Православный Париж
Дело было в соборе Александра Невского. Этот удивительной красоты храм был построен в середине XIX века Александром II. Здесь отпевали Тургенева, Шаляпина, Тарковского, Бунина, Окуджаву. Здесь молился Есенин. Изнутри храм - темно-золотой, со строгими мозаиками в византийском стиле. С прекрасным хором, которым в свое время дирижировал сам русский композитор Павел Чесноков. Справа от алтаря - удивительная объемная икона в форме корабля, где изогнутые паруса - изображения святых.
Прихожане здесь - французы, каким-то неведомым образом принявшие Православие, да потомки белоэмигрантов и эмигранты последней волны.
Обычно храмы делятся на те, в которых люди стоят как вкопанные, и те, где все всё время движутся. Здесь двигались в основном туристы, а прихожане стояли как вкопанные. Стремясь отойти от потока, я стал поближе к алтарю. И минуты через три был с шумом и позором изгнан оттуда. Так я начал знакомиться с приходом. Какой-то седой и бородатый белоэмигрант с породистым лицом нервно жестикулировал и ругал меня по-французски. Из его монолога я понял лишь слово "мадам". Очевидно, я мешал пожилой француженке, которая была мала ростом, и, находясь за моей спиной, очень страдала из-за невозможности видеть алтарь.
Я предложил "белогвардейцу", который был невысокого роста, занять мое место, но это предложение он с негодованием отверг, не забыв, однако, откланяться мадам, которая тоже пыталась привлечь его за рукав.
- Понимаетье, мусьо, я не виделья ничего за вами, но это ничьего, что ви високий, это не беда. А беда в том, что ви иногда переступаль с ноги на ногу, - призналась мне француженка на ломаном русском, беря и меня под рукав. Французы очень тактильны.
Мадам была неопределенного возраста и со следами большого количества пластических операций на лице. Лицевой треугольник губы-нос-глаза - был совершенно юн и молод. И лишь сетка глубоких морщин на висках говорила о том, что мадам где-то под семьдесят.
- Яволь, - коротко ответил я, и окопался рядом.
Во Франции все эстетично. Эстетичны деревья, эстетичны облака. Эстетичны бомжи. На бульваре Капуцинов, где бомжей довольно много, доставляет неподдельное удовольствие наблюдать за ними, сидя прямо рядом в кафе (в Пятой Республике хозяин кафе ни за что не прогонит соседствующего с ним клошара: они равны в правах). Вот сидит бомж. Посредством чемодана и простыни он отгородил у дома уголок. Рядом, "за стеночкой", также отгородившись собственным чемоданом от улицы, живет его жена. Недалеко на тротуаре, у мусорных контейнеров, в ворохе неопознанных предметов шкварчит плиточка: на ней жарятся окорочка. Хорошо живут французские бомжи. Эстетически выдержанно. В красивых шарфиках и колпачках. С некоторыми я был бы непрочь махнуться ботинками. Но постеснялся их обижать.
Французы молятся как-то по-особенному. Они участвуют в Литургии всем своим эстетически развитым существом. Все вокруг должно быть идеально. И хор, и храм, и дисциплина. Священник должен много кадить, диакон - реветь как Иерихонская труба. Все должно блистать, сиять и приносить радость, - лишь в таком состоянии французу приемлемо служение Богу. Но если хор и храм были выдержаны в лучшем виде, то с дисциплиной все время что-то барахлило. Виной этому, конечно, были туристы и "захожане".
Мимо нас, между алтарными ступенями и аналоем, прошмыгнул какой-то мужик. Его семью разбросало по храму, - так иногда случается в незнакомых местах. Он рвался к своим. В Православной Церкви вообще не принято ходить перед аналоем, чтобы не мешать богослужению, но в то же время в этом и нет чего-то особенно страшного. Да и священники в это время молились внутри. Но, очевидно, что такой проступок был нарушением неписаных местных канонов. Мадам бабушка, резко рванувшись вперед, успела схватить за куртку мужчину, уже перешедшего на другую сторону. Он не успел затесаться в толпе, и ему пришлось возвращаться снова между алтарем и аналоем, чтобы, обойдя аналой сквозь толпу, попасть в то же место. Я все понял, и даже перестал шевелиться.
Вы думаете, что бабушки только в вашем храме играют со свечами в шашки? Вы не видели православных французских бабушек. И не пытайтесь поставить свечку самостоятельно: они лучше знают, где и что должно гореть. Неподалеку от меня стоял подсвечник. Было удивительно наблюдать слаженность, когда у него собрались аж три бабушки. Они переставляли свечи с такими лицами, как будто были в легкой обиде за то, что те и гнутся, и сгорают.
В конце службы мадам бабушка зазевалась, и пропустила-таки маленькую девочку, которая успела быстро прошмыгнуть перед аналоем. Мадам всплеснула руками, и из ее груди вырвался громкий вздох ужаса и неподдельного страдания. Под конец службы по такой нелепице пошатнулась гармония тела и души.
Мы привыкли ругать католиков. Но страшно подумать, если бы все французы вдруг стали бы православными. Не каждый поднимет столь тяжелый крест. Поверьте, - в стране победившей эстетики, где мировой шедевр отражается в даже самой поганой луже, - так непросто быть православным французом.
Прихожане здесь - французы, каким-то неведомым образом принявшие Православие, да потомки белоэмигрантов и эмигранты последней волны.
Обычно храмы делятся на те, в которых люди стоят как вкопанные, и те, где все всё время движутся. Здесь двигались в основном туристы, а прихожане стояли как вкопанные. Стремясь отойти от потока, я стал поближе к алтарю. И минуты через три был с шумом и позором изгнан оттуда. Так я начал знакомиться с приходом. Какой-то седой и бородатый белоэмигрант с породистым лицом нервно жестикулировал и ругал меня по-французски. Из его монолога я понял лишь слово "мадам". Очевидно, я мешал пожилой француженке, которая была мала ростом, и, находясь за моей спиной, очень страдала из-за невозможности видеть алтарь.
Я предложил "белогвардейцу", который был невысокого роста, занять мое место, но это предложение он с негодованием отверг, не забыв, однако, откланяться мадам, которая тоже пыталась привлечь его за рукав.
- Понимаетье, мусьо, я не виделья ничего за вами, но это ничьего, что ви високий, это не беда. А беда в том, что ви иногда переступаль с ноги на ногу, - призналась мне француженка на ломаном русском, беря и меня под рукав. Французы очень тактильны.
Мадам была неопределенного возраста и со следами большого количества пластических операций на лице. Лицевой треугольник губы-нос-глаза - был совершенно юн и молод. И лишь сетка глубоких морщин на висках говорила о том, что мадам где-то под семьдесят.
- Яволь, - коротко ответил я, и окопался рядом.
Во Франции все эстетично. Эстетичны деревья, эстетичны облака. Эстетичны бомжи. На бульваре Капуцинов, где бомжей довольно много, доставляет неподдельное удовольствие наблюдать за ними, сидя прямо рядом в кафе (в Пятой Республике хозяин кафе ни за что не прогонит соседствующего с ним клошара: они равны в правах). Вот сидит бомж. Посредством чемодана и простыни он отгородил у дома уголок. Рядом, "за стеночкой", также отгородившись собственным чемоданом от улицы, живет его жена. Недалеко на тротуаре, у мусорных контейнеров, в ворохе неопознанных предметов шкварчит плиточка: на ней жарятся окорочка. Хорошо живут французские бомжи. Эстетически выдержанно. В красивых шарфиках и колпачках. С некоторыми я был бы непрочь махнуться ботинками. Но постеснялся их обижать.
Французы молятся как-то по-особенному. Они участвуют в Литургии всем своим эстетически развитым существом. Все вокруг должно быть идеально. И хор, и храм, и дисциплина. Священник должен много кадить, диакон - реветь как Иерихонская труба. Все должно блистать, сиять и приносить радость, - лишь в таком состоянии французу приемлемо служение Богу. Но если хор и храм были выдержаны в лучшем виде, то с дисциплиной все время что-то барахлило. Виной этому, конечно, были туристы и "захожане".
Мимо нас, между алтарными ступенями и аналоем, прошмыгнул какой-то мужик. Его семью разбросало по храму, - так иногда случается в незнакомых местах. Он рвался к своим. В Православной Церкви вообще не принято ходить перед аналоем, чтобы не мешать богослужению, но в то же время в этом и нет чего-то особенно страшного. Да и священники в это время молились внутри. Но, очевидно, что такой проступок был нарушением неписаных местных канонов. Мадам бабушка, резко рванувшись вперед, успела схватить за куртку мужчину, уже перешедшего на другую сторону. Он не успел затесаться в толпе, и ему пришлось возвращаться снова между алтарем и аналоем, чтобы, обойдя аналой сквозь толпу, попасть в то же место. Я все понял, и даже перестал шевелиться.
Вы думаете, что бабушки только в вашем храме играют со свечами в шашки? Вы не видели православных французских бабушек. И не пытайтесь поставить свечку самостоятельно: они лучше знают, где и что должно гореть. Неподалеку от меня стоял подсвечник. Было удивительно наблюдать слаженность, когда у него собрались аж три бабушки. Они переставляли свечи с такими лицами, как будто были в легкой обиде за то, что те и гнутся, и сгорают.
В конце службы мадам бабушка зазевалась, и пропустила-таки маленькую девочку, которая успела быстро прошмыгнуть перед аналоем. Мадам всплеснула руками, и из ее груди вырвался громкий вздох ужаса и неподдельного страдания. Под конец службы по такой нелепице пошатнулась гармония тела и души.
Мы привыкли ругать католиков. Но страшно подумать, если бы все французы вдруг стали бы православными. Не каждый поднимет столь тяжелый крест. Поверьте, - в стране победившей эстетики, где мировой шедевр отражается в даже самой поганой луже, - так непросто быть православным французом.