Посвящается
Дню Независимости Израиля.
Я приехал в Израиль в романтическом 17 летнем возрасте.
Я приблизительно представлял себе куда я еду, но все-таки действительность меня сокрушила. Я из Киева попал Беер-Шеву. А точнее сказать из Европы на Ближний Восток.
Здесь все было по другому и все было как-то не по мне. Было очень яркое солнце, много пыли и грязи. Мне были чужды хождения в шортах и в шлёпанцах (это после Киева). Здесь на улицах было мало деревьев, зато много раздавленных жестяных баночек из-под кока-колы и парящих целлофановых пакетов. Вместо сочной травы в воздух поднимались завихрения пыли; вместо полноводного широкого Днепра было пересохшее и замусоренное устье. Вместо республиканского 100 тысячного 2-х ярусного стадиона - какое-то убогое огороженное бетонным забором футбольное поле. Вместо интеллигентных и образованных еврейских детей, которых я встречал на школьных олимпиадах, здесь бродили какие-то смуглые, грубые недоумки.
Вместо моих любимых друзей - какие-то неопрятные незнакомые лица: бедуины в халатах, горлящие толстые продавцы на базаре, худосочные и забитые эфиопы, сидящие под кустами и пьющие пиво и конечно гордые и все знающие старожилы. Они нас учили уму-разуму, нараспев произнося исковерканные фразы на русском языке. А их дети смотрели на нас издалека как на пришельцев с другой планеты (а мы и были с другой планеты) и даже не подходили.
У меня подступал комок к горлу от досады. Я очень переживал, что не смогу здесь ужиться, что все это не моё. Я ужасно скучал по Киеву, по своим друзьям, по своему двору, по Крещатику, по Днепру, по гидропарку, по садам и скверам, по яблоням и вишням. Я скучал по моему доброму детскому миру от которого меня оторвали одним беспосадочным перелётом.
Но однажды все моё мировосприятие изменилось в одночасье. В моей голове все перевернулось и стало на свои места. Это произошло буквально за одну минуту, в 11:00, в солнечный апрельский день. Это была минута молчания в день памяти погибших солдат перед Днем Независимости. В 11:00 всю страну пронзила надрывная сирена. И страна замерла...
Я и раньше стоял минуту молчания у обелисков и на школьных линейках. Но это никак не может сравниться с тем что я испытал в тот момент. Люди замерли на месте, машины остановились и водители вышли на дорогу, голоса и привычный городской шум исчезли. И над всем этим пронзительно, до дрожи в теле гудела сирена. Было что-то мистическое в этой картине, в этом массовом замирании был какой-то чудовищный потенциал. Эта минута молчания была искренняя, горькая.
Совершенно разные люди - молодые и пожилые, богатые и бедные, белые и чёрные и даже тот полный и неопрятный базарный марроканец - все замерли и стали на мгновенье одной человеческой массой. И я был частью её.
И именно в этот момент я осознал где я нахожусь, и наконец почувствовал себя полноправным гражданином этой страны. Я научился отделять главное от второстепенного, я стал по другому смотреть на окружавший и ранее чуждый для меня мир.
Я вдруг понял, что яркое солнце - это пожалуй лучше, чем пасмурные дни; что жара лучше чем мороз; что пыль и грязь на улицах это менее важно, чем грязь в умах и душах людей. Я понял что этот плавильный котёл противоречий зиждется на одной прочной базе. Это и есть народ.
После сирены все вернулось на свои места - машины поехали, спорщики продолжили браниться, базарные торговцы снова загорланили, город наполнился привычной суетой и шумом. Но я был уже другим человеком. Я вдруг понял, что смогу здесь жить. Что нас что-то объединяет, несмотря ни на что.
С тех пор я прожил в Израиле ещё 17 лет, у меня было много разного - и хорошего и плохого, у меня появились замечательные друзья, я повстречал много интересных и интеллигентных людей, я побывал в красивейших местах. Я полностью восстановил все то, что утратил тогда, в 17 лет. За эти 17 лет я отстоял ещё 17 минут памяти (в последний раз во время сирены арабы из соседних деревень устроили фейерверк), но я никогда не забуду свою первую сирену.
И несмотря на наши потери и упущения, на разногласия и на противоречия, на наше проворовавшееся и коррумпированное правительство, на бестолковую и беззубую политику отступления перед арабами, на неумение командиров брать ответственность на себя, и на все то, что доводит меня порой до отчаяния - именно эта одна единственная минута в году восстанавливает во мне веру и надежду что мы все ещё единый народ.