Далёкая Родина
Иногда я вижу во сне место, которое узнаю и людей, которые давно меня ждали и теперь радостно встречают. И в этом месте полно любви и счастья. Но потом я просыпаюсь и понимаю, что это было незнакомое место и незнакомые люди. Странно это.
Почему каждую ночь нам хочется лечь спать чуть позже. Так, как будто мы с планеты, где в сутках 25 часов?
Почему нам так важно взаимопонимание, когда вокруг каждый сам по себе?
Почему мы с удовольствием дарим подарки, но вот когда у нас пытаются взять, отдавать не хотим?
Может быть, где-то далеко есть у нас Мир, из которого мы все происходим?
На похожую тему замечательную сказку написал Исаак Башевис-Зингер - лауреат нобелевской премии по литературе за 1978 год.
Йехид и Йехида
Часть 1
В замке, где дожидаются своей участи души, осужденные на изгнание в ад, то есть на Землю, как его еще называют, томилась душа женского пола, Йехида. Йехида много грешила в том мире, в котором жила, куда спустилась когда-то с Кисэ аКавод - с Престола Творца.
Но души свое происхождение забывают. Пуро, ангел забвенья, владычествует повсюду, только Эйн Соф ему не подвластен. Йехида позволяла себе дебоширить, устраивала скандалы, подозревала каждую ангелицу в шашнях со своим возлюбленным, с Йехидом. Случалось - и богохульствовала. А то и вовсе отрицала существование Бога.
По нелепым ее представлениям получалось так, будто души никем не сотворены, а появляются как-то сами собой, безо всякой цели и замысла, и поэтому, значит, эйн дин ве эйн даян - нет ни законов, ни судей. Судьи, однако, там есть, и законы они применяют по всей справедливости. Потому-то и приговорили они Йехиду - когда очередь дошла до нее - к изгнанию на маленькую планету Земля.
Адвокат подавал аппеляции все выше и выше, вплоть до Верховного демона, но мнение о Йехиде сложилось такое, что никто уже не мог ей помочь. Йехиду разлучили с Йехидом, отрубили ей крылья, остригли волосы и надели на нее длинное одеяние, саван для тех, кто подлежит аннигиляции. Ее перестали питать небесной музыкой, благовониями рая, тайнами Торы, лучезарным сиянием шхины - отблеском Бога. Она не купалась больше в бальзамных фонтанах.
Сумрак нижнего мира, заранее поданный в камеру, наводил тоску. Но гораздо страшнее была тоска по Йехиду. Йехида потеряла способность общаться с ним телепатически. Связь ясновидения тоже между ними была прервана. Да что там, отняли даже слуг - несколько душ юных отроков и отроковиц. Ничего не оставили бедной Йехиде, кроме страха смерти.
Смерть - гостья вовсе не редкая, но несчастье это обычно случалось с душами низменными, пустыми, не ведающими любви. Что происходит с умершей душой - этого Йехида не знала, да и не очень интересовалась. Скорее всего, душа просто гаснет, исходит, как свечка. Хотя некоторые полагают, что искра духовности, некоей жизненной субстанции, сохраняется в ней.
Снаружи, во всяком случае, душа сразу же принималась гнить, покрывалась коростой и струпьями. Потом могильщик опускал ее в могилу, которая называется «лоно». Там она превращалась в опухоль, фунгус, паразитическое образование, называемое «дитя». Затем наступали муки Исхода: рождения, роста, работы.
Если верить мудрым книгам, то смерть - не конец, не последний приют бытия. Душа очищается в смерти и опять возвращается в родные пенаты. Откуда мудрые книги черпали все эти сведения? Ведь насколько Йехида себе представляла, а была она весьма просвещенной, до сих пор с Земли никто еще не возвращался, да и что там может вернуться после того, как душа сгнивает дотла и рассеивается во мраке?
А теперь она, Йехида, сидит и ждет смерти. Ангел Смерти - Малах аМавет с его огненным мечом и тысячью глаз - мог появиться в любую минуту.
Первое время Йехида плакала днем и ночью. Потом слезы иссякли, но мысли о Йехиде мучали ее, не переставая, наяву и во сне. Где он сейчас? С кем он? Она отдавала себе отчет в том, что вечную верность хранить он не станет.
Храмы полны юных девственниц, ангелиц, серафимиц и херувимиц, девиц-аралим и прочих прелестных созданий. Как долго сможет он устоять? Ему ведь считаться не с чем, ведь он, как и она, Йехида, - атеист. Собственно, это именно он и внушил ей, что дух - никакой не плод творения, а побочный продукт естественно-природного процесса, который он называл эволюцией.
Йехид не признавал Божественного промысла, свободы выбора, святости и греха. Что может теперь побудить его к воздержанию? Небось, разлегся уже на коленях какой-нибудь крылатой бабенки и рассказывает ей про Йехиду, как рассказывал ей, Йехиде, про других. Хвастал своими победами. Как же быть? Что предпринять? Все каналы к нему перекрыты. Ждать милостей не от кого. Прощенья не будет.
Путь один - вниз, на Землю, в неуютную плоть, в этот ужас, называемый «тело». Тело - мясо и кровь, нервы, мозг, дыханье и прочая мерзость, от которой при одной только мысли пробирает мороз. И эти еще с их воскресением! Душа, видите ли, не остается, согласно их проповедям, вечно прозябать на Земле. По отбытии наказания душа, якобы, снова поднимается вверх, в мир, откуда спустилась.
Какое ханжество, какое грубое суеверие, рассчитанное на простаков! О какой еще душе можно толковать после того, как она была тлением, гнилью, так называемой плотью? Нет, воскресение - это миф, греза, наукой не подтвержденная. Утешительная ложь для душ примитивных и трусливых. Почему-то никто еще добровольно на кладбище это - на Землю - не отправлялся. Разве что несколько помешанных самоубийц.
Часть 2
Как-то ночью, когда Йехида лежала в углу своей камеры, терзаясь воспоминаниями о Йехиде, о наслаждениях, которые он мастер был доставлять, о поцелуях его, о таинственном шепоте, играх, которым он ее научил, - явился Малах аМавет. Точь-в-точь такой, как в мудрых книгах: с огненным мечом и тысячью глаз.
Он обратился к ней:
- Сестра, твое время пришло.
- И нет никакого выхода?
- Живым отсюда никто еще не выходил.
- Что ж, делай что полагается.
- Не торопись. Сначала покайся в грехах. Раскаяние облегчает. Даже сейчас.
- Сейчас? Сейчас, когда меня собираются сбросить на Землю? Нет уж, раскаиваться мне не в чем, разве только, может быть, в том, что я меньше грешила, чем могла бы. Она умолкла и упрямо ждала. Молчал и Малах аМавет. Потом он сказал:
- Сестра, я знаю, что ты гневаешься на меня. Но я-то в чем виноват? Я не сам назначил себя Малахом Мавет - ангелом смерти. Я - благородного происхождения, из верхнего мира. Там я много грешил, как ты здесь, и меня спустили сюда. И сделали палачом. Мне так же не хочется тебя убивать, как тебе - умирать. Но поверь, смерть не так уж страшна, какой ты себе ее рисуешь. Кое-что в моем ремесле я все же постиг. Да, спуск на Землю и погружение в лоно - дело малоприятное. Но затем - девять месяцев сладостного полубытия. Там ты все позабудешь. А потом - начало второго периода смерти, выход из лона. Тоже трудный момент. Зато детство - золотая пора. Тело гибкое, свежее. Ты обнаруживаешь и изучаешь все его слабости, познаешь законы нового существования, приспособишься к нему. А потом оно так становится тебе дорого, что начинает казаться, будто смерть - это жизнь. А со временем начинаешь даже страшиться того дня, когда смерть прекратится...
- Если ты должен убить меня, - прервала его Йехида, - делай свое дело. Но слушать твой бред, твои вульгарные россказни я не желаю.
- Сестра, я говорю правду. Смерть длится только несколько десятилетий. Лишь самые закоренелые из преступников остаются в мертвых сто лет. Смерть, можно сказать, - это карантин перед новой жизнью...
- Красиво сказано... Ну, хватит!
- Тебе следует знать: там тоже свобода выбора и ответственность за содеянное.
- И этот про свободу выбора... Знаешь, даже тебе, Ангелу Смерти, эта чушь не к лицу...
- Да, и свободный выбор, и ответственность за поступок. Среди ужасов смерти, в глубине преисподней - та же Тора, те же законы и воздаяние по ним. По тому, как пребывала ты в смерти, воздастся тебе, когда ты вернешься сюда. Смерть - как бы период реабилитации душ. И кто это понимает, тот ее не боится.
- Ну, достаточно... Приступай.
- Не торопи меня. У тебя еще есть капля времени, и я должен дать тебе необходимые наставления. Так вот. На Земле тоже бывают деяния добрые и деяния злые. Самое большое преступление - это кого-нибудь оживить.
Даже в том горестном состоянии, в каком она находилась, Йехида расхохоталась:
- Это как же, один мертвец оживляет другого?
- Именно. Дело в том, что плоть состоит из такой непрочной материи, что от малейшего прикосновенья рассыпается в прах. Ты вот считаешь, что воскресение вещь невозможная. А между тем, это проще всего. Смерть - она как паутина. Достаточно самого слабого дуновения ветра... Так что вернуть кому-нибудь жизнь, даже себе самой - страшное злодеяние. Сокращать срок смерти нельзя. За это последует новая кара и новая смерть. Но мертвецов не только нельзя оживлять - их нельзя убивать! Подобно тому, как здесь, - жизнь под охраной закона, там под охраной закона - смерть...
- Вранье. Ложь. Домыслы Ангела Смерти...
- Нет, все это истина. Все законы там зиждутся на одном принципе: смерть ближнего тебе так же должна быть дорога, как твоя собственная смерть. Запомни эти слова, они пригодятся тебе в дольнем мире.
- Все! Это невыносимо...
И Йехида заткнула уши.
- Пойдем, сестра.
Часть 3
Прошли годы. Йехида совсем позабыла тот мир, в котором когда-то жила. Но там оставалась мать - и каждый год она зажигала поминальные свечи по дочери. Здесь, на Земле, у Йехиды была новая мать - мертвая. Как и мертвый отец. И мертвые братья. Мертвые сестры. Йехида была студенткой горнорудного техникума и одновременно посещала семинар в университете.
Университет носил пышное имя «Ригор мортис» (Оплот мертвых) и располагался в центре молодежного городка мертвецов, поставляя мертвые кадры для кладбищенских нужд.
Была весна, время года, когда гниль на Земле расцветает всей своей коростой - зеленым и красным. От могил, от деревьев, надгробий, от вод, в которых омываются трупы, поднималось зловоние. Мириады существ, еще недавно под снегом живых, выбрались на волю, становясь то цветами, то мухами, то бабочкой, то червяком - всякий сообразно своему преступлению и своему наказанию.
Они исторгали крики, рычание, шорохи - разноголосье агонии. Но Йехида уже успела породниться с этим «эвель авалим», суетою сует мертвецов, и потому все вокруг представлялось ей жизнью. Она сидела в парке на скамье, устремив взгляд к Луне - вечному черепу, освещающему темную Землю.
Как всякий мертвец женского пола, Йехида мечтала продлить свою смерть: предоставить могилу своего лона кому-нибудь из вновь умерших. Но чтоб это стало возможным, нужен был еще Он, мертвец-самец. С ним ей следовало соединиться, а как это сделать без ненависти - без чувства, которое на лживом языке мертвецов называют любовь?
Йехида сидела на скамье, глядя в пустые глазницы и провал носа на черепе мертвой Луны, и тут на другой край скамьи присел молодой мертвячок, в белом саване, в соломенной шляпе и башмаках, сшитых из кожи теленка. Два мертвеца стали в сумерках пялиться друг на друга, таращить глаза, которые и при солнечном-то свете - непроглядно слепы. Потом незнакомец спросил:
- Извините, фройляйн, не скажете, который час?
На этом обширном кладбище время всегда отмеряют. Каждый мертвец в глубине своего существа ждет, чтобы ссылка его поскорее закончилась. Ждет и надеется. Но сам про это не знает. Напротив, всем им даже кажется, что жаль каждой ушедшей минуты.
- Который час? - так и вздрогнула отчего-то Йехида.
На запястье у нее был некий прибор, отмеряющий время, деля его на доли и дольки. Но знаки на циферблате были так мелки, а свет такой тусклый, что она ничего не могла разобрать. Заметив это, молодой мертвячок, не без умысла, придвинулся к ней, предложив:
- Позвольте, я взгляну. У меня стопроцентное зрение!
- Взгляните, пожалуйста.
Все, что на кладбище этом делается, - одно притворство. Для всего ищут повода, видимости, зацепки - чего-нибудь для отвода глаз. Не зря называют Землю олам ашекер, ложный мир. Собеседник взял в свою руку руку Йехиды и наклонился над циферблатом. Не в первый раз ее за руку брало мужское существо, но сейчас она вся почему-то затрепетала. Он долго рассматривал цифры, потом сказал:
- Четверть одиннадцатого или около этого...
- Так поздно? - всполошилась Йехида. - Мне пора...
- Разрешите представиться, Йехид.
- Йехид? Как вы сказали: Йехид? Это же я - Йехида.
- Йехида?.. Невозможно... Такое редкое имя - и вдруг!
Оба они умолкли. Оба сидели, прислушиваясь к смерти в крови. Потом Йехид сказал:
- Прекрасная ночь.
- Удивительная.
- Есть нечто в весне, чего словами не передашь.
- Словами ничего не передашь...
И как только она это произнесла, оба поняли, что обречены стать парой и подготовить могилу для нового мертвеца. Потому что, как ни мертвы мертвецы, в них всегда остается искра жизни - искра знания, заполняющего мир и не дающего нам заблудиться во мраке.
Смерть - это маска, личина. Через эту личину всякий раз пробивается тоненький луч сверкающей правды. Мудрецы про смерть говорят: мыльный пузырь; он висит не больше мгновенья, и проткнуть его можно соломинкой. Но мертвецы - глупцы. И гордецы. Они, видите, стыдятся смерти своей! Обряжают ее словесами, иносказаниями. Чем мертвее мертвец, тем разговорчивей он, тем речистей.
- А можно спросить, где вы живете? - спросил Йехид.
«Где же я его видела? - мучительно припоминала Йехида. - Откуда мне так знаком этот голос?»
- Да здесь, неподалеку, - отвечала она.
- Вы не будете возражать, если я вас провожу?
- В этом нет необходимости, благодарю вас... Но если вам хочется...
- Да, конечно! Все равно мне еще рано отправляться спать...
Йехид поднялся, Йехида встала следом за ним. «Так это и есть мой суженный, мой нареченный, тот, о ком я мечтала с детства? - спрашивала она себя. - Йехид! Это же надо, совпаденье какое! Случайно ль оно? Может, это судьба? Да, но что такое судьба? Лишь вчера профессор нам объяснил, что судьбы не бывает. Никакого Промысла Божьего нет. Вселенная - это определенный физико-химический процесс, результат космического взрыва...»
Мимо проехали дрожки, и Йехида услышала, как Йехид ей говорит:
- Вообще-то я по природе своей очень скромный... Не хотите ли прокатиться на дрожках?
- Прокатиться?.. Куда?
- Просто так. Прогуляться. Здесь такие аллеи...
Она не обиделась, не рассердилась, как обычно, когда ей, бывало, предлагали подобное. Она только сказала:
- Может, лучше не надо? Зачем вам тратиться?..
- Ах, что деньги? Живем один раз!
Дрожки подъехали и они сели. Йехида сознавала, что напрасно она согласилась так сразу, поехала, толком даже не зная с кем. И потом, что он подумает про нее? Что она какая-то шлюха, готовая с кем попало отправиться... Ей хотелось ему объяснить, что и она тоже очень скромная, и совсем не такая, как ему может показаться, - но она поняла, что поздно: она безнадежно скомпрометировала себя!
Йехида молча сидела, прислушиваясь к себе и удивляясь. Какой-то неведомой близостью веяло от него. Она почти могла читать его мысли. Ей хотелось, чтобы эта ночь не кончалась. Вот так ехать и ехать рядом с ним. Что это, любовь? Но разве так вот бывает, чтоб сразу? «И что же я, счастлива?» - спрашивала она себя. И снова прислушивалась к себе и ответа не получала. Мертвецы счастливыми не бывают. Никогда. Даже пляшут они с тоскою в глазах. Йехида сказала:
- Странное у меня ощущение. Будто все это со мной уже было.
- В психологии это явление известное: дежа вю.
- А что, если это так?
- Что именно?
- Что мы уже были с вами знакомы. В другом мире.
- В каком еще мире? У нас с вами один только мир - Земля.
- А у наших душ?
- Абсолютно исключено. И уж кому-кому, а мне это известно доподлинно. Я студент-медик.
Он вдруг обнял ее за талию. И хотя Йехида никому, даже приятелям детства, такого не позволяла, ей сейчас как-то было неловко начинать вырываться, требовать, чтобы он отнял руку. Она сидела потрясенная, сама поражаясь своей уступчивости, обо всем сожалея, стыдясь того, что случится с ней ночью.
«У меня совсем нет характера, - ругала она себя. - Я ханжа: сама делаю то, что в других осуждаю. Но в одном он, конечно, прав: если не существует души, значит, нет и Бога, нет Закона, нет свободного выбора и ответственности за него. Мораль - надстройка, следствие экономических отношений...»
Йехида закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья. Лошадь ступала ровно, шаг за шагом. Ночь сгущалась. И всякий в этой ночи мертвец - человек и каждая тварь - громко оплакивали свою смерть: кто - хохоча, кто - крича, щебеча, кто шорохом крыл. Прошла группа скелетов, напившихся зелья, давшего им ненадолго забыться в этой геенне, в этом аду.
Йехида вся погрузилась в себя; тишина и оцепенение объяли ее. Она задремала, совсем ненадолго, но когда мертвые спят, у них восстанавливается связь с прошлой жизнью. Во сне исчезает иллюзия времени и пространства, причины и следствия, масштаба и соразмерности.
Во сне Йехида опять очутилась в родном ее мире. Видела мать, подруг и учителей. Йехид, должно быть, тоже вздремнул, потому что и он оказался там. Они узнали друг друга и обнялись. Смеялись от счастья и плакали. Им открылась истина: смерть на Земле только призрак. Только стадия, ступень на подъеме к высшей, более святой любви.
Юная парочка проезжала мимо дворцов, островов, где распевают небесные птицы, рощ, в которых пасутся божественные стада, мимо оазисов с выздоравливающими душами. Они поравнялись с тюрьмой, заглянули в оконце. Там сидела душа, приговоренная к изгнанию на Землю. Йехида знала, что это ее будущая дочь. И, уже просыпаясь, услышала голос:
Могила и могильщик нашли друг друга. Погребенье - сегодня ночью.
Почему каждую ночь нам хочется лечь спать чуть позже. Так, как будто мы с планеты, где в сутках 25 часов?
Почему нам так важно взаимопонимание, когда вокруг каждый сам по себе?
Почему мы с удовольствием дарим подарки, но вот когда у нас пытаются взять, отдавать не хотим?
Может быть, где-то далеко есть у нас Мир, из которого мы все происходим?
Click to viewНа похожую тему замечательную сказку написал Исаак Башевис-Зингер - лауреат нобелевской премии по литературе за 1978 год.
Йехид и Йехида
Часть 1
В замке, где дожидаются своей участи души, осужденные на изгнание в ад, то есть на Землю, как его еще называют, томилась душа женского пола, Йехида. Йехида много грешила в том мире, в котором жила, куда спустилась когда-то с Кисэ аКавод - с Престола Творца.
Но души свое происхождение забывают. Пуро, ангел забвенья, владычествует повсюду, только Эйн Соф ему не подвластен. Йехида позволяла себе дебоширить, устраивала скандалы, подозревала каждую ангелицу в шашнях со своим возлюбленным, с Йехидом. Случалось - и богохульствовала. А то и вовсе отрицала существование Бога.
По нелепым ее представлениям получалось так, будто души никем не сотворены, а появляются как-то сами собой, безо всякой цели и замысла, и поэтому, значит, эйн дин ве эйн даян - нет ни законов, ни судей. Судьи, однако, там есть, и законы они применяют по всей справедливости. Потому-то и приговорили они Йехиду - когда очередь дошла до нее - к изгнанию на маленькую планету Земля.
Адвокат подавал аппеляции все выше и выше, вплоть до Верховного демона, но мнение о Йехиде сложилось такое, что никто уже не мог ей помочь. Йехиду разлучили с Йехидом, отрубили ей крылья, остригли волосы и надели на нее длинное одеяние, саван для тех, кто подлежит аннигиляции. Ее перестали питать небесной музыкой, благовониями рая, тайнами Торы, лучезарным сиянием шхины - отблеском Бога. Она не купалась больше в бальзамных фонтанах.
Сумрак нижнего мира, заранее поданный в камеру, наводил тоску. Но гораздо страшнее была тоска по Йехиду. Йехида потеряла способность общаться с ним телепатически. Связь ясновидения тоже между ними была прервана. Да что там, отняли даже слуг - несколько душ юных отроков и отроковиц. Ничего не оставили бедной Йехиде, кроме страха смерти.
Смерть - гостья вовсе не редкая, но несчастье это обычно случалось с душами низменными, пустыми, не ведающими любви. Что происходит с умершей душой - этого Йехида не знала, да и не очень интересовалась. Скорее всего, душа просто гаснет, исходит, как свечка. Хотя некоторые полагают, что искра духовности, некоей жизненной субстанции, сохраняется в ней.
Снаружи, во всяком случае, душа сразу же принималась гнить, покрывалась коростой и струпьями. Потом могильщик опускал ее в могилу, которая называется «лоно». Там она превращалась в опухоль, фунгус, паразитическое образование, называемое «дитя». Затем наступали муки Исхода: рождения, роста, работы.
Если верить мудрым книгам, то смерть - не конец, не последний приют бытия. Душа очищается в смерти и опять возвращается в родные пенаты. Откуда мудрые книги черпали все эти сведения? Ведь насколько Йехида себе представляла, а была она весьма просвещенной, до сих пор с Земли никто еще не возвращался, да и что там может вернуться после того, как душа сгнивает дотла и рассеивается во мраке?
А теперь она, Йехида, сидит и ждет смерти. Ангел Смерти - Малах аМавет с его огненным мечом и тысячью глаз - мог появиться в любую минуту.
Первое время Йехида плакала днем и ночью. Потом слезы иссякли, но мысли о Йехиде мучали ее, не переставая, наяву и во сне. Где он сейчас? С кем он? Она отдавала себе отчет в том, что вечную верность хранить он не станет.
Храмы полны юных девственниц, ангелиц, серафимиц и херувимиц, девиц-аралим и прочих прелестных созданий. Как долго сможет он устоять? Ему ведь считаться не с чем, ведь он, как и она, Йехида, - атеист. Собственно, это именно он и внушил ей, что дух - никакой не плод творения, а побочный продукт естественно-природного процесса, который он называл эволюцией.
Йехид не признавал Божественного промысла, свободы выбора, святости и греха. Что может теперь побудить его к воздержанию? Небось, разлегся уже на коленях какой-нибудь крылатой бабенки и рассказывает ей про Йехиду, как рассказывал ей, Йехиде, про других. Хвастал своими победами. Как же быть? Что предпринять? Все каналы к нему перекрыты. Ждать милостей не от кого. Прощенья не будет.
Путь один - вниз, на Землю, в неуютную плоть, в этот ужас, называемый «тело». Тело - мясо и кровь, нервы, мозг, дыханье и прочая мерзость, от которой при одной только мысли пробирает мороз. И эти еще с их воскресением! Душа, видите ли, не остается, согласно их проповедям, вечно прозябать на Земле. По отбытии наказания душа, якобы, снова поднимается вверх, в мир, откуда спустилась.
Какое ханжество, какое грубое суеверие, рассчитанное на простаков! О какой еще душе можно толковать после того, как она была тлением, гнилью, так называемой плотью? Нет, воскресение - это миф, греза, наукой не подтвержденная. Утешительная ложь для душ примитивных и трусливых. Почему-то никто еще добровольно на кладбище это - на Землю - не отправлялся. Разве что несколько помешанных самоубийц.
Часть 2
Как-то ночью, когда Йехида лежала в углу своей камеры, терзаясь воспоминаниями о Йехиде, о наслаждениях, которые он мастер был доставлять, о поцелуях его, о таинственном шепоте, играх, которым он ее научил, - явился Малах аМавет. Точь-в-точь такой, как в мудрых книгах: с огненным мечом и тысячью глаз.
Он обратился к ней:
- Сестра, твое время пришло.
- И нет никакого выхода?
- Живым отсюда никто еще не выходил.
- Что ж, делай что полагается.
- Не торопись. Сначала покайся в грехах. Раскаяние облегчает. Даже сейчас.
- Сейчас? Сейчас, когда меня собираются сбросить на Землю? Нет уж, раскаиваться мне не в чем, разве только, может быть, в том, что я меньше грешила, чем могла бы. Она умолкла и упрямо ждала. Молчал и Малах аМавет. Потом он сказал:
- Сестра, я знаю, что ты гневаешься на меня. Но я-то в чем виноват? Я не сам назначил себя Малахом Мавет - ангелом смерти. Я - благородного происхождения, из верхнего мира. Там я много грешил, как ты здесь, и меня спустили сюда. И сделали палачом. Мне так же не хочется тебя убивать, как тебе - умирать. Но поверь, смерть не так уж страшна, какой ты себе ее рисуешь. Кое-что в моем ремесле я все же постиг. Да, спуск на Землю и погружение в лоно - дело малоприятное. Но затем - девять месяцев сладостного полубытия. Там ты все позабудешь. А потом - начало второго периода смерти, выход из лона. Тоже трудный момент. Зато детство - золотая пора. Тело гибкое, свежее. Ты обнаруживаешь и изучаешь все его слабости, познаешь законы нового существования, приспособишься к нему. А потом оно так становится тебе дорого, что начинает казаться, будто смерть - это жизнь. А со временем начинаешь даже страшиться того дня, когда смерть прекратится...
- Если ты должен убить меня, - прервала его Йехида, - делай свое дело. Но слушать твой бред, твои вульгарные россказни я не желаю.
- Сестра, я говорю правду. Смерть длится только несколько десятилетий. Лишь самые закоренелые из преступников остаются в мертвых сто лет. Смерть, можно сказать, - это карантин перед новой жизнью...
- Красиво сказано... Ну, хватит!
- Тебе следует знать: там тоже свобода выбора и ответственность за содеянное.
- И этот про свободу выбора... Знаешь, даже тебе, Ангелу Смерти, эта чушь не к лицу...
- Да, и свободный выбор, и ответственность за поступок. Среди ужасов смерти, в глубине преисподней - та же Тора, те же законы и воздаяние по ним. По тому, как пребывала ты в смерти, воздастся тебе, когда ты вернешься сюда. Смерть - как бы период реабилитации душ. И кто это понимает, тот ее не боится.
- Ну, достаточно... Приступай.
- Не торопи меня. У тебя еще есть капля времени, и я должен дать тебе необходимые наставления. Так вот. На Земле тоже бывают деяния добрые и деяния злые. Самое большое преступление - это кого-нибудь оживить.
Даже в том горестном состоянии, в каком она находилась, Йехида расхохоталась:
- Это как же, один мертвец оживляет другого?
- Именно. Дело в том, что плоть состоит из такой непрочной материи, что от малейшего прикосновенья рассыпается в прах. Ты вот считаешь, что воскресение вещь невозможная. А между тем, это проще всего. Смерть - она как паутина. Достаточно самого слабого дуновения ветра... Так что вернуть кому-нибудь жизнь, даже себе самой - страшное злодеяние. Сокращать срок смерти нельзя. За это последует новая кара и новая смерть. Но мертвецов не только нельзя оживлять - их нельзя убивать! Подобно тому, как здесь, - жизнь под охраной закона, там под охраной закона - смерть...
- Вранье. Ложь. Домыслы Ангела Смерти...
- Нет, все это истина. Все законы там зиждутся на одном принципе: смерть ближнего тебе так же должна быть дорога, как твоя собственная смерть. Запомни эти слова, они пригодятся тебе в дольнем мире.
- Все! Это невыносимо...
И Йехида заткнула уши.
- Пойдем, сестра.
Часть 3
Прошли годы. Йехида совсем позабыла тот мир, в котором когда-то жила. Но там оставалась мать - и каждый год она зажигала поминальные свечи по дочери. Здесь, на Земле, у Йехиды была новая мать - мертвая. Как и мертвый отец. И мертвые братья. Мертвые сестры. Йехида была студенткой горнорудного техникума и одновременно посещала семинар в университете.
Университет носил пышное имя «Ригор мортис» (Оплот мертвых) и располагался в центре молодежного городка мертвецов, поставляя мертвые кадры для кладбищенских нужд.
Была весна, время года, когда гниль на Земле расцветает всей своей коростой - зеленым и красным. От могил, от деревьев, надгробий, от вод, в которых омываются трупы, поднималось зловоние. Мириады существ, еще недавно под снегом живых, выбрались на волю, становясь то цветами, то мухами, то бабочкой, то червяком - всякий сообразно своему преступлению и своему наказанию.
Они исторгали крики, рычание, шорохи - разноголосье агонии. Но Йехида уже успела породниться с этим «эвель авалим», суетою сует мертвецов, и потому все вокруг представлялось ей жизнью. Она сидела в парке на скамье, устремив взгляд к Луне - вечному черепу, освещающему темную Землю.
Как всякий мертвец женского пола, Йехида мечтала продлить свою смерть: предоставить могилу своего лона кому-нибудь из вновь умерших. Но чтоб это стало возможным, нужен был еще Он, мертвец-самец. С ним ей следовало соединиться, а как это сделать без ненависти - без чувства, которое на лживом языке мертвецов называют любовь?
Йехида сидела на скамье, глядя в пустые глазницы и провал носа на черепе мертвой Луны, и тут на другой край скамьи присел молодой мертвячок, в белом саване, в соломенной шляпе и башмаках, сшитых из кожи теленка. Два мертвеца стали в сумерках пялиться друг на друга, таращить глаза, которые и при солнечном-то свете - непроглядно слепы. Потом незнакомец спросил:
- Извините, фройляйн, не скажете, который час?
На этом обширном кладбище время всегда отмеряют. Каждый мертвец в глубине своего существа ждет, чтобы ссылка его поскорее закончилась. Ждет и надеется. Но сам про это не знает. Напротив, всем им даже кажется, что жаль каждой ушедшей минуты.
- Который час? - так и вздрогнула отчего-то Йехида.
На запястье у нее был некий прибор, отмеряющий время, деля его на доли и дольки. Но знаки на циферблате были так мелки, а свет такой тусклый, что она ничего не могла разобрать. Заметив это, молодой мертвячок, не без умысла, придвинулся к ней, предложив:
- Позвольте, я взгляну. У меня стопроцентное зрение!
- Взгляните, пожалуйста.
Все, что на кладбище этом делается, - одно притворство. Для всего ищут повода, видимости, зацепки - чего-нибудь для отвода глаз. Не зря называют Землю олам ашекер, ложный мир. Собеседник взял в свою руку руку Йехиды и наклонился над циферблатом. Не в первый раз ее за руку брало мужское существо, но сейчас она вся почему-то затрепетала. Он долго рассматривал цифры, потом сказал:
- Четверть одиннадцатого или около этого...
- Так поздно? - всполошилась Йехида. - Мне пора...
- Разрешите представиться, Йехид.
- Йехид? Как вы сказали: Йехид? Это же я - Йехида.
- Йехида?.. Невозможно... Такое редкое имя - и вдруг!
Оба они умолкли. Оба сидели, прислушиваясь к смерти в крови. Потом Йехид сказал:
- Прекрасная ночь.
- Удивительная.
- Есть нечто в весне, чего словами не передашь.
- Словами ничего не передашь...
И как только она это произнесла, оба поняли, что обречены стать парой и подготовить могилу для нового мертвеца. Потому что, как ни мертвы мертвецы, в них всегда остается искра жизни - искра знания, заполняющего мир и не дающего нам заблудиться во мраке.
Смерть - это маска, личина. Через эту личину всякий раз пробивается тоненький луч сверкающей правды. Мудрецы про смерть говорят: мыльный пузырь; он висит не больше мгновенья, и проткнуть его можно соломинкой. Но мертвецы - глупцы. И гордецы. Они, видите, стыдятся смерти своей! Обряжают ее словесами, иносказаниями. Чем мертвее мертвец, тем разговорчивей он, тем речистей.
- А можно спросить, где вы живете? - спросил Йехид.
«Где же я его видела? - мучительно припоминала Йехида. - Откуда мне так знаком этот голос?»
- Да здесь, неподалеку, - отвечала она.
- Вы не будете возражать, если я вас провожу?
- В этом нет необходимости, благодарю вас... Но если вам хочется...
- Да, конечно! Все равно мне еще рано отправляться спать...
Йехид поднялся, Йехида встала следом за ним. «Так это и есть мой суженный, мой нареченный, тот, о ком я мечтала с детства? - спрашивала она себя. - Йехид! Это же надо, совпаденье какое! Случайно ль оно? Может, это судьба? Да, но что такое судьба? Лишь вчера профессор нам объяснил, что судьбы не бывает. Никакого Промысла Божьего нет. Вселенная - это определенный физико-химический процесс, результат космического взрыва...»
Мимо проехали дрожки, и Йехида услышала, как Йехид ей говорит:
- Вообще-то я по природе своей очень скромный... Не хотите ли прокатиться на дрожках?
- Прокатиться?.. Куда?
- Просто так. Прогуляться. Здесь такие аллеи...
Она не обиделась, не рассердилась, как обычно, когда ей, бывало, предлагали подобное. Она только сказала:
- Может, лучше не надо? Зачем вам тратиться?..
- Ах, что деньги? Живем один раз!
Дрожки подъехали и они сели. Йехида сознавала, что напрасно она согласилась так сразу, поехала, толком даже не зная с кем. И потом, что он подумает про нее? Что она какая-то шлюха, готовая с кем попало отправиться... Ей хотелось ему объяснить, что и она тоже очень скромная, и совсем не такая, как ему может показаться, - но она поняла, что поздно: она безнадежно скомпрометировала себя!
Йехида молча сидела, прислушиваясь к себе и удивляясь. Какой-то неведомой близостью веяло от него. Она почти могла читать его мысли. Ей хотелось, чтобы эта ночь не кончалась. Вот так ехать и ехать рядом с ним. Что это, любовь? Но разве так вот бывает, чтоб сразу? «И что же я, счастлива?» - спрашивала она себя. И снова прислушивалась к себе и ответа не получала. Мертвецы счастливыми не бывают. Никогда. Даже пляшут они с тоскою в глазах. Йехида сказала:
- Странное у меня ощущение. Будто все это со мной уже было.
- В психологии это явление известное: дежа вю.
- А что, если это так?
- Что именно?
- Что мы уже были с вами знакомы. В другом мире.
- В каком еще мире? У нас с вами один только мир - Земля.
- А у наших душ?
- Абсолютно исключено. И уж кому-кому, а мне это известно доподлинно. Я студент-медик.
Он вдруг обнял ее за талию. И хотя Йехида никому, даже приятелям детства, такого не позволяла, ей сейчас как-то было неловко начинать вырываться, требовать, чтобы он отнял руку. Она сидела потрясенная, сама поражаясь своей уступчивости, обо всем сожалея, стыдясь того, что случится с ней ночью.
«У меня совсем нет характера, - ругала она себя. - Я ханжа: сама делаю то, что в других осуждаю. Но в одном он, конечно, прав: если не существует души, значит, нет и Бога, нет Закона, нет свободного выбора и ответственности за него. Мораль - надстройка, следствие экономических отношений...»
Йехида закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья. Лошадь ступала ровно, шаг за шагом. Ночь сгущалась. И всякий в этой ночи мертвец - человек и каждая тварь - громко оплакивали свою смерть: кто - хохоча, кто - крича, щебеча, кто шорохом крыл. Прошла группа скелетов, напившихся зелья, давшего им ненадолго забыться в этой геенне, в этом аду.
Йехида вся погрузилась в себя; тишина и оцепенение объяли ее. Она задремала, совсем ненадолго, но когда мертвые спят, у них восстанавливается связь с прошлой жизнью. Во сне исчезает иллюзия времени и пространства, причины и следствия, масштаба и соразмерности.
Во сне Йехида опять очутилась в родном ее мире. Видела мать, подруг и учителей. Йехид, должно быть, тоже вздремнул, потому что и он оказался там. Они узнали друг друга и обнялись. Смеялись от счастья и плакали. Им открылась истина: смерть на Земле только призрак. Только стадия, ступень на подъеме к высшей, более святой любви.
Юная парочка проезжала мимо дворцов, островов, где распевают небесные птицы, рощ, в которых пасутся божественные стада, мимо оазисов с выздоравливающими душами. Они поравнялись с тюрьмой, заглянули в оконце. Там сидела душа, приговоренная к изгнанию на Землю. Йехида знала, что это ее будущая дочь. И, уже просыпаясь, услышала голос:
Могила и могильщик нашли друг друга. Погребенье - сегодня ночью.