СССР, сколько помню, не носили даже в 60-е; носили их женщины и дети, и почти непременно - с бубончиком). Или - начало войны (лето, напомню). Все зэки спят в майках (гм, конечно, но боль-менее допустимо). А Никита Сергеевич Котов - в шапке, куртке и упомянутой фредикрюгеровской перчатке…
В общем, надоело. Впечатлений больше, тема сисек тоже почти раскрыта. В конце фильма обожженный умирающий танкист просит дочь Михалкова их показать, ибо «ни разу не видел» (это деревенский парень ни разу не видел купающихся баб!). Ну, как после этого поверить, что актеры с загримиованными под страшные раны лицами, испытывают боль? Креативщики, человеку с такими ранами - не до сисек. Даже человеку на тыловом, а не передовом пайке - не до них, что прекрасно показано в повести Бондарева «Горячий снег».
Заключительная сцена - великолепная смесь ханжества и разврата, двух почти обязательных составляющих любого кича. Крестик, божественное… Пища духовная. И сиськи на десерт.
Надоело, в общем. Может, потом…
И кстати. Насчет парусных танков, по которым уже многие прошлись. Парусных танков не бывает, бывают только сухопутные крейсера. И в фильме это не паруса, а банеры. Флажки такие, как в компьютерных играх, для различения на карте своих и чужих юнитов. Ну как еще выдающемуся режиссеру показать, что это танки - немецкие? А тут - давний прием, известный еще с времен, когда Неизвестный Художник Рабинович нарисовал петуха и написал снизу "Это петух!" Здесь - то же существо.