А-ля натурель
(Кое-что о классических товарищах)
Астафьев бесспорно кудесник русского слова, но он слишком засиделся за партой натуральной школы, и не нашёлся, к сожалению, советчик из ближайшего окружения, чтобы между делом сообщить, насколько это губительно для подлинной художественности произведения.
В последние годы писателем овладели страсти-мордасти, они-то и сбивали с толку, заставляя смешивать стили и даже уходить в публицистику; у Астафьева многие вещи буквально нашпигованы литературными эскападами, которые вряд ли могут быть историческими сенсациями. На исходе двадцатого века чалдон и «весёлый солдат» окончательно уронил с пьедестала некогда устойчивых классиков передовой революционной теории, обвинив их, вождей мирового пролетариата, в совместном мужеложстве.
Я тоже от Маркса и Энгельса ещё в студенчестве пострадал и крепкий зуб на этих «товарищей» имею, но зачем же стулья-то ломать?
(Читая «Весёлого солдата»)
Астафьев бесспорно кудесник русского слова, но он слишком засиделся за партой натуральной школы, и не нашёлся, к сожалению, советчик из ближайшего окружения, чтобы между делом сообщить, насколько это губительно для подлинной художественности произведения.
В последние годы писателем овладели страсти-мордасти, они-то и сбивали с толку, заставляя смешивать стили и даже уходить в публицистику; у Астафьева многие вещи буквально нашпигованы литературными эскападами, которые вряд ли могут быть историческими сенсациями. На исходе двадцатого века чалдон и «весёлый солдат» окончательно уронил с пьедестала некогда устойчивых классиков передовой революционной теории, обвинив их, вождей мирового пролетариата, в совместном мужеложстве.
Я тоже от Маркса и Энгельса ещё в студенчестве пострадал и крепкий зуб на этих «товарищей» имею, но зачем же стулья-то ломать?
(Читая «Весёлого солдата»)