23 сентября … ПЕРВЫЙ САМОСТОЯТЕЛЬНЫЙ
23.09.978 г.: Всё было обычным.
Как и во все предыдущие дни, позавтракав ещё до восхода солнца в лётной столовой, мы построились эскадрильей и пошагали в утренних сумерках по пересохшей, растрескавшейся азербайджанской земле на аэродром.
То, что во время вчерашней предварительной подготовки я увидел рядом со своим позывным в плановой таблице, помимо обычных синих «яиц», обозначавших контрольные полёты с проверяющими, ещё и маленький красный кружочек - запланированный самостоятельный полёт по кругу - меня, конечно же, волновало. И сомнение: «А вдруг не смогу?» - в глубине душонки по-предательски копошилось. Но над ставшим столь привычным распорядком эти чувства не превалировали.
Всё было обычным …
Три недели назад я впервые со своим инструктором гвардии старшим лейтенантом Александром Ивановичем Рыжковым поднялся с аэродрома Сальяны на учебном реактивном L-29 в знойное небо южного Азербайджана - суровой части этого края, обозначенной на полётных картах как «Муганское плато». Всё казалось чуждым: и безжизненный «лунный» ландшафт под крылом, и казавшееся тогда столь непростым искусство управления летательным аппаратом… И то, что в разгар лётного дня, прикоснувшись неосторожно к раскалённым на солнце металлическим частям самолёта рукой без перчатки, ты чувствовал почти ожог.
Потом гв.ст.л-т Рыжков улетел в командировку на перегоны, и нас, его экипаж, взялся «вывозить» командир звена гвардии майор Куценко. Летали почти каждый рабочий день. Курсанты постепенно осваивались, привыкая и к знойной жаре, и к внезапно налетавшим пыльным бурям, придумывая помогавшие преодолевать все невзгоды и лишения шутливые кличи-кричалки: «Пирсагат - оазис! Пох… боку ветер!»
Любимым же «скреплённым» выражением Константина Анатольевича Куценко в адрес его подчинённых курсантов было:
- Вы, б…@ди, меня всю жизнь помнить будете!
Да, это так - запомнили на всю жизнь !
Мешкообразного телосложения человек, с головой, по его собственному выражению, растущей без шеи - прямо из плеч - и густым ёжиком коротко стриженых волос на ней, с утрированной, ничего не имеющей общего с его истинным характером, напускной грубостью. В моём нынешнем восприятии он относится к той наивысшей категории особо почитаемых Великих Личностей, о которых я могу говорить и писать только с большой буквы - мой Инструктор.
Всю последующую жизнь и поныне меня мучает чувство невозможности в полной мере выразить свою признательность тем людям, которые на разных этапах вылепливали из меня Человека Летающего. Профессионально. Говорить этим людям просто слова благодарности - банально, сантименты им чужды в принципе. Дарить подарки - разве это важно?!
… И вот я «выбрал» положенный на L-29 минимум вывозных полётов. Без дополнительных «провозок» меня сразу запланировали самостоятельно.
Тот лётный день - суббота, 23 сентября 1978 года начался с контрольного полёта. Мой проверяющий начальник политотдела полка гвардии подполковник Бархатов (несмотря на его веявшую и в те времена отчуждённостью от истинных летунов должность, он казался нам неплохим мужиком… мне же особенно импонировала его очень нетипичная для большинства лётного состава наша общая приверженность к парашютным прыжкам).
Сразу же после контрольного полёта и совсем короткого - в пару напутственных слов - послеполётного разбора гвардии майор Куценко послал меня усаживаться в самолёт, стоявший с уже завязанными в задней кабине (под полёт одного лётчика) ремнями.
Когда, сидя в передней кабине, пристегнув и старательно затянув по всем правилам привязные ремни своего парашюта и катапультного кресла, я запросил по радио у руководителя полётов (РП) запуск, через борт снаружи мне под нос просунулся огромный кулачище нашего «Куцего»:
- Ты ж смотри, не опозорь мою фамилию! И свою!
Фамилию я позорить не собирался - ни свою, ни его.
Запуск… Руление… И всё-таки странно, даже смешно: в задней кабине никого нет и оттуда не раздаётся никаких команд. Я, нажав кнопку внутрисамолётного переговорного устройства (СПУ), даже привычно «проверил внутреннюю связь с инструктором». Самопрослушивание в наушниках есть, а в ответ - молчание. И при этом всё окружающее продолжает казаться точно таким же обычным, как и все дни перед тем.
Пропуская садящийся самолёт, я встал перед полосой на предварительном старте в ожидании «добра на взлётную». Справа - вышка РП, и на её балкончике прильнул к теодолиту один из курсантов - «дежурный наблюдатель за выпуском шасси».
Так ведь это же Гудок! Мой лучший друг и земляк Игорь Гудков, с которым мы неразлучны ещё с тех пор, когда, будучи школьниками, проходили в родном городе Жуковский военкоматские комиссии! А теперь мы оба - в одном экипаже у Куценко.
Вижу, как Игорь направил теодолит в мою сторону - так вот с кем я поделюсь переполняющим меня сейчас восторгом… Задевая ладонью в перчатке о прозрачный колпак фонаря, я стал из кабины неистово махать ему рукой! И тут же услышал по радио резкий окрик РП:
- Ну, ты ещё там помаши !
Моё настроение тут же омрачило чувство страшной вины за столь чудовищную недисциплинированность в такой ответственный момент… А в наушниках уже рявкает следующая строгая команда:
- Занимай взлётную !
Разбег, отрыв и… Вместе с улетевшей вниз бетонной твердыней уплыли, стали совершенно далёкими и мелкими все «те» - земные - проблемы и эмоции.
Так же точно я «ухожу» от них в каждом последовавшем полёте с тех пор и по сей день. И безумно облегчающая душу короткая мысль-фраза: «Вот я - и дома!» - мгновенно пронзает моё предельно занятое на каждом взлёте внимание одновременно с клацаньем замков убранного шасси… А уж после посадки опять тяжким бременем наваливаются проблемы земные. Но это - намного позже.
… Круг, заход, расчёт, посадка. Всё опять казалось обычным. А после заруливания я, как положено в армии, подошёл навытяжку к Куценко и, отдав воинскую честь, по-уставному доложил:
- Товарищ гвардии майор! Курсант Гарнаев выполнил первый самостоятельный полёт по кругу. Разрешите получить замечания.
Он просто молча пожал мне руку, и я стал угощать всех вокруг папиросами «Казбек».
Нам всем давно была известна авиационная традиция угощать после первого самостоятельного вылета сначала инструктора, а затем и остальных окружающих куревом. Марку курева у нас эта традиция строго не предписывала и, в принципе, это могли быть любые сигареты. Я же почему-то выбрал именно древний «Казбек». И, хотя мне-некурящему, это было совсем не привычно, сам смял по примеру Гудка папиросный мундштук в гармошку и, сквозь смех, стал попёрхиваться крепким дымом…
P.S.: На одноместном сверхзвуковом истребителе-перехватчике МиГ-23М автор впервые вылетел самостоятельно 25 июня 1980 года, уже на третьем курсе - в возрасте девятнадцати (19 !) лет…