Мой город...
Дождь у нас. Косой и тёплый. Улицы мгновенно проросли разноцветными куполами зонтов. Мой чёрный, большой. Покровительственно поднимаю его повыше, чтобы не зацепить мимо проходящих людей. Нелёгко погромыхивает что-то, будто в раздумье, в тёплых серых низких облаках, прямо над крышами, но пока не сбывается полностью, хотя льёт вовсю. Дождевые капли крупные, большие, летят с небес стеной и влипая в крыши машин, в булыжник мостовой, в зонты прохожих с весёлым упругим «туц» разбиваются в прозрачную взвесь. Весь город как в туманной бриллиантовой дымке. Шумное говорливое эхо дождя льётся, течёт, заполняя городские улицы и наконец, преливаясь через край исчезает, пенясь, в чугунных решётках водостоков.
Булыжник мостовой от дождя тоже тёплый и тёмно серый, живой. Идешь по нему - пружинит, подталкивает, помогает идти. Голова светлая, лёгкая и пустая, всё ушло в сердце и потому всё кругом моё. Дома и люди, прошлое, настоящее и будущее, воздух, напоенный ароматом цветущей липы и немного вишни. Вишня - это от высокой рыжей впереди меня, что вышагивает длинной ногой по лужам в насквозь промокших балетках, не заботясь уже о внешнем виде - с неё течёт в три ручья, но она нарочно шлёпает по лужам сильно, в докозателсьвто что не сахарная. Наверняка улыбается.
Сворачиваю за угол. Встречаю знакомого. На каждом углу здесь у меня по знакомому, рука устаёт пожимать дружески протянутые из под зонтов руки.
Я и есть этот город. Я плоть от а сфальтово-булыжной плоти его. Тут вот дрался. Там за углом, в кафе на круговой, что вокруг Гертрудинской церкви, друга убили - расстреляли из автоматов. Час назад расстались, пятнадцать лет назад.
В Старом городе вот тут вот, в подворотне, целовались на выпускном, пьяные шампанским и прерывистым дыханием друг друга. Лямку от шёлкового платья оторовали. Имя его, гибкое, стройное, нежное, как она сама, помню.
Здесь её дом. Ночами в подъезде просиживал, ждал пока выйдет. Улицы этого города научили меня ждать.
И ходить. Они вели меня-ребёнка с родителями за обе руки по сугробам в Петровский парк рядом с домой, кататься на горку. Безопасно и тепло укутанный, я свистел вниз по ледяной горке, с замиранием всего моего маленького детского сердца, понимая своё счастье и хохотал и орал от страха и восторга, не умея иначе его высказать.
Эти улицы водили меня в школу, в университет. К авто, аэро и морским портам, когда я вырос и уезжал, улетал или уплывал из дома. Они влюбляли и разлучали меня.
Время моей жизни, покидая меня, впитывалось в мостовые моего города, прорастая каждый год новым липовым цветом, буйной зеленью старинных парков, новыми домами, проспектами, машинами и людьми.
Дождь стихает и рижанки, складывая зонты и стараясь невзначай, льстят себе собственными отражениям в магазинных витринах. С той стороны стекла на них, завидуя и томясь, смотрят модно одетые манекены.
Мой город.
Моя любовь.
Моя Рига.
Булыжник мостовой от дождя тоже тёплый и тёмно серый, живой. Идешь по нему - пружинит, подталкивает, помогает идти. Голова светлая, лёгкая и пустая, всё ушло в сердце и потому всё кругом моё. Дома и люди, прошлое, настоящее и будущее, воздух, напоенный ароматом цветущей липы и немного вишни. Вишня - это от высокой рыжей впереди меня, что вышагивает длинной ногой по лужам в насквозь промокших балетках, не заботясь уже о внешнем виде - с неё течёт в три ручья, но она нарочно шлёпает по лужам сильно, в докозателсьвто что не сахарная. Наверняка улыбается.
Сворачиваю за угол. Встречаю знакомого. На каждом углу здесь у меня по знакомому, рука устаёт пожимать дружески протянутые из под зонтов руки.
Я и есть этот город. Я плоть от а сфальтово-булыжной плоти его. Тут вот дрался. Там за углом, в кафе на круговой, что вокруг Гертрудинской церкви, друга убили - расстреляли из автоматов. Час назад расстались, пятнадцать лет назад.
В Старом городе вот тут вот, в подворотне, целовались на выпускном, пьяные шампанским и прерывистым дыханием друг друга. Лямку от шёлкового платья оторовали. Имя его, гибкое, стройное, нежное, как она сама, помню.
Здесь её дом. Ночами в подъезде просиживал, ждал пока выйдет. Улицы этого города научили меня ждать.
И ходить. Они вели меня-ребёнка с родителями за обе руки по сугробам в Петровский парк рядом с домой, кататься на горку. Безопасно и тепло укутанный, я свистел вниз по ледяной горке, с замиранием всего моего маленького детского сердца, понимая своё счастье и хохотал и орал от страха и восторга, не умея иначе его высказать.
Эти улицы водили меня в школу, в университет. К авто, аэро и морским портам, когда я вырос и уезжал, улетал или уплывал из дома. Они влюбляли и разлучали меня.
Время моей жизни, покидая меня, впитывалось в мостовые моего города, прорастая каждый год новым липовым цветом, буйной зеленью старинных парков, новыми домами, проспектами, машинами и людьми.
Дождь стихает и рижанки, складывая зонты и стараясь невзначай, льстят себе собственными отражениям в магазинных витринах. С той стороны стекла на них, завидуя и томясь, смотрят модно одетые манекены.
Мой город.
Моя любовь.
Моя Рига.