"Я не люблю иронии..."
Я, действительно, очень не люблю иронии в литературе. Мне не нравится угадывать, смеется ли сейчас над моей глупостью автор или говорит всерьез. Как-то в девяностые я обмолвилась при одной читательнице, что Зощенко только подделывался под писателя из народа, надевал на себя маску, чтобы давать читателям хлеб, а не сыр бри. - Так он что, прикалывался?! - возмутилась девушка. - Ну, в каком-то смысле, да... N так возмутилась, что с негодованием отложила томик любимого писателя.
До сих пор не знаю, может, надо было соврать, потому что слишком трудно мне тогда было объяснить, почему надо было Зощенко прикидываться тем, кем он никогда не был. Мы обе - и я, и читательница - были молоды и голодны, но у нас обеих были тогда живы родители и крыша над головой.
Сейчас я взяла в библиотеке две книги про любовь, чтобы почувствовать, чем отличается дамский роман от некоммерческой, то есть настоящей литературы.
Одна из них написана английской писательницей Мэри Чэмберлен. Повесть называется «Английская портниха», и это название напомнило мне сюжет романа Барбары Картленд «Невеста для графа», где французская портниха помогла героине победить соперниц, завоевать сердце своего супруга. Сама Барбара одно время зарабатывала шитьем платьев на заказ, так что с помощью чэмберленовской книжки я надеялась заглянуть в ту эпоху жизни известной писательницы.
Что же, я получила куда больше, чем мне хотелось бы. Мне очень понравилось разгадывать характеристики тканей и моделей, я очень сочувствовала наивной юной Аде Воан, но - увы! - история закончилась трагически. Как сказано в послесловии самой писательницей, «у Ады не было шансов». Мечте талантливой портнихи не суждено было сбыться, ее умение помогло ей выжить в лагере смерти Дахау, но ничто не спасло ее от петли на родине.
Вот вам и главное отличие коммерческой литературы от простой: дамский роман наперекор жизненной правде всегда закончится соединением влюбленных и сбычей всех самых заветных мечт.
В растрепанных чувствах я взялась за сборник рассказов о любви Эрика-Эмманюэля Шмитта. Из его творчества я была знакома только с повестью «Оскар и Розовая Дама», и, конечно, расплакалась, как и положено добросовестной читательнице в конце над несправедливостью этого мира, где умирают дети, и подумала о том, как правильно реагировать на такую несправедливость.
Ну, а тут мне предстояло небольшое удивление. Заглавный рассказ «Одетта» не раз заставил меня широко раскрыть глаза. Очень уж поэтично описывает ее автор, а в письме своему любимому писателю с сердечком и прочими пошлостями предстает совсем не тот человек, с которым приятно находиться дольше времени, чем подарить автограф. От многословного монолога, которым героиня хотела примирить охладевших друг к другу супругов, меня чуть не стошнило. Следующий рассказ, где героиней выступает холодная и богатая женщина, щедро одаривающая бесталанного художника, посвятившего ее в тайну физической любви, я проглотила в пять минут, и остановилась в недоумении. Как это может так быть, совершенно непонятно.
Заглядываю в конец. «Самая прекрасная книга». Пять невинно заключенных в Gulagе женщин пишут «самую прекрасную книгу» для своих дочерей, которую они, исполняя священный ритуал, читают, собираясь вместе. Естественно, на каждой странице там домашний кулинарный рецепт... И вот тут я уже неудержимо расхохоталась! Ох, как давно я так не веселилась, как над этим повествованием. Вы только вслушайтесь в эти строки, сколько нелепостей вкупе с пафосом:
«Человек, написавший эти строк, посетил Россию. Советский режим рухнул, лагеря канули в небытие, а то, что олицетворяло несправедливость, исчезло навсегда».
Или:
«Меня усадили в старинное кресло с потертыми подлокотниками, и я начал читать лучшую книгу на свете, книгу, написанную заключенными тринадцатого барака, теми, кто отстаивал человеческую свободу в сталинских лагерях, обычными женщинами, которых Сталин счел опасными бунтовщицами В этой книге каждая из них написала три странички для оставшихся на воле дочерей, которых, быть может, им не суждено было увидеть.
На каждой странице этой удивительной книги был рецепт какого-то домашнего блюда». - Из картошки, черт побери, наверняка из картошки! «Бульбу варят, бульбу жарят, бульбу просто так едят»...
- Да ведь он это не всерьез, он стебется, он прикалывается, этот злодей! - дошло вдруг до меня.
Нет, возможно, что я ошиблась и, на самом деле, Шмитт писал без малейшей иронии, но тогда этот замечательный писатель - пошляк!