Холодное сердце
Когда-то я была уверена, что в наших мужчинах суровость, строгость и безэмоциональность - воспитаны ежовым детством. Что ерунда все эти теории про женщин с Венеры и мужчин с Марса. Им с детства насаживают «не плач, ты же мужчина!», «не жалуйся, ты мужик!». Где после такого нащупать в себе тонкие струны души? Быть жалостливым, чутким, искренним?
Эмоции слабости задушены. Возможно, в нас воспитывали оптимизм и позитивный взгляд на вещи? Как бы не так. Постоянные одергивания «хватит смеяться», «чего ты скачешь», «веди себя потише», а потом взрослый дядя на самые большие жизненные победы реагирует сдержанным «нормально получилось».
Раз мне достался мальчик, мне хотелось восполнить эмоциональную пропасть любовью, нежностью и эмпатией. Моя душа нараспашку, и лоскуток сердца открыт. Бери, щупай, как оно стучит. И сам не стесняйся. Громко смейся, горько плачь, жалуйся и хвастай.
У нас в семье запрет на запрет проявления эмоций. Можно плакать просто так, навзрыд, и сколько угодно по продолжительности. Обязательно - говорить о чувствах. Своих и ребенка. Признаваться в любви, целовать, обнимать. Наедине, на людях, в гостях, не стесняясь. Вчера мы просто сели с Вовой на бордюр среди улицы и обнимались. Мы соскучились друг по другу, и восполняли расплескавшиеся сосуды любви.
В моих мечтах Володя-подросток, приходя со школы, сам зовет меня поговорить (слышу смех родителей подростков), если у него случилось что-то грустное. Я проявляю высший пилотаж эмпатического слушания, а потом мы долго сидим, обнявшись, на кухне, пьем чай с вареньем, смеемся, а потом я ухожу в тренажерку, а Вова учит уроки. Ну, я так мечтаю.
И уже сейчас наблюдаю, как моя мечта теряет контур. Хватить оправдывать их. У этих мужиков-черствышей с детства подрезаны эмоциональные крылышки.
На днях Володя перед засыпанием попросился ко мне в кровать. Разрешила полежать до прихода папы. Как приятно обнимать своего теплого ребеночка и дышать ему в макушку. Но я женщина, у меня эмоции, я не могу просто лежать и дышать. Мне нужно говорить. А главное, мне нужно слушать. Поэтому я приступаю к словесному террору:
- Володя, а ты меня любишь?
- Дааа… - протянул он в темноте. Приятно, ыыы. Но я не унимаюсь.
- Сильно?
- Да!
- А что такое любовь?
Вова притих, подумал-подумал, но сказал, как есть:
- Я не знаю.
- Как же ты говоришь, что любишь меня, если не знаешь, что такое любовь?!
- Мама, можно я пойду к себе в кроватку...
Где лирика любовных задушевных разговоров? Он берет и уходит. Как если бы ему было не два с половиной, а тридцать.
Или после садика. Я у него расспрашиваю:
- Как прошел день в саду?
- Хорошо.
- А что вы делали?
- Я не знаю.
- Как не знаешь? Может, играли или рисовали?
- Играли, рисовали.
- А ты по мне скучал? Вовочка, ты скучал по маме?
- Ну да.
Главное, нужно слышать это «ну да». В этом «ну да» вся боль женщины об эмоциональной некомпетентности мужчин! Я себе места не нахожу, а он мне «ну да».
Для себя я нашла два оправдания этих ситуаций:
а) у Володи недостаточный словарный запас, чтобы вести диалог;
б) у меня недостаточно мозгов
чтобы понять, что мы разные. Это женщине нужно быть музой, вдохновительницей, переживательницей и эмоциональным донором. А мужчине можно и сухарем.
Эмоции слабости задушены. Возможно, в нас воспитывали оптимизм и позитивный взгляд на вещи? Как бы не так. Постоянные одергивания «хватит смеяться», «чего ты скачешь», «веди себя потише», а потом взрослый дядя на самые большие жизненные победы реагирует сдержанным «нормально получилось».
Раз мне достался мальчик, мне хотелось восполнить эмоциональную пропасть любовью, нежностью и эмпатией. Моя душа нараспашку, и лоскуток сердца открыт. Бери, щупай, как оно стучит. И сам не стесняйся. Громко смейся, горько плачь, жалуйся и хвастай.
У нас в семье запрет на запрет проявления эмоций. Можно плакать просто так, навзрыд, и сколько угодно по продолжительности. Обязательно - говорить о чувствах. Своих и ребенка. Признаваться в любви, целовать, обнимать. Наедине, на людях, в гостях, не стесняясь. Вчера мы просто сели с Вовой на бордюр среди улицы и обнимались. Мы соскучились друг по другу, и восполняли расплескавшиеся сосуды любви.
В моих мечтах Володя-подросток, приходя со школы, сам зовет меня поговорить (слышу смех родителей подростков), если у него случилось что-то грустное. Я проявляю высший пилотаж эмпатического слушания, а потом мы долго сидим, обнявшись, на кухне, пьем чай с вареньем, смеемся, а потом я ухожу в тренажерку, а Вова учит уроки. Ну, я так мечтаю.
И уже сейчас наблюдаю, как моя мечта теряет контур. Хватить оправдывать их. У этих мужиков-черствышей с детства подрезаны эмоциональные крылышки.
На днях Володя перед засыпанием попросился ко мне в кровать. Разрешила полежать до прихода папы. Как приятно обнимать своего теплого ребеночка и дышать ему в макушку. Но я женщина, у меня эмоции, я не могу просто лежать и дышать. Мне нужно говорить. А главное, мне нужно слушать. Поэтому я приступаю к словесному террору:
- Володя, а ты меня любишь?
- Дааа… - протянул он в темноте. Приятно, ыыы. Но я не унимаюсь.
- Сильно?
- Да!
- А что такое любовь?
Вова притих, подумал-подумал, но сказал, как есть:
- Я не знаю.
- Как же ты говоришь, что любишь меня, если не знаешь, что такое любовь?!
- Мама, можно я пойду к себе в кроватку...
Где лирика любовных задушевных разговоров? Он берет и уходит. Как если бы ему было не два с половиной, а тридцать.
Или после садика. Я у него расспрашиваю:
- Как прошел день в саду?
- Хорошо.
- А что вы делали?
- Я не знаю.
- Как не знаешь? Может, играли или рисовали?
- Играли, рисовали.
- А ты по мне скучал? Вовочка, ты скучал по маме?
- Ну да.
Главное, нужно слышать это «ну да». В этом «ну да» вся боль женщины об эмоциональной некомпетентности мужчин! Я себе места не нахожу, а он мне «ну да».
Для себя я нашла два оправдания этих ситуаций:
а) у Володи недостаточный словарный запас, чтобы вести диалог;
б) у меня недостаточно мозгов
чтобы понять, что мы разные. Это женщине нужно быть музой, вдохновительницей, переживательницей и эмоциональным донором. А мужчине можно и сухарем.