(no subject)
Цикл «1937»
***
Почитай, если будет время…
Посылаю тебе статью
О поэте еврейском, где мне
Состязаться с ним! Наяву
Он видался в кафе бродяжьем
С соискателями наград
В виде ласк и подарков бражьих
Царскосельских минерв. И рад,
Жил беспечно, забыв о доле,
Вечно реющею над ним,
Двадцатипятилетней волей
Побеждающий этот сплин.
Но библейской судьбы-злодейки
Не сумел таки избежать,
Он в оливковой телогрейке
По этапу пошёл шагать.
Полысевший и погрустневший
И оставивший прошлый век,
Он теперь только шарф тот грешный
Положил сохранить навек.
Та же, что низвергала платья,
Обнажая сладость богов,
Затаилась тайною татью,
Разделяя несчастье вдов.
14 марта 2011
Лондон
***
Ночь для поэта - истинная нега.
Всё затихает, медленно и верно.
Мысль вновь течёт раздольным, смелым бегом,
И чувства расцветают постепенно.
Насколько сумерек угасшие зарницы
Смиряют горожан с дневной тревогой
И шепчут задержавшимся немногим
Спешить домой, в квартир своих темницы
Настолько же они предвосхищают
Восторгов пламя в сердце у поэта.
И богом данный приз ему за это -
Десяток строк, что мир отображают.
Сейчас на улице лишь горстка рассыпная
Торговцев зельем злым и проституток.
Поэт же выбрал шум листвы и уток,
Ночных гуляк коллегам уступая.
И сколь ни благостен покой им обретённый,
Блаженный взлёт в страну небесных цугов,
Он всякий миг живёт сознаньем тёмным
Времён ночных визитов душегубов.
В те дни его предтечи трепетали,
В объятьях страха дитятей сжимая.
Теряли дар творенья, погребали
Талант в могилу, сталь обожествляя.
21 сентября 2011
Лондон
***
Памяти Георгия Эфрона
1.
Тебе двенадцать лет. Ещё в Париже ты.
Ты защищён. А здесь, в России,
Где всё наоборот: где люди - тени, тени - шпики,
Где у жандармов дел невпроворот:
Судить, расстреливать, ссылать.
Лишь успевай точить ножи и пики,
Штыки и сабли, вилы и мечи.
И зарядить наган бы не забыть.
Но полно...
Скоро Сартр нагрянет своей тошнотой,
Будет тебе чтиво, а пока
Вдыхай зловонье своего Парижа.
Француз, пижон, наглец, космополит.
Отец - стукач, а мать - ни то, ни сё,
Паскуда, эмигрантка, рифмоплётка.
2.
Когда же ты прибудешь к нам в Союз,
Распределим как водится - как всех тут.
Отца - в расход, а мамочку-наседку
С котомкой пустим - горе мыкать в юз.
Пусть и тебя таскает за собой.
Любить Россию, знаешь, это прихоть.
Ты целовать умеешь сапоги хоть?
Ничё, научим, мигом станешь свой.
Щеголить брось - не наше это дело,
Постой, постой, что это под подушку
Ты незаметно... Ах ты, потаскушка,
Дневник строчишь!
3.
Чудным облачком был для мамы ты,
И любила она тебя
До жизненной одури,
До смертной хрипоты.
Забрал боженька мамочку твою,
Не пощадил страдалицу.
Оставил тебя на закланье
Страны родной.
25 сентября 2011
Лондон
***
Хоть ты и правишь в веке двадцать первом,
Двадцатому ты весь принадлежишь,
С его любовью к тюрьмам и галерам,
К безбожью, извергству с приправой злобной лжи.
Твоя наученность иных могла пленять бы,
Прошёл ты всех партшкол советский круг,
И речь поставлена, и ленинградской статью
Внушить ты смог почтение вокруг.
Но что за ним сокрыто, если честно
Задуматься, признаться, разглядеть?
Не старый незабытый ли одесный
Испуг, который никуда не деть?
Нешибко средь холопов отличиться,
Грозой прослыть, когда заспинный шпик
Глаза мозолит, кулаком кичится
И разьярён, как пьяный вдрызг мужик.
Хотя как и тебя его учили
Не проявлять наружу естества:
Во злобе улыбаться почти мило,
А в радости - дичиться торжества.
И эту скрытность люди переняли
Теперь и в их ответах - тайный гнев.
С натугой «позитив» распространяли,
И баснями кормили нараспев.
Из робкого и юркого халдея,
Который мог куснуть исподтишка,
За годы превратился ты в злодея,
Кто мрачных шуток полон для смешка.
О, скоро ли вздохнёт моя отчизна,
Стряхнёт с себя твоих цепей ярмо.
И поживёт с десяток лет, и присно
Сотрёт твоё позорное клеймо.
18 ноября 2011
Москва
***
Почитай, если будет время…
Посылаю тебе статью
О поэте еврейском, где мне
Состязаться с ним! Наяву
Он видался в кафе бродяжьем
С соискателями наград
В виде ласк и подарков бражьих
Царскосельских минерв. И рад,
Жил беспечно, забыв о доле,
Вечно реющею над ним,
Двадцатипятилетней волей
Побеждающий этот сплин.
Но библейской судьбы-злодейки
Не сумел таки избежать,
Он в оливковой телогрейке
По этапу пошёл шагать.
Полысевший и погрустневший
И оставивший прошлый век,
Он теперь только шарф тот грешный
Положил сохранить навек.
Та же, что низвергала платья,
Обнажая сладость богов,
Затаилась тайною татью,
Разделяя несчастье вдов.
14 марта 2011
Лондон
***
Ночь для поэта - истинная нега.
Всё затихает, медленно и верно.
Мысль вновь течёт раздольным, смелым бегом,
И чувства расцветают постепенно.
Насколько сумерек угасшие зарницы
Смиряют горожан с дневной тревогой
И шепчут задержавшимся немногим
Спешить домой, в квартир своих темницы
Настолько же они предвосхищают
Восторгов пламя в сердце у поэта.
И богом данный приз ему за это -
Десяток строк, что мир отображают.
Сейчас на улице лишь горстка рассыпная
Торговцев зельем злым и проституток.
Поэт же выбрал шум листвы и уток,
Ночных гуляк коллегам уступая.
И сколь ни благостен покой им обретённый,
Блаженный взлёт в страну небесных цугов,
Он всякий миг живёт сознаньем тёмным
Времён ночных визитов душегубов.
В те дни его предтечи трепетали,
В объятьях страха дитятей сжимая.
Теряли дар творенья, погребали
Талант в могилу, сталь обожествляя.
21 сентября 2011
Лондон
***
Памяти Георгия Эфрона
1.
Тебе двенадцать лет. Ещё в Париже ты.
Ты защищён. А здесь, в России,
Где всё наоборот: где люди - тени, тени - шпики,
Где у жандармов дел невпроворот:
Судить, расстреливать, ссылать.
Лишь успевай точить ножи и пики,
Штыки и сабли, вилы и мечи.
И зарядить наган бы не забыть.
Но полно...
Скоро Сартр нагрянет своей тошнотой,
Будет тебе чтиво, а пока
Вдыхай зловонье своего Парижа.
Француз, пижон, наглец, космополит.
Отец - стукач, а мать - ни то, ни сё,
Паскуда, эмигрантка, рифмоплётка.
2.
Когда же ты прибудешь к нам в Союз,
Распределим как водится - как всех тут.
Отца - в расход, а мамочку-наседку
С котомкой пустим - горе мыкать в юз.
Пусть и тебя таскает за собой.
Любить Россию, знаешь, это прихоть.
Ты целовать умеешь сапоги хоть?
Ничё, научим, мигом станешь свой.
Щеголить брось - не наше это дело,
Постой, постой, что это под подушку
Ты незаметно... Ах ты, потаскушка,
Дневник строчишь!
3.
Чудным облачком был для мамы ты,
И любила она тебя
До жизненной одури,
До смертной хрипоты.
Забрал боженька мамочку твою,
Не пощадил страдалицу.
Оставил тебя на закланье
Страны родной.
25 сентября 2011
Лондон
***
Хоть ты и правишь в веке двадцать первом,
Двадцатому ты весь принадлежишь,
С его любовью к тюрьмам и галерам,
К безбожью, извергству с приправой злобной лжи.
Твоя наученность иных могла пленять бы,
Прошёл ты всех партшкол советский круг,
И речь поставлена, и ленинградской статью
Внушить ты смог почтение вокруг.
Но что за ним сокрыто, если честно
Задуматься, признаться, разглядеть?
Не старый незабытый ли одесный
Испуг, который никуда не деть?
Нешибко средь холопов отличиться,
Грозой прослыть, когда заспинный шпик
Глаза мозолит, кулаком кичится
И разьярён, как пьяный вдрызг мужик.
Хотя как и тебя его учили
Не проявлять наружу естества:
Во злобе улыбаться почти мило,
А в радости - дичиться торжества.
И эту скрытность люди переняли
Теперь и в их ответах - тайный гнев.
С натугой «позитив» распространяли,
И баснями кормили нараспев.
Из робкого и юркого халдея,
Который мог куснуть исподтишка,
За годы превратился ты в злодея,
Кто мрачных шуток полон для смешка.
О, скоро ли вздохнёт моя отчизна,
Стряхнёт с себя твоих цепей ярмо.
И поживёт с десяток лет, и присно
Сотрёт твоё позорное клеймо.
18 ноября 2011
Москва