София, конец ноября
В четверг на закате над моим домом летели грачи. Они улетали на юг, мощной, долгой, молчаливой стаей. Бывало, что от края её отрывалась одна птица, видимо, не выдерживая общего духа. Она металась секунды, и, постепенно успокоившишь, вновь присоединялась к соплеменникам. Стая летела высоко, над резиденцией Ватикана, над городской управой, над куполами храма Александра Невского, в золоте которых отражались багровые края неба. Стая была огромной, она неслась надо мной целых четыре минуты. Когда хвост её исчез за крышами, и вечерний городской свод на миг осиротел, в синеве показался одинокий грач, летевший столь же резво и размашисто, но в противоположную сторону. Он, может быть, решил остаться тут на зиму... что-то, по меньшей мере, заставило его вернуться.
Два последних утра в моём саду белым бело. Соек, прилетающих в мой сад покрасоваться, не видно. Воробьи тоже прячутся от мороза. Вокруг тихо, блестящее от чистоты небо голубеет над городом. Одинокая ворона, посидев на кирпичной стене, отделяющей сад от соседнего, и напоследок коротко каркнув о чём-то своём, медленно взвилась и через мгновение исчезла из виду. Желтоперая синица пытается найти точку опоры во внезапно изменившемся мире - ветви, на которых она привыкла сидеть, стали неприветливыми под зимним покровом, и всякий раз норовят сбросить её. Они кажутся хрупкими под тяжестью снега, и неуклюже стреляют вверх, когда птичка в очередной раз срывается с них, отчаянно порхая крылышками, чтобы удержаться в воздухе. Не найдя себе места на моей осине, трепетная гостья улетела в соседний сад.