Виктор Вавич
Вспомнил недавно Бориса Житкова в разговоре с ПК. И заинтересовался, а кто он, кроме того что автор "Что я видел"? Оказалось, его главный роман - "Виктор Вавич".
"Это лучшее, что написано когда-либо о 1905 годе. Какой стыд, что никто не знает эту книгу. Я разыскал вдову Житкова и поцеловал её руку". Пастернак.
Все отмечают особый язык автора, язык рубленых фраз. Не знаю, стоит ли это воспринимать как преувеличение, в смысле, рубил ли Житков фразы специально, но моё прямое впечатление таково: русские выглядят гиперэмоциональными имбецилами, речь бессвязная, взгляд блуждающий, поступки немотивированные.
По поводу красно-белого дуализма. Как известно, до революции мы были целостными, после революции разделились на красных и белых, а потом превратились в кашу из белых, красных, псевдо-белых, псевдо-красных, красно-белых и никаких. В романе в первую очередь улыбку вызывают фрагменты, шитые красными нитками. Вот как немудряще марксизм предстаёт в виде любви:
"- Слушай, Надька, - заговорил весело Санька, - ты расскажи нам этот марксизм. Нет, попросту. Ну, представь себе, что земля первозданная, целина, леса, бурелом всякий. А люди все голые - с начала начнём, - так нагишом и сидят на земле. Все рядышком. Ну, кто здоровей, тот сейчас...
- Возьми, пожалуйста, и прочти и не будешь вздор городить. Надо приучиться марксистски мыслить прежде всего.
- Я понимаю ещё - логически выучиться мыслить, а как-нибудь там - технологически, или филологически, или марксологически - это уж ересь.
И Санька глянул на Подгорного: правда, мол? Поддержи.
Но Алёшка обернулся к Саньке и серьёзно вполголоса сказал:
- Это тебе не арифметика. Ты бывал влюблен? Так знаешь, что всё тогда по-иному кажется. Что было плохо, то стало дорого..."
А вот чем русская девушка бывает расстроена:
"- Танечка! - Он хотел с разгону радости поцеловать Таню, но Таня отодвинулась.
- Видала? Видала? - Санька тряс листками.
- Да что? Что?
- Конституция!
- Фу, я думала, хоть царя убили, - Таня нахмурилась."
Кое-где шито и белыми нитками, в первую очередь в линиях, где фигурируют евреи. Видимо, эти нитки и привели к запрету на издание романа и забвению на шестьдесят лет:
"Ты знаешь, что этой ночью, - Сеньковский хриплым шёпотом заговорил, поднял одну бровь, косо наморщился лоб, - говорил генерал Миллер - сердце русского человека не может не возмутиться... да... никак не может... кровью должно обливаться, когда жиды нашего отечества топчут права русского монарха, и кто останется смотреть на это и кто, значит, сложа руки, пускай, значит, тот, значит - стерва, и все верные сыны родины должны как один человек... и чтоб возмущенье и чтоб жидам и всякой сволочи. Жиды, говорит, кучкой, и вы, говорит, должны сплотить оплот... и вали!.. по всем по трём! - Сеньковский уж говорил громко, на всю квартиру. - В портрет чернилом! Это как?
- В государя?
- Ну да! Не знал, подумаешь! Шварк чернильницей жидёра какой-то. А что, морду не набьем? Набьем, так набьем, ой! Ой, жидочки-голубчики, покойникам позавидуете. Живьем, стервецы, в могилу полезете."
"Это лучшее, что написано когда-либо о 1905 годе. Какой стыд, что никто не знает эту книгу. Я разыскал вдову Житкова и поцеловал её руку". Пастернак.
Все отмечают особый язык автора, язык рубленых фраз. Не знаю, стоит ли это воспринимать как преувеличение, в смысле, рубил ли Житков фразы специально, но моё прямое впечатление таково: русские выглядят гиперэмоциональными имбецилами, речь бессвязная, взгляд блуждающий, поступки немотивированные.
По поводу красно-белого дуализма. Как известно, до революции мы были целостными, после революции разделились на красных и белых, а потом превратились в кашу из белых, красных, псевдо-белых, псевдо-красных, красно-белых и никаких. В романе в первую очередь улыбку вызывают фрагменты, шитые красными нитками. Вот как немудряще марксизм предстаёт в виде любви:
"- Слушай, Надька, - заговорил весело Санька, - ты расскажи нам этот марксизм. Нет, попросту. Ну, представь себе, что земля первозданная, целина, леса, бурелом всякий. А люди все голые - с начала начнём, - так нагишом и сидят на земле. Все рядышком. Ну, кто здоровей, тот сейчас...
- Возьми, пожалуйста, и прочти и не будешь вздор городить. Надо приучиться марксистски мыслить прежде всего.
- Я понимаю ещё - логически выучиться мыслить, а как-нибудь там - технологически, или филологически, или марксологически - это уж ересь.
И Санька глянул на Подгорного: правда, мол? Поддержи.
Но Алёшка обернулся к Саньке и серьёзно вполголоса сказал:
- Это тебе не арифметика. Ты бывал влюблен? Так знаешь, что всё тогда по-иному кажется. Что было плохо, то стало дорого..."
А вот чем русская девушка бывает расстроена:
"- Танечка! - Он хотел с разгону радости поцеловать Таню, но Таня отодвинулась.
- Видала? Видала? - Санька тряс листками.
- Да что? Что?
- Конституция!
- Фу, я думала, хоть царя убили, - Таня нахмурилась."
Кое-где шито и белыми нитками, в первую очередь в линиях, где фигурируют евреи. Видимо, эти нитки и привели к запрету на издание романа и забвению на шестьдесят лет:
"Ты знаешь, что этой ночью, - Сеньковский хриплым шёпотом заговорил, поднял одну бровь, косо наморщился лоб, - говорил генерал Миллер - сердце русского человека не может не возмутиться... да... никак не может... кровью должно обливаться, когда жиды нашего отечества топчут права русского монарха, и кто останется смотреть на это и кто, значит, сложа руки, пускай, значит, тот, значит - стерва, и все верные сыны родины должны как один человек... и чтоб возмущенье и чтоб жидам и всякой сволочи. Жиды, говорит, кучкой, и вы, говорит, должны сплотить оплот... и вали!.. по всем по трём! - Сеньковский уж говорил громко, на всю квартиру. - В портрет чернилом! Это как?
- В государя?
- Ну да! Не знал, подумаешь! Шварк чернильницей жидёра какой-то. А что, морду не набьем? Набьем, так набьем, ой! Ой, жидочки-голубчики, покойникам позавидуете. Живьем, стервецы, в могилу полезете."