Продолжение зелипукианы написал
"рождественская история" называется
Под рождество в квартире Зелипукина случилось ЧП - портрет тещи упал со стены. Портрет этот висел долго, теща на нем была еще молода и вовсе не напоминала нынешний суповой набор с изюмно-сморщенной, свекольного цвета мордочкой. Он трижды переживал страшные прямые попадания гигантской мешалки, рикошетившей от бугристого куполка прапорщика в моменты семейных драм, он выстоял во время мощных землетрясений, вызванных рыданиями жены Зелипукина, оплакивавшей нелегкую свою судьбу, прижавшись к стене, он выдержал даже зрелище пьяного Домбадзе, в голом виде изображавшего соплененного БубуКикабидзе в молодые годы. Все повидал этот портрет глупыми тещиными лупками и все вытерпел. А потом, без видимой причины, упал. Причем не просто вот взял и упал, как нормальный, человеческий портрет. Нет! Он, явно напитавшись ядом оригинала, с грохотом ёбнулся, сломав собственную раму и расколотив свое же, усыпанное мушиными точками стекло.
Первой из всего, сбежавшегося на звук, многочисленного прапорщикова семейства подала голос его жена: «к ссоре» - сухо и неожиданно тихо произнесла она. Зелипукин, пригнувшийся в предчувствии оглушительного рева, от неожиданности даже негромко пукнул. «Подонок,» - тут же отреагировала Степанида: «еще и пердит! На батю своего небось не пердит, а на мою мамулю» - тут она скорбно прослезилась: «запросто воняет!». «Батю не трожь!» - геройски пропищал прапорщик: «Батя…». Монолог его прервала верная женина шумовка, которая, опровергая свое название, бесшумно почти опустилась на неровный череп скандалиста.
Отойдя от наркоза, хитроумно пронесенного в клизме другом-Домбадзе, Зелипукин выклянчил у дежурной медсестры синий химический карандаш, долго вдохновлялся, глядя на останки спиленной с его головы шумовки, а потом накорябал на застиранном больничном пододеяльнике, близ надписи «ноги»: «Преметы збываюцца».
Под рождество в квартире Зелипукина случилось ЧП - портрет тещи упал со стены. Портрет этот висел долго, теща на нем была еще молода и вовсе не напоминала нынешний суповой набор с изюмно-сморщенной, свекольного цвета мордочкой. Он трижды переживал страшные прямые попадания гигантской мешалки, рикошетившей от бугристого куполка прапорщика в моменты семейных драм, он выстоял во время мощных землетрясений, вызванных рыданиями жены Зелипукина, оплакивавшей нелегкую свою судьбу, прижавшись к стене, он выдержал даже зрелище пьяного Домбадзе, в голом виде изображавшего соплененного БубуКикабидзе в молодые годы. Все повидал этот портрет глупыми тещиными лупками и все вытерпел. А потом, без видимой причины, упал. Причем не просто вот взял и упал, как нормальный, человеческий портрет. Нет! Он, явно напитавшись ядом оригинала, с грохотом ёбнулся, сломав собственную раму и расколотив свое же, усыпанное мушиными точками стекло.
Первой из всего, сбежавшегося на звук, многочисленного прапорщикова семейства подала голос его жена: «к ссоре» - сухо и неожиданно тихо произнесла она. Зелипукин, пригнувшийся в предчувствии оглушительного рева, от неожиданности даже негромко пукнул. «Подонок,» - тут же отреагировала Степанида: «еще и пердит! На батю своего небось не пердит, а на мою мамулю» - тут она скорбно прослезилась: «запросто воняет!». «Батю не трожь!» - геройски пропищал прапорщик: «Батя…». Монолог его прервала верная женина шумовка, которая, опровергая свое название, бесшумно почти опустилась на неровный череп скандалиста.
Отойдя от наркоза, хитроумно пронесенного в клизме другом-Домбадзе, Зелипукин выклянчил у дежурной медсестры синий химический карандаш, долго вдохновлялся, глядя на останки спиленной с его головы шумовки, а потом накорябал на застиранном больничном пододеяльнике, близ надписи «ноги»: «Преметы збываюцца».