Битва характеров
Исполнилось 75 лет со дня рождения Беллы Ахмадулиной. Недавно в Перми побывал её муж, известный художник Борис Мессерер
Сценография, живопись, скульптурная пластика, графика, инсталляция, дизайн… Мастер многогранен до парадоксальности. Несмотря на почтенный возраст, деятелен и полон всё новых и новых замыслов. Он постоянно колесит со своими выставками по стране и миру. В последнее время много внимания уделяет Прикамью, в частности «Дягилевским сезонам».
Мне повезло, что довелось сопровождать мастера в его поездке из Перми до Тарусы. Беседы наши протекали не в тиши студии или выставочном зале, а фрагментарно и где уж выдавалась свободная минута - в автомобиле, при «перекусе» в придорожных кафе, иногда буквально на бегу…
Белла Ахмадулина и Борис Мессерер в Перми (сентябрь, 2009 г.)
- Борис Асафович, с чего начинается художник?
- Для меня - с семейной атмосферы. С отца-артиста, с мамы, чья артистическая, а затем художественная карьера пролегла через театр, кино, цирк. С их не менее яркого и талантливого окружения. В профессиональной же среде моим первым наставником стал театральный художник Александр Тышлер. Я восхищался им. У него дома был замечательный интерьер: мебель красного дерева, гобелены, бронзовые подсвечники в виде человеческих фигурок… Он создавал нечто не от мира сего, «фэнтези», как сейчас говорят. В какой-то мере такая манера спасала от критики. Так, при посещении печально знаменитого вернисажа авангардистов в Манеже 1 декабря 1962 года Никита Хрущев, указав пальцем на тышлеровское творение, гневно закричал: «А это что такое?» Ему пояснили: театральный образ, мол. Неожиданно смолкнув, лидер ринулся громить других - «нетеатральных» художников.
- Какой период вашей творческой биографии можно назвать прорывным?
- Моя звезда начала восходить в 1963 году - с оформления декораций и костюмов к балету «Поручик Киже» в Большом театре. Наивно-лубочная манера в сочетании с абстракционизмом оказалась очень выразительной. Спектакль имел огромный успех.
- Закрепило первый успех оформление балета «Кармен»?
- Да. В 1967 году Большой посетил кубинский балетмейстер Альберто Алонсо, чтобы поставить номер для Майи Плисецкой, кстати, моей двоюродной сестры. Они стали фантазировать на тему «Кармен» и заинтересовали своими идеями композитора Родиона Щедрина. Тот, воодушевившись, на одном дыхании написал музыку - парафраз оперы Бизе. Постановка строилась на дуализме, все происходившее имело двойное значение. Например, выходят на сцену 12 танцовщиков, изображая народ, они же перевоплощаются в судей. Я предложил, чтобы судьи восседали на высоких стульях в испанском стиле полукругом, как зрители вокруг арены при корриде. Мои находки воспроизвели десятки театров СССР, Западной Европы, Америки и Японии.
- Ваш семейный и творческий союз с поэтессой Беллой Ахмадулиной…
- Продолжает вдохновлять меня. Её акварельные портреты - ключевая составляющая моих выставок. Наша совместная жизнь была постоянной битвой характеров. Нас роднила удивительная духовная близость, совпадали вкусы и оценки - в произведениях и в отношении людей. За все время не возникло ни одного разногласия в главном. А по бытовой линии мы беспрестанно ругались. Со стороны мы даже могли казаться антагонистами. Белла очень трудно позировала: ненадолго затихала, потом меняла позы, смотрела в мою сторону… Ею нельзя было управлять! Это была настоящая мука - и её, и моя. Помню, в конце 70-х, став опальными, мы приехали в Тарусу. Оба - участники самиздатовского «Метрополя», выступлений в защиту академика Андрея Сахарова. Беллу перестали печатать, не приглашали выступать ни в залах, ни на телевидении. Я понял, что только уединение и общение с природой возродят ее душевные силы. Этот маленький городок стал для Беллы чем-то вроде пушкинского Болдино. Здесь она написала свои лучшие стихи из цикла «101-й километр», посвященного замечательным по своей духовности людям, которым в сталинские времена жить ближе к столице не разрешалось. Плодом нашего совместного творчества в Тарусе явился альбом моих выполненных акварелью пейзажей и стихов Беллы, красиво написанных ею от руки. Эти места полюбились нам еще и потому, что были цветаевской «вотчиной». Марина Ивановна жила там и в детстве, и за два года до смерти. Дух Цветаевой витал над нами. Отсюда Беллино: «И вдруг ни с того ни с сего, просто так, в ресницах - слеза по Марине…»
- Именно тогда у вас и возник замысел памятника Цветаевой?
- Задача оказалась очень трудновыполнимой, растянувшейся на десятилетия. Пришлось пре-одолеть массу препятствий. У города не было средств, и мы долго искали спонсора. Наконец таковой нашелся. Массу сил и времени отняло «выбивание» подходящей площадки. Я всегда думал, что памятник должен быть поставлен над обрывом, близ церкви Петра и Павла. Там открывается потрясающий вид на Оку. Противники утверждали: памятник надо соорудить там, где сама Марина хотела быть похороненной. Но там уже стоял доломитовый валун с надписью «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева» - скромный камень, как того и хотела Марина. Некие демагоги написали жуткое письмо, им-де в своем строительном совете наш выбор места кажется неправильным, ведь, кроме всего прочего, Цветаева была самоубийцей, и ставить ей памятник рядом с церковью не положено; лучше разбить там аллею Славы. К счастью, на нашей стороне оказались мэр и большинство местной интеллигенции. Красивый получился памятник, простой и выразительный. Сейчас все экскурсии в Тарусе начинаются здесь, от памятника - он очень полюбился жителям Тарусы и приезжим. Вдобавок, когда проредили старые деревья, открылась изумительная панорама. На открытии памятника Белла Ахмадулина читала знаменитые строчки Цветаевой: «Моим стихам, как драгоценным винам, / Настанет свой черед».
- Возвышенное - возвышенным. А что представляют собой ваши повседневные заботы?
- Я отец и многажды дед. И приходится, и в радость заниматься семерыми внуками-внучками, а также совсем недавно появившимся на свет правнуком. Внучка Аня - уже балерина Кремлевского театра, а внук Борис проявляет себя в рисовании. Не даёт расслабляться любимый пёс Гвидон. Где-то в полседьмого он заглядывает под одеяло, сплю ли я. Удостоверившись, что проснулся, радостно вспрыгивает на кровать, тычется лобастой башкой, рычит, лает, тянет на прогулку. Гвидон принадлежит к благородной породе морщинистых толстоносых шарпеев, которые были выведены более трех тысячелетий назад для китайских императоров. У нас с Беллой было много собак за 36 лет, но Гвидошу она любила больше всех.
- Как вы оцениваете острейшее противостояние в Прикамье местной творческой элиты и нахлынувших вслед за Маратом Гельманом «варягов»?
- Я против того, чтобы драматизировать ситуацию. Идет нормальный процесс соревновательности представителей различных направлений и школ. Это придает динамизма, обогащает культурное пространство. Особенно учитывая ваши претензии на «столичность» в сфере культуры. Хотя, разумеется, местные мастера заслуживают большей, чем ныне, поддержки. А край богат ими. Взять хотя бы Равиля, Рустама и Эльвиру Исмагиловых. Мне кажется, я мог бы предложить проект, в рамках которого найдут себе место все - без деления на «наших» и «захватчиков-варягов». Заметьте, не конъюнктурно-моментный, а на годы и годы.
- Поэтому снова собираетесь к нам в Пермь?
- Да и очень скоро. Причем всерьез и надолго. С разработанным в содружестве с галеристом и куратором выставок Валерием Ханукаевым масштабнейшим замыслом, касающимся мемориального комплекса «Пермь-36». Но это тема отдельного разговора.
ПЕРМЬ - Москва - Серпухов - Таруса
gazetazwezda
Аркадий КОНСТАНТИНОВ. Фото Владимира БИКМАЕВА
Подписывайтесь на нашу страничку ВКонтакте