Бут Таркингтон. "Семнадцать". XXIII Отцы забыли
XXIII
Отцы забыли
Опытным двадцатилетним сотни миль не представляют препятствия, и для них такие расстояния могут быть драматичными, но никак не трагическими. Беспощадная разница с Семнадцатью годами! Мисс Пратт отправлялась домой и Семнадцать не могли последовать за ней; они могли только оплакивать ее на одиноком берегу, созерцая на песке отпечатки ангельских маленьких ножек.
Для Семнадцати этот отъезд был окончательным; это было исчезновение.
И теперь вполне было возможно, что Вильям окажется лишен даже последних романтических утешений: «последнего совместного вальса», самого последнего «слушания музыки вместе в лунном свете»; всех этих священных «последних» «последнего вечера вместе».
Он со всей страстностью уповал на «вечерний костюм» в качестве подобающего подарка на его семнадцатый день рождения, но отец отказал ему, да еще шутя, что было унизительнее строгого отказа. С какого-то времени - в особенности после приезда мисс Пратт - настроение мистера Бакстера становилось все более и более ровным. В смысле, из-за социальной активности Вильяма оно было неизменно плохим. Но после серьезных раздумий Вильям решил устроить последний сеанс просьб, перед тем как прибегнуть к мерам, оставленным на случай отчаянной необходимости.
Он не хотел упустить ни единого шанса произвести хорошее впечатление; поэтому ему полагалось не действовать наобум, но обдумать, что он намеревается сказать, отрепетировать с несколькими уместными для этого жестами, и даже получить некоторое удовольствие от патетического достоинства этого представления, увиденного вскользь брошенными на зеркало туалетного столика взглядами. Несмотря на эти маленькие развлечения, волнение его было велико и очень оправданно, потому что увы, предыдущая репетиция эмоциональной сцены обнаружила полную искренность его эмоций.
Спустившись, он обнаружил отца и мать все еще сидящими на передней веранде. Тогда, стоя перед ними, с торжественным видом, он издал предварительный кашель и приступил:
- Отец, - сказал он громко, - я пришел, чтобы...
- Боже мой! - воскликнула миссис Бакстер, не замечая, что прерывает задуманную речь. - Вилли, какой же ты БЛЕДНЫЙ! Сядь, бедное дитя; тебе не следует столько ходить по такой жаре.
- Отец, - повторил Вильям, - отец...
- Похоже, вы доставили ее из церкви домой в полной безопасности, - сказал мистер Бакстер. - Ее могли бы утащить грабители, если бы рядом не было трех парней, способных о ней позаботиться!
Но Вильям героически продолжил:
- Отец! - произнес он. - Отец, я пришел, чтобы...
- Что с тобой вообще такое? - мистер Бакстер перестал обмахиваться; миссис Бакстер прекратила раскачиваться, и оба уставились на сына, догадавшись, что сейчас произойдет нечто необычное.
Вильям вернулся к началу и сделал еще одну попытку:
- Отец, я пришел, чтобы...
Он прервался и сглотнул, очевидно ожидая, что его снова прервут, но родители сидели молча, глядя с озадаченным видом.
- Отец, - начал он еще раз, - я пришел, чтобы... Я пришел, чтобы... чтобы представить вам нечто, что я считаю вашим отцовским долгом предпринять, и я обдумал этот шаг перед тем, как предоставить его вам.
- О господи, - сказал мистер Бакстер, еле слышно, - О господи!
- В моем возрасте, - продолжал Вильям, снова сглотнув и устремив самые серьезные глаза на крышу веранды, чтобы избежать смущающего его пристального взгляда отца, - в моем возрасте есть некоторые вещи, которые надо обязательно сделать, и некоторые вещи, которые ни в коем случае делать нельзя. Если вы спросите меня, что я считаю, что я ДОЛЖЕН сделать, то я могу дать только один ответ: Когда некто такого же возраста, как я, должен выйти в общество вместе с другими молодыми людьми моего же возраста, у которых он уже есть, а он есть уже у ПОЛОВИНЫ, с кем я выхожу в общество, и их отцы уже предприняли такой шаг, потому что они чувствовали, что это самая правильная вещь, которую можно сделать, потому что в моем возрасте и возрасте молодых людей, с которыми я выхожу в общество, это ЕДИНСТВЕННЫЙ правильный поступок, потому что это то, что никто не может отрицать в моем возрасте, - тут Вильям сделал глубокий вдох и решив прервать это предложение как безнадежно запутавшееся, начал новое, - Я обдумал этот шаг, потому что для каждого молодого человека приходит время, когда они должны представить своему отцу этот шаг, пока не случилось нечто, о чем они будут потом жалеть. Я тщательно обдумал это предприятие и я уверен, что вашим долгом чести будет...
- О боже! - прохрипел мистер Бакстер. - Я считал, что хорошо тебя знаю, но ты говоришь как совершенно незнакомый МНЕ человек! В чем дело? Что ты ХОЧЕШЬ?
- Вечерний костюм! - сказал Вильям.
Он собирался сказать еще много чего, прежде чем перейти к делу, но хотя, нервничая, потерял некоторые нити своего отрепетированного прошения, ему казалось, что он действует хорошо и представляет свою просьбу с некоторой честью и волей. Поэтому он был удивлен и обижен, услышав, как его отец испустил бессловесный вопль с интонацией удивленной насмешливости.
- Мне есть еще что сказать, - начал Вильям.
Но мистер Бакстер прервал его:
- Вечерний костюм! - закричал он. - Ладно, я рад, что в твоих словах оказался хоть какой-то смысл, потому что я, честно сказать, думал, что ты перегрелся на солнце!
На этом месте Вильям отвел взгляд от крыши веранды и сбился с отрепетированной речи. Он умоляюще поднял руку:
- Отец, - сказал он, - я ДОЛЖЕН его получить!
- Должен! - мистер Бакстер засмеялся, и от его смеха холод пронзил просителя насквозь. - В твоем возрасте я был рад, если меня видели хоть в КАКОМ-ТО костюме, который был мне по размеру. Ты слишком молод, Вилли. Я не хочу, чтобы твой ум направлялся в сторону подобных вещей, и если я тут еще что-то решаю, то у тебя не будет вечернего костюма еще четыре года.
- Отец, я ДОЛЖЕН его получить. Я должен, прямо сейчас! - Настоятельность в голосе Вильяма была почти душераздирающей. - Я не прошу тебя, чтобы мне его шили, или чтобы идти к дорогим портным, но есть много хороших готовых, которые стоят всего лишь около сорока долларов; в газете их рекламировали. Отец, разве ты не можешь потратить каких-то сорок долларов? Я верну их, когда займусь бизнесом; я буду работать...
Мистер Бакстер только отмахнулся:
- Дело не в деньгах. Это принцип, которого я придерживаюсь, и я не собираюсь...
- Отец, ты НЕ купишь костюм?
- Нет!
Вильям понял, что слово прозвучало и апелляций не примут. Он задохнулся и, больше ничего не сказав, бросился вон из дома.
- Бедный мальчик! - произнесла мать.
- Ничего он не бедный! - вспыхнул мистер Бакстер. - Он скоро сойдет с ума из-за этой мисс Пратт. Ты только подумай, он явился сюда и начал декламацию как в дискуссионном клубе, перед отцом и матерью. Я за всю жизнь о таком не слыхивал! Не хочу оскорбить его чувства, я дам ему все, что в моих силах, что ему нужно, но все, что он хочет, - это пофорсить на вечеринке перед этой самой блондинкой! Он вполне может надеть то, что носит большинство мальчиков, - то, что Я носил на вечеринках - и навсегда забыть о чем-то еще. Куда катится этот мир? Ему семнадцать лет, а у него припадок, потому что у него нет вечернего костюма!
Миссис Бакстер выглядела задумчиво:
- Но... но предположим, что он чувствует, что не может пойти на танцы без такого костюма, бедный мальчик...
- Еще лучше, - сказал мистер Бакстер твердо. - Сделай ему доброе дело: отвлеки, пусть думает о чем-нибудь другом.
- Конечно, - предложила она несколько нерешительно, - сорок долларов - не такая уж большая сумма, и готовый костюм, если уж о нем речь...
Естественно, мистер Бакстер понял это так, что она готова сдаться:
- Сорок долларов - это не тысяча, - прервал он ее, - но на что ты хочешь их выкинуть? Одна из причин, почему семнадцатилетний парень не должен носить вечерние костюмы, - это то, как он себя ведет в ЛЮБОЙ одежде. Сорок долларов! Да он только за это лето дважды сел на открытую коробку с красками, два раза за одну неделю!
- Мисс Пратт УЕЗЖАЕТ и эти танцы будут ее последним вечером здесь. Я боюсь, что если он их пропустит, то будет сильно страдать. Я помню - мы еще не были тогда обручены - тот вечер, когда папа увозил меня за границу, и ты...
- Не старайся, мама, - сказал он. - Нам было уже за двадцать - да, Я был тогда на шесть лет старше Вилли. Никакого сходства. Я позволю ему заказать вечерний костюм на двадцать первый день рождения и ни минутой раньше. Я это не одобряю, и хочу, чтобы он выкинул всю эту чушь из головы. Он должен научиться здравому смыслу!
Миссис Бакстер в сомнении покачала головой, но ничего не сказала. Возможно, она чуть-чуть пожалела, что приказала так сильно расширить вечерний костюм мистера Бакстера, - потому что как раз таким стало ее лицо. А еще она выглядела довольно непроницаемой, если не сказать загадочной, во время последовавшего за этим долгого молчания, и мистер Бакстер снова стал раскачиваться, не замечая пристального взгляда, который с него не сводила жена, - ведь даже самые верные мужья иногда так себя ведут.
Непроницаемое выражение скоро исчезло; но сожаление светилось в глазах матери, когда она замечала на себе взгляды сына, в тот же день, за столом, где Вильям демонстрировал хорошие манеры, - даже по отношению к бессердечному отцу.
Скрытая под этими манерами затравленная душа Вильяма больше не взвешивала отчаянный поступок, но уже решилась на него, и следующим вечером Джейн выпала возможность стать свидетелем некоторых последовавших в результате действий. Она пришла к матери с отчетом о них.
- Мама, как ты думаешь, что Вильям хочет сделать с теми двумя старыми корзинками, которые стоят внизу, в подвале?
- Почему ты спрашиваешь, Джейн?
- Ну, он перенес их к себе в комнату, а потом увидел, что я это заметила; и сказал «Иди отсюда!» и закрыл дверь. Он был такой смешной! Что он хочет делать с этими старыми корзинами, мама?
- Не знаю. Может, он и сам не знает, Джейн.
Но Вильям определенно знал. Он поставил корзины на стулья и с бледной решимостью начал их наполнять. Когда его труд был завершен, корзины имели следующее содержание:
- Один «тяжелый зимний набор одежды»
- Один «легкий летний набор одежды»
- Одна кепка
- Одна соломенная шляпа
- Две пары белых фланелевых брюк
- Две мадрасские рубашки
- Две фланелевые рубашки
- Две шелковые рубашки
- Семь мягких воротничков
- Три шелковых галстука
- Один вязаный галстук
- Восемь пар носков
- Одна пара туфель из патентованной кожи
- Одна пара теннисных туфель
- Одно пальто
- Некоторое белье
- Одна двухфутовая полка книг, состоящая из нескольких прекрасных учебников математики, в поврежденном состоянии; пять пьес Шекспира, цензурированных для школ и колледжей, также поврежденных; труд по политэкономии и еще один по физике; университетский словарь Вебстера; «Как войти в гостиную и еще пятьсот советов"; «Остроумные фразы из разных мест"; «Лорна Дун"; «Квентин Дорвард»; «Приключения Шерлока Холмса», очень старый выпуск журнала «Мотылек» и маленькая библия.
Вильям накрыл обе раздувшиеся корзины носовыми платками, чтобы их содержимое не стало достоянием любопытствующих и, улучив момент, когда за дверью было тихо, быстро спустился по лестнице, вышел из дома, покинул двор и оказался на улице - именно этим незаметным путем он и задумал двигаться.
...После двухчасового отсутствия он вернулся без вещей и в волнении.
- Мама, я хочу с тобой поговорить, - сказал он, обращаясь к миссис Бакстер голосом, ясно доказывавшим напряжение этих мучительных дней. - Я хочу поговорить о чем-то важном.
- Да, Вилли?
- Пожалуйста, отошли Джейн. Я не могу говорить о важных вещах, когда в комнате есть ребенок.
Джейн, естественно, хотела остаться, поскольку он собирался сказать что-то важное:
- Мама, я правда ДОЛЖНА уйти?
- Только на несколько минут, дорогая.
Джейн послушно вышла за дверь, оставив ее открытой. Затем, отойдя на шесть футов, она остановилась и, не дыша, тихо компенсировала свое изгнание, слыша все настолько прекрасно, будто и не уходила из комнаты. Тихая задумчивая девочка Джейн позволяла себе эти скромные удовольствия чаще, чем можно было предположить.
- Мама, - сказал Вильям с большим чувством. - Я хочу попросить тебя занять мне три доллара и шестьдесят центов.
- На что, Вилли?
- Мама, я просто прошу тебя занять мне три доллара шестьдесят центов.
- Но на ЧТО?
- Мама, я не чувствую, что могу это каким-то образом обсуждать; я просто прошу тебя: ты можешь занять мне три доллара шестьдесят центов?
Миссис Бакстер мягко рассмеялась:
- Не думаю, что могу, Вилли, но я определенно должна знать, зачем.
- Мама, мне скоро будет восемнадцать лет, и когда я прошу маленькую сумму, вроде трех долларов и шестидесяти центов, я думаю, что мне могут поверить, что я знаю, как использовать их для собственной пользы и не станут задавать мне вопросы вроде то...
- Но, Вилли, - воскликнула она, - у тебя же должно быть полно своих денег!
- Конечно, должно, - тепло согласился он. - Если бы ты попросила отца выдавать мне регулярно карманные деньги...
- Нет, нет, я имела в виду, что у тебя должно было много остаться от старья и мебели, которые я разрешила тебе продать в прошлом месяце. У тебя больше девяти долларов!
- Это было пять недель назад, - устало объяснил Вильям.
- Но у тебя точно должно было что-то остаться. Там же было даже БОЛЬШЕ девяти долларов! Я так думаю, что почти десять. Конечно же, ты не...
- О боги, - закричал спровоцированный Вильям. - Человек, которому скоро исполнится восемнадцать лет, должен быть в состоянии потратить девять долларов за пять недель так, чтобы никто не считал это преступлением! Мама, я задам тебе простой вопрос: займешь ли ты, ПОЖАЛУЙСТА, мне три доллара и шестьдесят центов?
- Не думаю, что я должна так поступать, дорогой. Уверена, что отец бы это не одобрил, если только ты мне не скажешь, на что пойдут эти деньги. Собственно, если ты не скажешь, то больше и обсуждать нечего.
- Так не займешь? - голос его задрожал.
Она мягко покачала головой:
- Сам понимаешь, дорогой. Я боюсь, что ты не говоришь мне, потому что знаешь, что я не дам денег, если узнаю, зачем они тебе нужны.
Этот точный диагноз всего случая так его обескуражил, что после нескольких односложных усилий продолжить разговор с достоинством, он отказался от дальнейших попыток и впал в такой упадок духа, что прошел в холле мимо удивленной Джейн, даже не догадавшись, что она там вообще делает.
Этим вечером после обеда он обратился к отцу с пылкой просьбой занять три доллара шестьдесят центов, сделав страстный акцент на главном аргументе, - что если ему нельзя купить вечерний костюм, то ему хотя бы должны выдать три доллара шестьдесят ЦЕНТОВ (ударение самого Вильяма), так что мистер Бакстер уже продвинулся к согласию - но недостаточно далеко.
- Я бы охотно тебе их дал, Вилли, - сказал он, извиняясь за отказ, - но твоя мать считает, что она не ДОЛЖНА это делать, если ты не скажешь, зачем тебе деньги, и я уверен, что ей не понравится, если я тебе их дам. Я не могу дать тебе деньги, если ты не попросишь ее сказать мне, что она этого хочет.
После этого совета несчастный обратился на следующий день к матери с новой просьбой, и не получив разрешения ситуации, снова обратился к отцу следующим вечером. Так оно и шло: раздираемый на части Вильям обращался то к отцу, то к матери; и определенно с самого сотворения мира конкретная сумма в три доллара шестьдесят центов никогда еще ни в одном доме не упоминалась так часто, как в доме Бакстеров в понедельник, вторник, среду и четверг этой угнетающей недели.
Но в пятницу Вильям исчез после завтрака и не вернулся к ланчу.
Отцы забыли
Опытным двадцатилетним сотни миль не представляют препятствия, и для них такие расстояния могут быть драматичными, но никак не трагическими. Беспощадная разница с Семнадцатью годами! Мисс Пратт отправлялась домой и Семнадцать не могли последовать за ней; они могли только оплакивать ее на одиноком берегу, созерцая на песке отпечатки ангельских маленьких ножек.
Для Семнадцати этот отъезд был окончательным; это было исчезновение.
И теперь вполне было возможно, что Вильям окажется лишен даже последних романтических утешений: «последнего совместного вальса», самого последнего «слушания музыки вместе в лунном свете»; всех этих священных «последних» «последнего вечера вместе».
Он со всей страстностью уповал на «вечерний костюм» в качестве подобающего подарка на его семнадцатый день рождения, но отец отказал ему, да еще шутя, что было унизительнее строгого отказа. С какого-то времени - в особенности после приезда мисс Пратт - настроение мистера Бакстера становилось все более и более ровным. В смысле, из-за социальной активности Вильяма оно было неизменно плохим. Но после серьезных раздумий Вильям решил устроить последний сеанс просьб, перед тем как прибегнуть к мерам, оставленным на случай отчаянной необходимости.
Он не хотел упустить ни единого шанса произвести хорошее впечатление; поэтому ему полагалось не действовать наобум, но обдумать, что он намеревается сказать, отрепетировать с несколькими уместными для этого жестами, и даже получить некоторое удовольствие от патетического достоинства этого представления, увиденного вскользь брошенными на зеркало туалетного столика взглядами. Несмотря на эти маленькие развлечения, волнение его было велико и очень оправданно, потому что увы, предыдущая репетиция эмоциональной сцены обнаружила полную искренность его эмоций.
Спустившись, он обнаружил отца и мать все еще сидящими на передней веранде. Тогда, стоя перед ними, с торжественным видом, он издал предварительный кашель и приступил:
- Отец, - сказал он громко, - я пришел, чтобы...
- Боже мой! - воскликнула миссис Бакстер, не замечая, что прерывает задуманную речь. - Вилли, какой же ты БЛЕДНЫЙ! Сядь, бедное дитя; тебе не следует столько ходить по такой жаре.
- Отец, - повторил Вильям, - отец...
- Похоже, вы доставили ее из церкви домой в полной безопасности, - сказал мистер Бакстер. - Ее могли бы утащить грабители, если бы рядом не было трех парней, способных о ней позаботиться!
Но Вильям героически продолжил:
- Отец! - произнес он. - Отец, я пришел, чтобы...
- Что с тобой вообще такое? - мистер Бакстер перестал обмахиваться; миссис Бакстер прекратила раскачиваться, и оба уставились на сына, догадавшись, что сейчас произойдет нечто необычное.
Вильям вернулся к началу и сделал еще одну попытку:
- Отец, я пришел, чтобы...
Он прервался и сглотнул, очевидно ожидая, что его снова прервут, но родители сидели молча, глядя с озадаченным видом.
- Отец, - начал он еще раз, - я пришел, чтобы... Я пришел, чтобы... чтобы представить вам нечто, что я считаю вашим отцовским долгом предпринять, и я обдумал этот шаг перед тем, как предоставить его вам.
- О господи, - сказал мистер Бакстер, еле слышно, - О господи!
- В моем возрасте, - продолжал Вильям, снова сглотнув и устремив самые серьезные глаза на крышу веранды, чтобы избежать смущающего его пристального взгляда отца, - в моем возрасте есть некоторые вещи, которые надо обязательно сделать, и некоторые вещи, которые ни в коем случае делать нельзя. Если вы спросите меня, что я считаю, что я ДОЛЖЕН сделать, то я могу дать только один ответ: Когда некто такого же возраста, как я, должен выйти в общество вместе с другими молодыми людьми моего же возраста, у которых он уже есть, а он есть уже у ПОЛОВИНЫ, с кем я выхожу в общество, и их отцы уже предприняли такой шаг, потому что они чувствовали, что это самая правильная вещь, которую можно сделать, потому что в моем возрасте и возрасте молодых людей, с которыми я выхожу в общество, это ЕДИНСТВЕННЫЙ правильный поступок, потому что это то, что никто не может отрицать в моем возрасте, - тут Вильям сделал глубокий вдох и решив прервать это предложение как безнадежно запутавшееся, начал новое, - Я обдумал этот шаг, потому что для каждого молодого человека приходит время, когда они должны представить своему отцу этот шаг, пока не случилось нечто, о чем они будут потом жалеть. Я тщательно обдумал это предприятие и я уверен, что вашим долгом чести будет...
- О боже! - прохрипел мистер Бакстер. - Я считал, что хорошо тебя знаю, но ты говоришь как совершенно незнакомый МНЕ человек! В чем дело? Что ты ХОЧЕШЬ?
- Вечерний костюм! - сказал Вильям.
Он собирался сказать еще много чего, прежде чем перейти к делу, но хотя, нервничая, потерял некоторые нити своего отрепетированного прошения, ему казалось, что он действует хорошо и представляет свою просьбу с некоторой честью и волей. Поэтому он был удивлен и обижен, услышав, как его отец испустил бессловесный вопль с интонацией удивленной насмешливости.
- Мне есть еще что сказать, - начал Вильям.
Но мистер Бакстер прервал его:
- Вечерний костюм! - закричал он. - Ладно, я рад, что в твоих словах оказался хоть какой-то смысл, потому что я, честно сказать, думал, что ты перегрелся на солнце!
На этом месте Вильям отвел взгляд от крыши веранды и сбился с отрепетированной речи. Он умоляюще поднял руку:
- Отец, - сказал он, - я ДОЛЖЕН его получить!
- Должен! - мистер Бакстер засмеялся, и от его смеха холод пронзил просителя насквозь. - В твоем возрасте я был рад, если меня видели хоть в КАКОМ-ТО костюме, который был мне по размеру. Ты слишком молод, Вилли. Я не хочу, чтобы твой ум направлялся в сторону подобных вещей, и если я тут еще что-то решаю, то у тебя не будет вечернего костюма еще четыре года.
- Отец, я ДОЛЖЕН его получить. Я должен, прямо сейчас! - Настоятельность в голосе Вильяма была почти душераздирающей. - Я не прошу тебя, чтобы мне его шили, или чтобы идти к дорогим портным, но есть много хороших готовых, которые стоят всего лишь около сорока долларов; в газете их рекламировали. Отец, разве ты не можешь потратить каких-то сорок долларов? Я верну их, когда займусь бизнесом; я буду работать...
Мистер Бакстер только отмахнулся:
- Дело не в деньгах. Это принцип, которого я придерживаюсь, и я не собираюсь...
- Отец, ты НЕ купишь костюм?
- Нет!
Вильям понял, что слово прозвучало и апелляций не примут. Он задохнулся и, больше ничего не сказав, бросился вон из дома.
- Бедный мальчик! - произнесла мать.
- Ничего он не бедный! - вспыхнул мистер Бакстер. - Он скоро сойдет с ума из-за этой мисс Пратт. Ты только подумай, он явился сюда и начал декламацию как в дискуссионном клубе, перед отцом и матерью. Я за всю жизнь о таком не слыхивал! Не хочу оскорбить его чувства, я дам ему все, что в моих силах, что ему нужно, но все, что он хочет, - это пофорсить на вечеринке перед этой самой блондинкой! Он вполне может надеть то, что носит большинство мальчиков, - то, что Я носил на вечеринках - и навсегда забыть о чем-то еще. Куда катится этот мир? Ему семнадцать лет, а у него припадок, потому что у него нет вечернего костюма!
Миссис Бакстер выглядела задумчиво:
- Но... но предположим, что он чувствует, что не может пойти на танцы без такого костюма, бедный мальчик...
- Еще лучше, - сказал мистер Бакстер твердо. - Сделай ему доброе дело: отвлеки, пусть думает о чем-нибудь другом.
- Конечно, - предложила она несколько нерешительно, - сорок долларов - не такая уж большая сумма, и готовый костюм, если уж о нем речь...
Естественно, мистер Бакстер понял это так, что она готова сдаться:
- Сорок долларов - это не тысяча, - прервал он ее, - но на что ты хочешь их выкинуть? Одна из причин, почему семнадцатилетний парень не должен носить вечерние костюмы, - это то, как он себя ведет в ЛЮБОЙ одежде. Сорок долларов! Да он только за это лето дважды сел на открытую коробку с красками, два раза за одну неделю!
- Мисс Пратт УЕЗЖАЕТ и эти танцы будут ее последним вечером здесь. Я боюсь, что если он их пропустит, то будет сильно страдать. Я помню - мы еще не были тогда обручены - тот вечер, когда папа увозил меня за границу, и ты...
- Не старайся, мама, - сказал он. - Нам было уже за двадцать - да, Я был тогда на шесть лет старше Вилли. Никакого сходства. Я позволю ему заказать вечерний костюм на двадцать первый день рождения и ни минутой раньше. Я это не одобряю, и хочу, чтобы он выкинул всю эту чушь из головы. Он должен научиться здравому смыслу!
Миссис Бакстер в сомнении покачала головой, но ничего не сказала. Возможно, она чуть-чуть пожалела, что приказала так сильно расширить вечерний костюм мистера Бакстера, - потому что как раз таким стало ее лицо. А еще она выглядела довольно непроницаемой, если не сказать загадочной, во время последовавшего за этим долгого молчания, и мистер Бакстер снова стал раскачиваться, не замечая пристального взгляда, который с него не сводила жена, - ведь даже самые верные мужья иногда так себя ведут.
Непроницаемое выражение скоро исчезло; но сожаление светилось в глазах матери, когда она замечала на себе взгляды сына, в тот же день, за столом, где Вильям демонстрировал хорошие манеры, - даже по отношению к бессердечному отцу.
Скрытая под этими манерами затравленная душа Вильяма больше не взвешивала отчаянный поступок, но уже решилась на него, и следующим вечером Джейн выпала возможность стать свидетелем некоторых последовавших в результате действий. Она пришла к матери с отчетом о них.
- Мама, как ты думаешь, что Вильям хочет сделать с теми двумя старыми корзинками, которые стоят внизу, в подвале?
- Почему ты спрашиваешь, Джейн?
- Ну, он перенес их к себе в комнату, а потом увидел, что я это заметила; и сказал «Иди отсюда!» и закрыл дверь. Он был такой смешной! Что он хочет делать с этими старыми корзинами, мама?
- Не знаю. Может, он и сам не знает, Джейн.
Но Вильям определенно знал. Он поставил корзины на стулья и с бледной решимостью начал их наполнять. Когда его труд был завершен, корзины имели следующее содержание:
- Один «тяжелый зимний набор одежды»
- Один «легкий летний набор одежды»
- Одна кепка
- Одна соломенная шляпа
- Две пары белых фланелевых брюк
- Две мадрасские рубашки
- Две фланелевые рубашки
- Две шелковые рубашки
- Семь мягких воротничков
- Три шелковых галстука
- Один вязаный галстук
- Восемь пар носков
- Одна пара туфель из патентованной кожи
- Одна пара теннисных туфель
- Одно пальто
- Некоторое белье
- Одна двухфутовая полка книг, состоящая из нескольких прекрасных учебников математики, в поврежденном состоянии; пять пьес Шекспира, цензурированных для школ и колледжей, также поврежденных; труд по политэкономии и еще один по физике; университетский словарь Вебстера; «Как войти в гостиную и еще пятьсот советов"; «Остроумные фразы из разных мест"; «Лорна Дун"; «Квентин Дорвард»; «Приключения Шерлока Холмса», очень старый выпуск журнала «Мотылек» и маленькая библия.
Вильям накрыл обе раздувшиеся корзины носовыми платками, чтобы их содержимое не стало достоянием любопытствующих и, улучив момент, когда за дверью было тихо, быстро спустился по лестнице, вышел из дома, покинул двор и оказался на улице - именно этим незаметным путем он и задумал двигаться.
...После двухчасового отсутствия он вернулся без вещей и в волнении.
- Мама, я хочу с тобой поговорить, - сказал он, обращаясь к миссис Бакстер голосом, ясно доказывавшим напряжение этих мучительных дней. - Я хочу поговорить о чем-то важном.
- Да, Вилли?
- Пожалуйста, отошли Джейн. Я не могу говорить о важных вещах, когда в комнате есть ребенок.
Джейн, естественно, хотела остаться, поскольку он собирался сказать что-то важное:
- Мама, я правда ДОЛЖНА уйти?
- Только на несколько минут, дорогая.
Джейн послушно вышла за дверь, оставив ее открытой. Затем, отойдя на шесть футов, она остановилась и, не дыша, тихо компенсировала свое изгнание, слыша все настолько прекрасно, будто и не уходила из комнаты. Тихая задумчивая девочка Джейн позволяла себе эти скромные удовольствия чаще, чем можно было предположить.
- Мама, - сказал Вильям с большим чувством. - Я хочу попросить тебя занять мне три доллара и шестьдесят центов.
- На что, Вилли?
- Мама, я просто прошу тебя занять мне три доллара шестьдесят центов.
- Но на ЧТО?
- Мама, я не чувствую, что могу это каким-то образом обсуждать; я просто прошу тебя: ты можешь занять мне три доллара шестьдесят центов?
Миссис Бакстер мягко рассмеялась:
- Не думаю, что могу, Вилли, но я определенно должна знать, зачем.
- Мама, мне скоро будет восемнадцать лет, и когда я прошу маленькую сумму, вроде трех долларов и шестидесяти центов, я думаю, что мне могут поверить, что я знаю, как использовать их для собственной пользы и не станут задавать мне вопросы вроде то...
- Но, Вилли, - воскликнула она, - у тебя же должно быть полно своих денег!
- Конечно, должно, - тепло согласился он. - Если бы ты попросила отца выдавать мне регулярно карманные деньги...
- Нет, нет, я имела в виду, что у тебя должно было много остаться от старья и мебели, которые я разрешила тебе продать в прошлом месяце. У тебя больше девяти долларов!
- Это было пять недель назад, - устало объяснил Вильям.
- Но у тебя точно должно было что-то остаться. Там же было даже БОЛЬШЕ девяти долларов! Я так думаю, что почти десять. Конечно же, ты не...
- О боги, - закричал спровоцированный Вильям. - Человек, которому скоро исполнится восемнадцать лет, должен быть в состоянии потратить девять долларов за пять недель так, чтобы никто не считал это преступлением! Мама, я задам тебе простой вопрос: займешь ли ты, ПОЖАЛУЙСТА, мне три доллара и шестьдесят центов?
- Не думаю, что я должна так поступать, дорогой. Уверена, что отец бы это не одобрил, если только ты мне не скажешь, на что пойдут эти деньги. Собственно, если ты не скажешь, то больше и обсуждать нечего.
- Так не займешь? - голос его задрожал.
Она мягко покачала головой:
- Сам понимаешь, дорогой. Я боюсь, что ты не говоришь мне, потому что знаешь, что я не дам денег, если узнаю, зачем они тебе нужны.
Этот точный диагноз всего случая так его обескуражил, что после нескольких односложных усилий продолжить разговор с достоинством, он отказался от дальнейших попыток и впал в такой упадок духа, что прошел в холле мимо удивленной Джейн, даже не догадавшись, что она там вообще делает.
Этим вечером после обеда он обратился к отцу с пылкой просьбой занять три доллара шестьдесят центов, сделав страстный акцент на главном аргументе, - что если ему нельзя купить вечерний костюм, то ему хотя бы должны выдать три доллара шестьдесят ЦЕНТОВ (ударение самого Вильяма), так что мистер Бакстер уже продвинулся к согласию - но недостаточно далеко.
- Я бы охотно тебе их дал, Вилли, - сказал он, извиняясь за отказ, - но твоя мать считает, что она не ДОЛЖНА это делать, если ты не скажешь, зачем тебе деньги, и я уверен, что ей не понравится, если я тебе их дам. Я не могу дать тебе деньги, если ты не попросишь ее сказать мне, что она этого хочет.
После этого совета несчастный обратился на следующий день к матери с новой просьбой, и не получив разрешения ситуации, снова обратился к отцу следующим вечером. Так оно и шло: раздираемый на части Вильям обращался то к отцу, то к матери; и определенно с самого сотворения мира конкретная сумма в три доллара шестьдесят центов никогда еще ни в одном доме не упоминалась так часто, как в доме Бакстеров в понедельник, вторник, среду и четверг этой угнетающей недели.
Но в пятницу Вильям исчез после завтрака и не вернулся к ланчу.