Я занимаюсь любовью. С механической женщиной.
Японкой. Мы отрабатываем движения
Которые мне не поставили в детстве
Потому что мне было страшно и я стояла
под дверью родительской спальни
и скулила пока кто-нибудь не сжалится
и мама не выдохнет: чертов подменыш
не стой над душой, ложись, наконец, с нами
Нельзя курить. Нельзя расставлять ноги. Нельзя
размахивать руками, изображая из себя самолетик.
нельзя приближаться, но и не уходи далеко
оставайся на привязи. Дыши всегда ровно. Не коверкай
слов и осанки. Не повышай голос.
Я всегда ходила прямая и правильная. Заведенная.
Не задерживалась после школы. Не ругалась с родителями.
Иногда вечерами папа говорил с умилением:
Вот ведь кукла!
А ночью у меня были дирижабли. Сражения.
Мужчины, делающие сеппуку.
Женщины, которых насиловали.
И странные, треугольнолицые
В черных платьях с широкими рукавами
С нечеловеческой выдержкой
скандировали: чертов подменыш, пойдем, наконец, с нами
Конечно я никому не рассказывала
О том что наши однажды ночью
Потерпели сокрушительное поражение
И меня взяли в плен и что там со мною делали
До сих пор заливаюсь горячим тяжелым темным
Если случайно вспомню
И там же ночью
Я узнала что со мною неправильно
Но не поверила
Потом началось медленное умирание
Родители разошлись. Я по-прежнему
Ходила на привязи вокруг дома которого не было
Завела отношения как собака заводит хозяина
После соития каждый раз воображала сеппуку
И ухмыляющиеся треугольные лица
Ночами
возвращалась на место сражения
Из обломков некогда наших
Собирала сколько-то своего
Лицо получалось все равно треугольным
Подменыш, подменыш, давай, наконец, с нами
Потом оказалось, что я ничего не умею
Кроме как действовать по указке
Да и то неуклюже - как школьница или хуже
Зато стараюсь чтобы все остались довольны
Чтобы никто не сказал что со мной как-то не очень
Почему-то все ощущали именно жалость
И вежливую неловкость
И тогда из сна появилась кукла
Наверное та о которой когда-то папа
С японской челкой
Часовым механизмом в сердце
Мы с ней разучиваем движения
Которые не получаются