Возмездие
Вчера в Уксунь прибыл очередной этап из Москвы. Этапировали сбежавших в столицу от возмездия членов организованных преступных групп, обескровливающих город все последние годы.
Этап состоял из двух арестантских вагонов, известных в народе как «столыпины» или еще хуже - «телятники». В первом доставили приватизаторов «девяностых» во главе с их идеологом и вдохновителем доктором Шарниро - паханом, выражаясь по фене. Доктор хотел ступить из вагона на перрон, как адмирал Колчак - с высоко поднятой головой, но не случилось. Увидев рослых конвоиров, сторожевых овчарок, С. Шарниро вздрогнул, спрятал голову в плечи, в глазах его застыл вековой ужас святой инквизиции, Колымы и Майданека, вместе взятых.
- Шевели булками! - взревел конвоир, поигрывая для устрашения автоматом Калашникова. «Какими еще такими булками?» - пытался понять доктор, но додумать не успел - офицер в форме федеральной службы безопасности, в котором С. Шарниро узнал Колю Грыжу, полковника из бывших, подвел группу гражданских лиц, увешанных фотокамерами.
- На фотосессию пять минут! - распорядился полковник.
- А на интервью? - поднял руку Гоша Лобок, редактор желтого еженедельника «Старый подельник».
- Не положено! - отрезал полковник Грыжа, но, поймав по-собачьи просительный взгляд Лобка, смилостивился, разрешил ему один вопрос все-таки задать.
Засверкали фотовспышки. Гоша Лобок достал диктофон:
- Как доехали, обвиняемый, чем кормили в пути?
С. Шарниро сделал злобное лицо:
- Что, Гоша, автора своего лучшего не узнаешь? Или забыл, кто финансирует твою паршивую газетёнку?!
Лобок затравленно оглянулся на журналистскую братию, подло хихикающую. Коля Грыжа поспешил ему на выручку:
- Отвечать, - прикрикнул на доктора, - по существу заданного вопроса!
С. Шарниро, сверкнув недобро очками, отчеканил как по писаному:
- Хорошо доехал, можно сказать, с комфортом. А кормили? Кормили тоже отлично: карпаччо из красного тунца, на горячее дорадо и сибас, затем икра красная, икра черная, устрицы… Запивал коньяком - да-да, французским - говно не пью! И не ем тоже!
Получив прикладом по печени, С. Шарниро, скорчившись, выблевал все эти гастрономические изыски прямо на Лобка. Завоняло, правда, не икрой с устрицами, а банальной баландой из рыбьих хвостов. «Это вам не в Фейсбуке балаболить!» - брезгливо поморщился полковник Грыжа и велел охранникам отогнать журналюг подальше с платформы. Гоша Лобок, известный беспредельщик, показал на прощание доктору «фак» средним пальцем, а того, оскорбленного и униженного, уже тащила охрана к его подельникам по лихим «девяностым» и частично «нулевым». Среди них особо выделялся своей долговязостью Гриша Лисок, пиар-директор Аркаши Кузина, нефтяного олигарха, заблаговременно отбывшего в долгосрочную командировку по странам Ближнего Востока.
- Кроме Аркаши всех взяли? - спросил прокурор Балык полковника Грыжу.
- Нет, конечно. Митька Рыбак в Швейцарских Альпах залёг, у Никитоса, сам знаешь, неприкосновенность… Но ничего, всех достанем, всё шарнирово отродье, мать его ити, покараем!..
Коля Грыжа, сплюнув, грязно выругался. Прокурор поморщился:
- За что ты его, Коля, так?
- А ты не знаешь? За грабёж народного состояния. Это под его научным руководством заводы растащили, шахты и рудники затопили, колхозы разорили… Лес задарма рубят, нефть качают!.. У, сволочи! - скрипнул зубами полковник. Овчарки, согласившись с ним, оскалили страшные пасти и протяжно завыли.
- Вот видишь, - сказал Коля Грыжа, - даже звери чуют состав преступления. Нет, не отговаривай, возмездие неотвратимо!
- Возмездие? А не думаешь ли ты, что тот, кто сумеет захватить функции возмездия, продолжит дело, начатое шарнирами, еще в более громадных масштабах?
Возразить полковник не успел. Философскую дискуссию пришлось прервать, так как подогнали второй «телятник». В нем доставили активнейших деятелей уксуньской культурной революции, потрясшей даже Европу. Известный провокатор по фамилии Шельман так запудрил мозги Олегу Железному, бывшему тогда мэром, что три года в Уксуни никто не работал - все только и делали, что пели по-дикому и плясали. Перфомансы, порноспектакли, гей-парады… Город заполонили безголовые красные человечки. Молодежь пристрастилась к тяжелым наркотикам. Участились психические заболевания, возросло число самоубийств… И вот теперь их, культурных революционеров, выгружали из арестантского вагона. К Шельману, галерейщику, как цыплята к курице-наседке, жались испуганно Никола Ничевок, экс-министр культуры правительства Уксуни, Генрих Комар, зав. канцелярией мэра, Эдя Бояка, театральный режиссер, Ванька Бубенчик, редактор разорившейся интернет-газеты, и другая революционная шушера помельче.
- А этих за что? - шёпотом спросил один конвоир у другого.
- Бюджет, собаки, под шумок пилили.
- Дофестивалились, значит?
- Видимо, так. Хотя, возможно, и выскользнут: Шельман, он хитрый как змей.
Полковник Грыжа велел привести Шельмана. А когда подвели, спросил, показывая на нестройную толпу арестантов:
- И как тебе такой перфоманс, господин галерейщик?
- Понимали бы что в современном искусстве! - скривился галерейщик.
- Да уж где нам понять… Был я на вашей выставке - мразь сплошная и порнография.
- Это гротеск и гипербола…
- Не морочь мне голову, Шельман, баб с такой гиперболой и мужиков с таким гротеском в природе не бывает. Где ты видел баб, у которых гипербола в ухе, а глаз на месте гиперболы?! Где ты видел мужиков с гротеском вместо носа?
Шельмана увели. Полковник Грыжа велел построить этап в колонну по трое.
- Куда их? - спросил прокурор Балык. - В СИЗО?
- Никак нет. Господин мэр приказал доставить бесов на главную городскую площадь.
- Пешим ходом?
- Так точно. Пешедралом и по центральным улицам!
Колонна потрёпанных, заросших щетиной бомжеватого вида людишек поплелась к центру города, к мэрии. Ради них перекрыли автомобильное движение. Народ вывалил на улицы лицезреть униженный вид недавних своих небожителей.
- Бедненькие! - смахнула слезу какая-то старушка.
- Нашла бедненьких! - хихикнул Костя Окунь, экс-депутат городской думы. - Знаешь, сколько среди них долларовых миллионеров? Не знаешь? А я знаю - хоть задницей ешь, вот сколько!
- Господи, чё деется! - перекрестилась старушка.
- Их не надо жалеть, ведь они никого не жалели! - прогудел над ее ухом Харитон Моржов, православный поэт.
- И кто же у них главный? - не унималась старушонка.
- Вон тот, кучерявый, Шельман его фамилия. Есть еще Шарниро, это который сутулый, в очёчках…
Кучерявый озирался по сторонам, силясь увидеть на крышах домов милых сердцу красных человечков. Втайне надеялся, что соскочат они с крыш и освободят узников от злого конвоя. Но истуканов нигде не было - от них остались одни красные щепки, словно осенние листья, осыпавшие газоны и тротуары. «Неужели всех извели? - думал с тоской Шельман, в душе всё же надеясь, что Беня Мильг-хам спрятал пару-другую у себя в Театре-театр.
Подошли к площади, на которой недавно еще высилась как символ современного искусства громадная табуретка, сколоченная из бревен. Теперь на ее месте копошились старики и старухи, распиливая на дрова последние брёвна. «Ничего, - лязгнул зубами Шельман, - будет и на нашей улице снова праздник!»
- Запевай! - скомандовал он подельникам.
- О дайте, дайте мне свободу, - затянул Гоша Лисок.
- Я свой позор сумею искупить! - подхватил козлетоном доктор Шарниро.
- Не эту! - поморщился галерейщик. - Давай, Ничевок, нашу!
- Не плач, мамашка, пройдут дожди! - начал Никола.
- Сынок вернётся, ты только жди! - продолжил Ванька Бубенчик женским басом.
- Тьфу на вас! - сплюнула старушонка, бережно поддерживаемая под руку Костей Окунем.
- Верно, мать, мыслишь, - похвалил её Харитон Моржов и послал вдогонку смачный харчок. Песня захлебнулась. По сигналу Че Быка, депутата гордумы, в арестантов полетели тухлые яйца, гнилые помидоры и мандарины. Гнев горожан был ужасен - натерпелись за десятилетия от воровства и мздоимства, беспредела и порнографии. Все жаждали возмездия. Лишь одна Идочка, Железная леди уксуньской прессы, никак не поддавалась общему психозу, требуя милости к павшим. «Люди, - кричала она, вырывая последние волосы на голове, - опомнитесь! Ведь это тоже наши братья, мужья и любовники, отцы и сыновья!» Но ее никто не слушал. Тогда Идочка попыталась прорваться через конвой, чтобы подарить прощальный поцелуй кумиру своей шальной молодости доктору Шарниро. Но конвой был бдителен, напустив на Идочку овчарок. Одной из них она успела откусить ухо, пока полковник Грыжа не накинул на Идочку намордник.
Железную леди уксуньской прессы увезла карета скорой психиатрической помощи. А Костя Окунь, достав бинокль, стал пристально вглядываться в ряды арестантов.
- Блин, а где же Олег Железный? - спросил он друзей из общественного движения «Выбор».
- В Лондоне, - подсказал всезнающий Андрэ Ага, блогер. - Англичане не выдают.
- Собаки! - выругался Юшкин Кот, профессиональный оппозиционер.
Продолжить ругательства в адрес подданных Ее Величества он не успел, так как из Театра-театра выскочили красные человечки, спасенные Беней Мильгхамом от расправы. Следом за «безголовыми», размахивая бейсбольными битами, бежали:
а) Беня Мильгхам, бывший вице-премьер правительства Уксуни;
б) Али Баба, бывший руководитель администрации мэра;
в) Валя Мокрый, спикер городской думы;
г) Кирюха Шпулькин, китаец;
д) мадам Дукерман, временно не работающая;
е) другие реваншисты рангом пониже.
Прорвавшись через толпу горожан, красные человечки мигом вырубили конвойных. Овчарки сами сдались без лая - опрокинулись на спины, подняв вверх лапы. Один полковник Грыжа геройски сражался, медленно отступая. Но силы были, конечно же, не равны. Этап уже был готов праздновать победу. С. Шарниро, обняв Шельмана, смачно поцеловал его в губы. Никола Ничевок и Гриша Лисок, воздев руки к небу, забазлали: «Свобода лучше, чем несвобода!»
Но рано радовались. В бой с красными истуканами безголовыми вступили:
а) К. Уран, глава администрации мэра со шприцом;
б) Есаул Пырс с шашкой;
в) Поэт Х. Моржов с кадилом;
г) Че Бык с кнутом;
д) Андрэ Ага, блогер, с бильярдным кием;
е) Юшкин Кот с древком от знамени;
ё) Костя Окунь с пустой бутылкой из-под виски;
ж) другие неравнодушные граждане, вооруженные чем бог послал.
Бились геройски. Переломали все-таки безголовым руки-ноги, а некоторых есаул Пырс вообще изрубил в щепки. Реваншисты во главе с Беней Мильгхамом пытались бежать, но были овчарками догнаны и в арестантскую колонну отправлены.
- Там им, упырям, и место! - сказала старушонка, обнимая Костю Окуня.
Этап погнали дальше, к мэрии. Гоша Лобок протиснулся к доктору Шарниро.
- Давайте, - предложил, - держаться вместе.
- Поздно, - отстранился С. Шарниро, - здороваться с тобой, проституткой, возможно, я еще и буду, но поворачиваться спиной остерегусь.
- Жаль, - взгрустнул Гоша, - сзади мне как-то привычней…
- Чтобы нож в спину?
- Нет, нет, вы меня не так поняли, я о другом, - смутился Лобок.
- Твое место, Гоша, у параши, - хихикнул Гриша Лисок.
Гоша Лобок оглянулся в поисках этой самой параши, хотел еще что-то сказать, но полковник Грыжа велел всем замолчать. Ступили как раз на главную городскую площадь. Полковник Грыжа перестроил этап в три ряда перед трибуной, на которой стояло уже все уксуньское начальство во главе с новым мэром господином Стальным.
- Сплошной металлолом, - хихикнул Гриша Лисок.
- Как это? - не понял Гоша.
- Ты чё, тупой? Был Железный, стал Стальной.
- Так сразу бы и сказал! - заныл Лобок, но, получив прикладом по почкам, вынужден был заткнуться - жаль, что не навсегда.
К микрофону подошел господин Стальной.
- Господа обвиняемые, - обратился он к арестантам, - до решения суда я не имею права называть вас жуликами и ворами, но негодяями и злодеями вы безусловно являетесь. Многие годы, сменяя друг друга, вы жили паразитами на теле города. Злоупотребляя властью, пользуясь доверчивостью уксуньцев, вы пили у них кровь, отбирали последние крохи у убогих и нищих. Но всему есть предел, сколько бы веревочке ни виться, конец будет. И как только зашаталась под вашими ногами почва, вы быстренько смотали удочки, унося с собой награбленное. Не вышло! От полковника Грыжи не уйдешь! И все же я не кровожаден. Учитывая, что вы уже узнали вкус тюремной баланды и запах параши, я был бы готов вас помиловать, но пусть всё решает суд, тем более что народ не намерен вас прощать!
- Не намерен! - эхом отозвалась людская толпа.
- Впрочем, - продолжил мэр, - уже готовы результаты соцопроса о мерах вашего наказания. Прошу, господин Подвидный, огласить.
К микрофону подкатился Алик Подвидный, социолог.
- За помилование, - сообщил он, - всего полтора процента опрошенных. Шесть процентов требуют смертной казни, но на нее, как известно, наложен мораторий. Тридцать три процента - за конфискацию имущества. Большинство же - пятьдесят два процента - за каторгу на калийных рудниках господина Рыбака.
- Так тому и быть! - сказал полковник Грыжа и дал знак кому-то невидимому. В вышине хмурого декабрьского неба сверкнула молния. Грянул гром. Асфальт под ногами злодеев взбугрился, пошел трещинами.
- Мама! - заверещал Гоша Лобок. - Я больше не буду!
Он хотел еще кого-то позвать на помощь, но его мольбы заглушили наполненные ужасом крики и стоны. Никто вырваться из стремительно расширяющейся воронки не смог.
Падали вниз так же стрёмно, как и жили, погрязнув в воровстве и мздоимстве, стукачестве и распутстве. Исходя поносом, Гоша лез в штаны к доктору С. Шарниро, такому же говнюку. Гриша Лисок вырывал сумку из рук мадам Дукерман. Ванька Бубенчик забылся с Николой Ничевоком в страстном поцелуе, а в это время Шельман обшаривал их карманы.
- Бог наказал! - перекрестился Х. Моржов, доставая из широких штанин бутылку водки.
- Девять на двадцать два метра, - определил на глазок площадь воронки Андрэ Ага.
- Чем засыпать будем? - поинтересовался прокурор. - Гравийно-песчаной смесью?
- Ни в коем случае! - возразил мэр, горный инженер по первому образованию. - Только щебнем - его не вымоет…
Народ меж тем молча расходился, ошеломленный увиденным. Рыдали, рвя на себе одежды, жены, любовницы и любовники павших в бездну. Лишь один Костя Окунь загадочно ухмылялся. «Не верю, - говорил он. - Все это - очередной обман и провокация властей! Устроили спектакль для отвода глаз!» На краю провала задумчиво пил водку из горла Харитон Моржов. Осушив бутылку, он выбросил ее в бездну. Затем, пошатнувшись, обернулся к трибуне и прочел, завывая, свое последнее гениальное стихотворение на эту тему:
В семнадцатом просто к забору
Поставили бы этот кагал,
А нынче бесовскую свору
Швырнули в бездонный провал.
И рады и звери, и люди,
Что чёрт возвращается в ад,
В Уксуни шельманить не будет,
Пинок получивши под зад.
gazetazwezda
Нектор ХРОНИК
Подписывайтесь на нашу страничку
