Вернемся к мэ и жо
О политике писать не хочу, о своем состоянии тем более не хочу, о происходящем глобально и в частности не хочу вообще. Почему-то раньше хотелось "поговорить об этом", больше не хочется. Не знаю, симптом чего это.
Давайте про текст, который в разных перепостах за какие-то грехи попался мне аж три раза в фэбэшечке за последнюю неделю. Я его оригинал нашла, но если вам туда лень, кладу под катом.
________________________________________
Полина Санаева
Отпускаю!
Один молодой психолог, которого я имела несчастье оставить с детьми в качестве няньки, сломал наш комп. И в ответ на громкие стенания авторитетно наехал на меня в том смысле, что «нельзя ж так относиться к вещам! Нельзя дорожить! Нельзя привязываться!»
Я подумала: КАК? И к вещам тоже? А, ну да.
Мой первый парень был не мой, а своей мамы. Любовь у нас была взаимная, но несчастная. Потому что маме я не нравилась. Она не просто меня интеллигентно не одобряла, приговаривая: «Сынок, послушай маму: это девушка тебе не пара», - нет! Она активно противодействовала моему существованию. По-простому, по-народному: «Видела твою в городе - она так противно морщила нос. Вижу: наплачешься ты с ней!».
У каждой девушки был такой парень, в обществе которого она чувствовала себя тупой овцой. (Тогда я еще не знала, что, если так себя чувствуешь, то сам он баран!) Мне мой все поломал. Он вроде и был со мной, и вроде держал на расстоянии. Особенно иногда. Если мимо ехал автобус, в котором гипотетически могли быть его родители, он отскакивал от меня и прятался за неровностями рельефа в виде афишных тумб. У меня не было политической воли, я думала: нельзя его подводить. И тоже пряталась.
Ну что скажешь - не повезло.
С моих 18 до 25 он талантливо растил во мне убеждение, что людям, как птицам, нужно много воздуха. Что им нужно давать свободу. Что нельзя привязываться, привязывать и давить. Иначе человек убежит и спрячется. Мол, достаточно просто быть. Просто любить. Просто давать. Прекрасная идея, считала я. И так и поступала, то и дело находя подтверждение правильности этой позиции. Но, кажется, ошибалась. Потому что в результате так хорошо научилась отпускать, что подпустить кого-то к себе теперь стало проблемой.
Никто и никогда не был моим. Или я не умела быть чьей-то. И меня бесит, когда говорят «мой мужик» (почему-то чаще всего это говорят женщины с лишним весом), или просто «МОЙ» («ой! а мой-то!», бееееееее), или «МОЙ муж» с громадным акцентом на слове «мой»… Так, знаете, говорят и оглядываются: все слышали? Чтоб никто себе не сомневался. Чтоб все завидовали. И я завидую.
У меня был муж, который для солидности называл меня супругой, а после развода был еще мужчина. Если нас спрашивали всякие нескромные: «Вы вместе?» - мы улыбались. Типа «кого какое дело?» И были ТИПА вместе. Тогда я еще не знала, что если нельзя ответить прямо: да! - значит, не вместе. Однажды я погладила его по щеке и сказала: «Мой хороший». И он закрыл глаза. И так странно сказал: «Повтори, пожалуйста. Можно только первое слово». У меня не получилось.
Это одиночество, которое не выдавливается даже по капле.
Я на расстоянии ото всех. В результате я отпустила далеко и надолго отцов каждого из моих детей. Дала им слишком много воздуха. Так много, что теперь их нет вообще. Даже в виде звонков детям и алиментов мне. А с двумя детьми и полным неумением привязывать к себе завести того, кто был бы «мой», теперь уже невозможно.
И потом, я не умею строго спрашивать «Ты где?», так и не научилась «знать себе цену», не умею себя «нести», не умею в нужных ситуациях быть холодной, особенно если мне горячо.
И особенно я не умею претендовать. Для этого нужно чувствовать большую внутреннюю уверенность, что ты имеешь это ужасное «полное право». И руки в боки.
Короче, у меня ни уверенности, ни прав. И я веду жизнь даже не матери, а отца-одиночки, который, наварив супу и уложив детей спать, выбегает на свидание, на ходу уничтожая признаки собственной многодетности, отмывая фломастеры с рубашки и капли актимеля с джинсов. Но основное не ототрешь. «Давай по-быстрому, не боись, я ненадолго, я не создам проблем, я скоренько, еще один разик, еще один бутербродик - и домой…» А слова «мой сын» и «моя дочь» я произношу так, будто они сами по себе, такие ничейные дети. И я всегда готова к тому, что их надо будет отпустить. Как всех. Еще не хватало маменькиных сынков растить. И подкаблучников…
Зато у меня есть много воздуха.
Недавно я увидела, как одна девушка в клубе пошла танцевать медленный и была вся такая строгая и напряженная. А пацан ей что-то сказал и поцеловал в ухо. И тогда она выдохнула, улыбнулась и закрыла глаза. И я подумала: может, это выход - хоть иногда, хоть на время быть с кем-то. Быть чьей-то. И закрыть глаза. Ну, пусть не навсегда, на этот промежуток… И тогда можно просто прислушиваться к музыке, и она понесет, можно не вести - ни в жизни, ни в танце. Положиться на него - и танцевать. И каждый аккорд будет отдавать горячим в животе и бежать вверх как пузырьки в аквариуме. И можно потянуться и поцеловать его между шеей и плечом. Погладить по спине. Прижаться к чему угодно. И засмеяться. А музыка саккомпанирует. И это все. Лучше так, чем годами делать вид, - думаю я, потому что у меня слишком много отрицательного опыта. Негативного экспириенса. Комплексы. А вы не ведитесь...
Я уже не научусь претендовать, удерживать и держаться самой, не научусь верить, что любовь может быть длиннее танца.
Максимум - он потом не отойдет, проводив тебя, к своей даме, за другой столик. Кивнув - «это было восхитительно». Дав понять - я все запомнил.
Не отправится к маме, потому что считает, что ей-то необходимо его присутствие, а ты же молодая-здоровая-вечная!
И не поедет, проводив тебя, к жене. Страстно обняв напоследок и подчеркнув, что между вами особенное, не то, что у них с женой, - обыкновенная семья. Он не ее, не мамин, он свой собственный и немножечко твой. Он пока согласен быть твоим.
И до последнего аккорда есть время. И много воздуха.
__________________________________________
Это колумнистка. Пишет колонки по психологии. Редактировала книгу Лабковского.
Зашибись, да? В представлении Санаевой близость - это когда вцепился руками и ногами, и не отпускаешь. Претендуешь на собственность. Зубами еще можно держать. Привязать надо якорной цепью, тогда точно не уйдет.
Санаева умеет много красивых слов. Про танец. Про музыку. Про закрыть глаза. Это правда - тут просто необходимо закрыть глаза. Крепко-крепко зажмуриться, чтоб только не видеть: это не ты их отпустила, это они ушли, потому что ты им не нужна.
Впрочем, уверена, в ее представлении она не нужна, потому что не захотела быть нужной. А вот если бы не травма молодости, она бы захотела. А если бы она захотела, всё бы получилось - и претендовать, и сблизиться, и привязать.
Давно не встречала такую незамутненность среди людей, которые правильно пишут тся и ться.
Давайте про текст, который в разных перепостах за какие-то грехи попался мне аж три раза в фэбэшечке за последнюю неделю. Я его оригинал нашла, но если вам туда лень, кладу под катом.
________________________________________
Полина Санаева
Отпускаю!
Один молодой психолог, которого я имела несчастье оставить с детьми в качестве няньки, сломал наш комп. И в ответ на громкие стенания авторитетно наехал на меня в том смысле, что «нельзя ж так относиться к вещам! Нельзя дорожить! Нельзя привязываться!»
Я подумала: КАК? И к вещам тоже? А, ну да.
Мой первый парень был не мой, а своей мамы. Любовь у нас была взаимная, но несчастная. Потому что маме я не нравилась. Она не просто меня интеллигентно не одобряла, приговаривая: «Сынок, послушай маму: это девушка тебе не пара», - нет! Она активно противодействовала моему существованию. По-простому, по-народному: «Видела твою в городе - она так противно морщила нос. Вижу: наплачешься ты с ней!».
У каждой девушки был такой парень, в обществе которого она чувствовала себя тупой овцой. (Тогда я еще не знала, что, если так себя чувствуешь, то сам он баран!) Мне мой все поломал. Он вроде и был со мной, и вроде держал на расстоянии. Особенно иногда. Если мимо ехал автобус, в котором гипотетически могли быть его родители, он отскакивал от меня и прятался за неровностями рельефа в виде афишных тумб. У меня не было политической воли, я думала: нельзя его подводить. И тоже пряталась.
Ну что скажешь - не повезло.
С моих 18 до 25 он талантливо растил во мне убеждение, что людям, как птицам, нужно много воздуха. Что им нужно давать свободу. Что нельзя привязываться, привязывать и давить. Иначе человек убежит и спрячется. Мол, достаточно просто быть. Просто любить. Просто давать. Прекрасная идея, считала я. И так и поступала, то и дело находя подтверждение правильности этой позиции. Но, кажется, ошибалась. Потому что в результате так хорошо научилась отпускать, что подпустить кого-то к себе теперь стало проблемой.
Никто и никогда не был моим. Или я не умела быть чьей-то. И меня бесит, когда говорят «мой мужик» (почему-то чаще всего это говорят женщины с лишним весом), или просто «МОЙ» («ой! а мой-то!», бееееееее), или «МОЙ муж» с громадным акцентом на слове «мой»… Так, знаете, говорят и оглядываются: все слышали? Чтоб никто себе не сомневался. Чтоб все завидовали. И я завидую.
У меня был муж, который для солидности называл меня супругой, а после развода был еще мужчина. Если нас спрашивали всякие нескромные: «Вы вместе?» - мы улыбались. Типа «кого какое дело?» И были ТИПА вместе. Тогда я еще не знала, что если нельзя ответить прямо: да! - значит, не вместе. Однажды я погладила его по щеке и сказала: «Мой хороший». И он закрыл глаза. И так странно сказал: «Повтори, пожалуйста. Можно только первое слово». У меня не получилось.
Это одиночество, которое не выдавливается даже по капле.
Я на расстоянии ото всех. В результате я отпустила далеко и надолго отцов каждого из моих детей. Дала им слишком много воздуха. Так много, что теперь их нет вообще. Даже в виде звонков детям и алиментов мне. А с двумя детьми и полным неумением привязывать к себе завести того, кто был бы «мой», теперь уже невозможно.
И потом, я не умею строго спрашивать «Ты где?», так и не научилась «знать себе цену», не умею себя «нести», не умею в нужных ситуациях быть холодной, особенно если мне горячо.
И особенно я не умею претендовать. Для этого нужно чувствовать большую внутреннюю уверенность, что ты имеешь это ужасное «полное право». И руки в боки.
Короче, у меня ни уверенности, ни прав. И я веду жизнь даже не матери, а отца-одиночки, который, наварив супу и уложив детей спать, выбегает на свидание, на ходу уничтожая признаки собственной многодетности, отмывая фломастеры с рубашки и капли актимеля с джинсов. Но основное не ототрешь. «Давай по-быстрому, не боись, я ненадолго, я не создам проблем, я скоренько, еще один разик, еще один бутербродик - и домой…» А слова «мой сын» и «моя дочь» я произношу так, будто они сами по себе, такие ничейные дети. И я всегда готова к тому, что их надо будет отпустить. Как всех. Еще не хватало маменькиных сынков растить. И подкаблучников…
Зато у меня есть много воздуха.
Недавно я увидела, как одна девушка в клубе пошла танцевать медленный и была вся такая строгая и напряженная. А пацан ей что-то сказал и поцеловал в ухо. И тогда она выдохнула, улыбнулась и закрыла глаза. И я подумала: может, это выход - хоть иногда, хоть на время быть с кем-то. Быть чьей-то. И закрыть глаза. Ну, пусть не навсегда, на этот промежуток… И тогда можно просто прислушиваться к музыке, и она понесет, можно не вести - ни в жизни, ни в танце. Положиться на него - и танцевать. И каждый аккорд будет отдавать горячим в животе и бежать вверх как пузырьки в аквариуме. И можно потянуться и поцеловать его между шеей и плечом. Погладить по спине. Прижаться к чему угодно. И засмеяться. А музыка саккомпанирует. И это все. Лучше так, чем годами делать вид, - думаю я, потому что у меня слишком много отрицательного опыта. Негативного экспириенса. Комплексы. А вы не ведитесь...
Я уже не научусь претендовать, удерживать и держаться самой, не научусь верить, что любовь может быть длиннее танца.
Максимум - он потом не отойдет, проводив тебя, к своей даме, за другой столик. Кивнув - «это было восхитительно». Дав понять - я все запомнил.
Не отправится к маме, потому что считает, что ей-то необходимо его присутствие, а ты же молодая-здоровая-вечная!
И не поедет, проводив тебя, к жене. Страстно обняв напоследок и подчеркнув, что между вами особенное, не то, что у них с женой, - обыкновенная семья. Он не ее, не мамин, он свой собственный и немножечко твой. Он пока согласен быть твоим.
И до последнего аккорда есть время. И много воздуха.
__________________________________________
Это колумнистка. Пишет колонки по психологии. Редактировала книгу Лабковского.
Зашибись, да? В представлении Санаевой близость - это когда вцепился руками и ногами, и не отпускаешь. Претендуешь на собственность. Зубами еще можно держать. Привязать надо якорной цепью, тогда точно не уйдет.
Санаева умеет много красивых слов. Про танец. Про музыку. Про закрыть глаза. Это правда - тут просто необходимо закрыть глаза. Крепко-крепко зажмуриться, чтоб только не видеть: это не ты их отпустила, это они ушли, потому что ты им не нужна.
Впрочем, уверена, в ее представлении она не нужна, потому что не захотела быть нужной. А вот если бы не травма молодости, она бы захотела. А если бы она захотела, всё бы получилось - и претендовать, и сблизиться, и привязать.
Давно не встречала такую незамутненность среди людей, которые правильно пишут тся и ться.