о бабушке
Бабушка - это существо, наделённое совершенно особенными умениями и уникальной ролью. Трудно представить себе бабушку волчонка или галчонка, хотя наличие мамы для них важно не меньше, чем для человека. С английского это в общем смысле - "великая мать". Для меня же это ещё и суперводитель (инструктор, "водитель водителя"). Суперводитель (ведь не только маленькие, но и большие твои дети желают чувствовать себя рядом с тобой под защитой - ребёнком, но не терять при этом своего статуса "автомобилиста"), который уступил водительское место и занял место пассажира в машине с пометкой "детство". Но он так же ведёт машину, хотя в его руках нет рычагов, и от него зависит избежит ли машина аварии.
Бабушка - это особая роль. И тысяча разных образов. Для меня бабушка (моя бабушка) - это бесконечное рукоделие: и шитое, и вышитое, и вязаное. Это запах пирогов (именно запах тут важен, потому что это мечта, предвкушение, - и знаете ли вы, что такое запах пирогов из русской печи?) и тепло, расходящееся от печи поутру после холода зимней ночи. И ещё это безуспешная попытка выкормить самого слабого в кроличьем семействе крольчонка (и не думалось тогда, что спасаем его для того, чтобы потом убить).
Только у бабушки мог быть такой дом, где на раскалённую ладошку крыши шла лестница - туда, к разложенным на просушку ароматным ломтикам яблок (туда влекло меня и ос), к таинственному чердаку, в тишине которого слабым писком выдавали себя новорожденные котята.
Это запах сеновала, на который через щербинку крыши спускался (как в "Рождестве" Жана Бурдишона) луч света с плывущими в нём пылинками. А внизу - верстак с заманчивыми и для меня тогда непомерно большими (взрослыми!) инструментами. Но над всем этим усматривается не светлый голубь, а вездесущие деревенские птицы - деловитые и неунывающие воробьи с чёрными щёчками.
Я люблю цветы, букеты же не затрагивают моего сердца. Но на мой день рождения бабушка неизменно приносила букетик первых весенних цветов - крокусов, и не было драгоценнее подарка (это даже не букет, а само посещение Весны, и - увы! - в некоторые годы Весна запаздывала). В её день рождения на бабушкином столе постоянно являлась вся вышитая крестиком сирень.
И было памятное пешее путешествие в деревню с аппетитным и по ассоциации "бабушкиным" названием Пирогово. По дороге мы плели венки из луговых цветов и пели песню о девушке, которая страшилась утонуть в день своей свадьбы. (Не ты ли научила меня, что песня - друг в радости и утешительница в невзгодах?) Преодолевая песенную историю, мы без опаски прошли по мосту и оказались в деревне, оставшейся в памяти одним названием и пешим переходом до неё. Когда-нибудь, перед своим последним мостом ты, быть может, обернёшься, но не сможешь позвать с собой. А у меня в ответ - лишь естественное движение удержать: "Девочка Валя. Бабушка Валя. Не уходи!"
Но впереди даль и близь не проглядываются (или всё-таки проглядываются? - помнишь, в дотелефонную пору я могла "угадать" твой приход и становилась у окна, чтобы раньше дверного звонка удостовериться в ненапрасности своего ожидания), а позади - сродняются, наполняясь надуманной отчётливостью. И в этой надуманной отчётливости обретают иную, изменчивую, но прочную жизнь.
Бабушка - это особая роль. И тысяча разных образов. Для меня бабушка (моя бабушка) - это бесконечное рукоделие: и шитое, и вышитое, и вязаное. Это запах пирогов (именно запах тут важен, потому что это мечта, предвкушение, - и знаете ли вы, что такое запах пирогов из русской печи?) и тепло, расходящееся от печи поутру после холода зимней ночи. И ещё это безуспешная попытка выкормить самого слабого в кроличьем семействе крольчонка (и не думалось тогда, что спасаем его для того, чтобы потом убить).
Только у бабушки мог быть такой дом, где на раскалённую ладошку крыши шла лестница - туда, к разложенным на просушку ароматным ломтикам яблок (туда влекло меня и ос), к таинственному чердаку, в тишине которого слабым писком выдавали себя новорожденные котята.
Это запах сеновала, на который через щербинку крыши спускался (как в "Рождестве" Жана Бурдишона) луч света с плывущими в нём пылинками. А внизу - верстак с заманчивыми и для меня тогда непомерно большими (взрослыми!) инструментами. Но над всем этим усматривается не светлый голубь, а вездесущие деревенские птицы - деловитые и неунывающие воробьи с чёрными щёчками.
Я люблю цветы, букеты же не затрагивают моего сердца. Но на мой день рождения бабушка неизменно приносила букетик первых весенних цветов - крокусов, и не было драгоценнее подарка (это даже не букет, а само посещение Весны, и - увы! - в некоторые годы Весна запаздывала). В её день рождения на бабушкином столе постоянно являлась вся вышитая крестиком сирень.
И было памятное пешее путешествие в деревню с аппетитным и по ассоциации "бабушкиным" названием Пирогово. По дороге мы плели венки из луговых цветов и пели песню о девушке, которая страшилась утонуть в день своей свадьбы. (Не ты ли научила меня, что песня - друг в радости и утешительница в невзгодах?) Преодолевая песенную историю, мы без опаски прошли по мосту и оказались в деревне, оставшейся в памяти одним названием и пешим переходом до неё. Когда-нибудь, перед своим последним мостом ты, быть может, обернёшься, но не сможешь позвать с собой. А у меня в ответ - лишь естественное движение удержать: "Девочка Валя. Бабушка Валя. Не уходи!"
Но впереди даль и близь не проглядываются (или всё-таки проглядываются? - помнишь, в дотелефонную пору я могла "угадать" твой приход и становилась у окна, чтобы раньше дверного звонка удостовериться в ненапрасности своего ожидания), а позади - сродняются, наполняясь надуманной отчётливостью. И в этой надуманной отчётливости обретают иную, изменчивую, но прочную жизнь.