Моя мама встречалась с Марселем Марсо
Эту автобиографическую историю по моей просьбе написала моя мама, Люба Лунёва. Идея родилась после того, как она нашла и прислала мне маленький видеоролик, в котором она шла под руку с великим французским мимом Марселем Марсо. Это было в 1968 году, ей было 20 лет, до моего появления на свет оставалось еще три года. Ощущения, которые я испытала, впервые увидев свою маму на пленке такой молодой, передать невозможно. А прочитав эту историю, я словно бы прожила ее вместе с ней. Спасибо, мама!
Прочтите эту историю в картинках и расскажите моей маме, понравилось ли вам. Она читает мой журнал и обязательно прочтет все комментарии. Кстати, многие фотографии Марсо публикуются здесь впервые - они из маминого личного архива. Эксклюзив, так сказать!
Любовь Лунева
Как счастливы мы были…
Невеселая предыстория
В 1967 году, окончив Днепропетровский радиоприборостроительный техникум, я попала по распределению на Днепровский машиностроительный завод, сначала в отдел технического контроля радиоаппаратуры, потом в лабораторию по ее настройке. Но если работа была довольно интересной, особенно позже, в лаборатории, то после рабочего дня, который начинался и заканчивался рано, делать было особо нечего.
Потянулись монотонные дни, жизнь стала сильно отличаться от студенческой. Друг-однокурсник ушел на два года служить в армию, я намеревалась его ждать и исключала возможность заводить знакомства и проводить время на свиданиях. Ходить на танцы, которые во множестве устраивались на специальных танцплощадках в парках и домах культуры, мне претило. Во-первых, туда ходили для того, чтобы знакомиться, во-вторых, они собирали не очень приятную публику. Зато мы (я имею в виду круг друзей) с нетерпением ждали праздничных вечеров, чтобы потанцевать в своем коллективе. Но завод, в отличие от школы и техникума, я своим коллективом не считала - столько людей, что населить небольшой город хватило бы. Ни о каких интересных выставках в Днепропетровске того времени я ничего не слышала (первой, на которой я побывала, стала выставка работ Нади Рушевой, но это было гораздо позже, уже в 70-х годах). Два драмтеатра и исторический музей меня не интересовали. С музыкой к тому времени я была знакома очень мало, а с живописью и вообще изобразительным искусством - в рамках иллюстраций к школьным учебникам. Все это пришло позже, а тогда моя «культурная жизнь» была ограничена чтением и кино, только новые фильмы шли не слишком часто. Короче, ни увлечений, ни развлечений.
Унылости добавляло еще и общежитие (в отличие от студенческого называемое рабочим), где мне пришлось жить. В Днепропетровске тогда не было общежитий «нового» типа, когда на две-три комнаты один санузел и кухня. Это заводское общежитие было женским, представляло собой длинный, четырех- или пятиэтажный дом «хрущевского» вида, с единственным посреди фасада входом в вестибюль, где днем и ночью бдела какая-нибудь непременно злобная вахтерша, независимо от времени суток не пропускавшая ни одну постороннюю душу. Такая вот полутюрьма, с возможностью ее покидать. В час ночи дверь в общежитие запиралась, и, чтобы попасть туда позже, приходилось упрашивать вахтершу и выслушивать ее ругань. Но главное - общежитие было «коридорного» типа: бесчисленное количество комнат по обе стороны длиннющего коридора. Одна на весь этаж туалетная комната, одна же на этаж общая кухня. Ну а душ - вещь для советского человека необязательная. Душ располагался в подвале, был один на все здание, работал только в определенные часы, а чаще вообще не работал: сантехника - не ракеты, надежностью не отличалась. Соответственно, очереди туда, когда душ работал, занимали сразу «на комнату»…
В самих же небольших комнатах из-за отсутствия места не было ничего лишнего. К нелишнему относились один на четверых шкаф (каждой - по полке и по паре плечиков, и ни в чем себе не отказывайте), стол посреди комнаты, вокруг которого приходилось протискиваться боком, с четырьмя, и ни одним больше, стульями, да четыре узкие железные кровати с продавленными сетками, комковатыми ватными матрацами чуть ли не полувековой давности и такими же ватными подушками. К кроватям полагалось по тумбочке, прилагалось малогреющее шерстяное одеяло и меняемое раз в десять дней сероватое постельное белье (с обязательными черными метками-штампами, расплывшимися по углам). Да, были еще и, так сказать, украшения: чтобы стены не пачкались, на них у кроватей висели разноцветные тряпки-коврики, а на окне - шторы. У двери висел громкоговоритель - радиоточка на одну программу. Вот и все хозяйство. Всю эту красоту застенчиво освещала одна лампочка.
В общем, бытовые условия, мягко говоря, не радовали. Но хуже скопления кроватей, тумбочек и стульев было скопление чужих друг другу людей. В комнате, куда я попала, были две весьма ограниченные особы, приехавшие из какого-то глухого угла, чтобы работать нянечками в детских яслях. Третья была из детдома и часто отсутствовала, а когда была на месте, вела себя как мышь под присмотром двух кошек.
Меня всё там угнетало. Дело было даже не в убогости обстановки (я четыре года жила точно в таком же студенческом общежитии), а в общей атмосфере недоброжелательности в этой комнате. В такой «дом» возвращаться совсем не хотелось, а куда деваться. За полгода, что я там прожила, у меня успела развиться тяжелейшая депрессия, хотя слово такое было тогда не в ходу. Она выражалась в том, что я не хотела вообще никого видеть и не могла ни с кем разговаривать. Дошло до того, что я - «сова» - вставала по утрам в пять вместо полшестого, чтобы уйти на работу как раз к моменту подъема остальных. Досыпала я в транспорте, стоя. Ехала полтора часа - автобус, потом троллейбус и трамвай - зажатая так, что можно было, задремав, не бояться упасть. Зато по дороге на работу я избегала знакомых лиц и могла ни с кем не разговаривать. Столь же трудно мне стало общаться и с немногочисленными друзьями: они не в силах были чем-то помочь, а от их искреннего сочувствия становилось только хуже. Отвращение к жизни было так велико, что даже не знаю, как я все это вынесла.
К счастью, на работе семейные тетки не любили вторую, вечернюю смену. И я нашла выход: договорилась, что буду какое-то время постоянно работать во вторую смену - с четырех дня и до полпервого ночи. Теперь по утрам, когда соседки собирались на работу, я спала, потом полдня была в блаженном одиночестве, уходила до их прихода, а возвращалась глубокой ночью, когда все спали. А вскоре и переселилась на освободившееся место в другую комнату, где жила моя знакомая по студенческому общежитию, Люда Кирилчева. В техникуме мы мало общались (учились на разных курсах), а подружились, когда стали работать на заводе. Две другие девчонки были вполне приемлемыми и даже приятными соседками. И моя депрессия понемногу стала сдавать позиции.
Я в 1968-м
Эта фотография, единственная у меня за тот год, сделана как раз в то время, когда жизнь в окружении людей совсем другого склада, чем мои бывшие соседки, стала налаживаться. Как-то вечером мы с девчонками рассматривали свои фотоальбомы (непременный атрибут скудного набора личных вещей в те годы) и выяснили, что ни у кого из нас нет фотографий за последнее время. В ближайший выходной мы тщательно причесались, принарядились, накрасились и вместе отправились в фотоателье за своими портретами. Надо сказать, что фотоаппараты тогда редко у кого были - и дорогие, и сложные в обращении: с проявлением пленок и печатанием снимков приходилось возиться самому фотографу, что требовало не только навыков, но и совсем других жилищных условий. А услуг по изготовлению фотографий, как сейчас, не было и в помине.
Забавно, что моя дочь, когда увидела, что я включаю эту фотографию в свой рассказ, заметила: «Специально сделала в парикмахерской прическу? Ну прямо гламур какой-то! Ты же не такая была!»
Да такая я была, такая. Ну, с поправкой на обстоятельства. Просто другие мои фотографии любительские, и часто в худшем смысле этого слова, а эта - из ателье, где и свет поставлен, и качество снимка и бумаги получше. Конечно же, когда специально фотографируешься, это напрягает и всегда сказывается на выражении лица. (Зато я в тот раз не позволила фотографу развернуть и приподнять мою голову, чтобы смотреть «куда-то вдаль», как это было у них принято, а настояла на своем «непрофессиональном» ракурсе. Наверное, оттого и остался на лице некоторый налет упрямства, который я вижу.)
К тому же ни в какой парикмахерской причесок я никогда не делала. И макияж, и прически мы с Людой всегда делали сами, в соответствии с тогдашней модой (и даже стриглись мы сами: спереди самостоятельно, сзади стрижку поправляла подруга). Каждую ночь наши несчастные головы лежали на бигуди - мука была та еще! Бигуди были жесткие, сильно давили, но что делать - в том возрасте нами правила мода, а она была в некоторых случаях беспощадна. Не накрутишь волосы на ночь - не сделаешь и прическу утром (модный в то время «начес» не будет держаться на прямых волосах), а как тогда «непричесанной» на работе появиться?
Да что там прически - мы с Людой и шили себе все сами. Одеваться мы обе любили красиво, а в магазинах продавалось такое, что нормальная девчонка могла бы надеть разве что под дулом пистолета. А чтобы вещь поинтересней «достать» (то есть купить у торгашей) - столько денег у нас не было. Вот и приходилось покупать ткань, придумывать фасон (в большом ходу были всевозможные журналы мод с выкройками) и шить самим, поскольку после покупки ткани денег на портних тоже не оставалось. Хорошо, что мама выучила меня шить еще в школьные годы, да и потом помогала со сложными вещами, например, когда надо было сшить пальто. Шить на себя и детей мне приходилось еще долгие годы. Правда, с тех пор я просто ненавижу иголку в руки брать. Примерно такое же отношение у меня к отвертке - после того как я полжизни проработала настройщиком радиоаппаратуры. Сейчас мне легче купить новую вещь, чем заставить себя зашить распоровшийся шов либо вернуть на место оторвавшуюся пуговицу. Или сменить утюг на новый, вместо того чтобы, скажем, подкрутить разболтавшиеся контакты электрического шнура. Но это сейчас, когда чего-чего, а товаров хватает.
Итак, моя жизнь постепенно нормализовалась, но... мне этого оказалось мало. Хотелось чего-то еще, какого-то занятия, чтобы дни не проходили так монотонно. Да и тело, привыкшее к нагрузкам спортивной гимнастики, которой я занималась и в школе, и в техникуме, требовало больше движения. Но продолжать занятия гимнастикой было негде: в те годы она стремительно молодела, и тренерам не нужна была двадцатилетняя гимнасточка всего со вторым разрядом. А другие виды спорта мне были неинтересны.
Вообще занятия спортивной гимнастикой (точнее, спортивная и пластическая подготовка) дважды могли привести мою жизнь к полной перемене. Первый шанс выпал, когда я только пришла на завод.
У одного из моих бывших сокурсников снимал комнату режиссер какого-то цирка, приехавшего на гастроли. Он искал новых гимнасток. И этот мой сокурсник ходил за мной по пятам и уговаривал уйти в цирк, считая, что я для этого дела очень подхожу, а на заводе мне не место. Я долго раздумывала, но так и не могла ни на что решиться. Обещала еще подумать. Отнекивалась. Он опять приставал. Я ссылалась на то, что должна по распределению отработать три года. Не помогало - он уверял, что циркач легко освободит меня от этой повинности. Циркового быта я не знала совсем, но когда представила, что буду всю жизнь колесить по всяким городам и городишкам, жить в задрипанных гостиницах и чужих квартирах, то поняла, что этого совсем не хочу, а хочу учиться дальше, в университете. Что и сделала через два года.
Второй шанс коренным образом изменить жизнь судьба дала мне благодаря пантомиме. Вернее - дать-то не дала, только поманила. И это была целая история.
Пантомима
В какой-то газете я прочитала про студенческий театр пантомимы. Загорелась. Пантомима в то время еще была довольно новым явлением, не избитым, от этого слова веяло чем-то суперсовременным, даже экстравагантным - не то что какой-нибудь там кружок танцев в «художественной самодеятельности»! Я выяснила, что театр работает во Дворце студентов (бывшем Потемкинском дворце) в парке Шевченко.
Потемкинский дворец - Дворец студентов им. Ю. Гагарина, Днепропетровск. Главный вход (фото из Интернета)
Поехала, узнала у вахтерши расписание репетиций, за компанию уговорила Галю Гаврилову, с которой подружилась на заводе, и в ближайший репетиционный вечер мы с ней отправились туда. Было это в начале 1968 года.
Потемкинский дворец, спуск в Потемкинский сад, к Днепру (фото из Интернета)
Сам Потемкинский дворец - нынешний Дворец студентов достоин внимания, но о нем немало написано в Интернете. Репетиция в тот раз шла на сцене зрительного зала - прогон предстоящего спектакля. В зале сидели два-три человека, и режиссер сразу поинтересовался, кого еще принесло. Ну не так грубо, но было понятно, что посторонние зрители ему не нужны. Узнав, что мы хотели бы заниматься у него, он посмотрел на нас уже с интересом и разрешил остаться в зале.
Вестибюль, справа вход в зрительный зал (фото из Интернета)
Так я впервые встретилась с Гариком, Георгием Александровичем Городецким, организатором, душой и мотором театра пантомимы, художественным руководителем, режиссером и постановщиком в одном лице. Это был не человек, а собрание талантов: мало того что он был натурой творческой, музыкальной, замечательным артистом, мимом (хотя и не участвовал в своих постановках), так еще и обладал редкими организаторскими способностями, вообще мало свойственными творческим людям, да к тому же и способностями снабженца, «доставалы». Ну, скажем, где бы мы без Гарика могли в те времена повального дефицита раздобыть концертные трико-комбинезоны? (Это я сейчас, в своих воспоминаниях, зову его Гариком, как звали многие его ученики. А тогда, даже спустя годы и несмотря на его просьбы, я не могла обратиться к нему иначе, как по имени-отчеству. Он был не намного старше нас, но вызывал во мне чувство почтения и даже восхищения, и я никак не могла сказать ему ни «ты», ни «Гарик».)
А на сцене тем временем отрабатывались фрагменты представления. Все актеры были молодые, студенческого возраста. Бросилась в глаза неровность во владении артистов телом, с мимикой было вроде получше. Среди девочек выделялась одна - яркая, красивая, стройная, с роскошными черными волосами до пояса, но, к сожалению, с не очень гибким телом. Позже выяснилось, что это была Тася Ашовская, так сказать, примадонна. Зато среди ребят выделялись сразу две безусловных звезды: длинный и тощий Саша Бельский и невысокий, даже миниатюрный, Эдик Рубинчик. Они работали в основном в паре, и следить за ними было сплошным удовольствием: и техника отличная, и явный талант, без преувеличения. Можно даже сказать - сочетание актерского таланта души и тела.
У меня сохранилось несколько невесть кем сделанных ситуативных фотографий того периода, к сожалению, в основном нерезких и абсолютно некачественных. Но все равно дорогих.
Репетиция. Эдик Рубинчик и Саша Бельский (справа)
Со следующего занятия присоединились к коллективу и мы с Галей. Работа и вся прочая жизнь на несколько лет отошли у нас на задний план, а в моей жизни появилось не только новое увлечение, но и новый смысл. Сначала шло обучение основам жанра, потом, параллельно, репетиции, репетиции, репетиции. Потом первое участие в спектакле, в массовке, позже и парный номер…
Левое крыло, дверь в бывшую студию пантомимы (фото из Интернета)
Студия пантомимы располагалась в торце левого крыла дворца - огромная комната с рядами больших окон с двух, а может, и с трех, уже не помню, сторон, с высокими зеркалами в простенках. Репетиции начинались с разминки и отработки элементов техники. Потом все разбредались в одиночку или парами по углам студии и даже по разным закоулкам дворца, вплоть до подвалов, ища уединения - нет, не для того, что обычно подразумевается, - для отработки своих номеров. Ну и под конец все собирались, и начиналось общее действо…
Репетиция
В том основном составе труппы были, кроме уже упомянутых, супружеская пара Володя и Света Калинины, Валера Чернецов (это с ним у меня, после ухода в декретный отпуск Светы, был номер «Поп и черт»), Ростик Ищенко. Были еще несколько человек, память сохранила не все их имена: редко появлявшаяся на репетициях Валя Белинская, Игорь Бидник, невысокий румяный толстячок Толик Ковзель... Позже пришли очень талантливый и целеустремленный Валера Клейменов, Алик Шумский, из танцевальной студии - Миша Бояринцев, Саша Салов, Вова Тищенко, подружки Оля и Надя…
Миша Бояринцев
Готовился новый спектакль «Зримая песня». Собственно, песням (они звучали сопровождением, на магнитофоне) было посвящено первое отделение программы. И никто, конечно, не изображал, что поет. Просто сценарий представления был составлен по песням советских композиторов. Я не помню всех, но вот несколько: «До свидания, мальчики» Окуджавы (интересно, что в программке концерта в списке композиторов Окуджава не значился), «Мальчишки России» («Зачем на мальчишку надели погоны, поставили в строй»), «Нежность» Пахмутовой («Опустела без тебя Земля»), «Ветер» Новеллы Матвеевой…
Второе отделение представляло собой веселую «солянку» и называлось «Внимание, мотор!». По программке: «Сессия» - приколы на экзаменах (подзаголовок - «Веселая миниатюра, в которой главный герой - студенческие терзания»). «Зайчик» («Ты просто так явилась мне, как легкое виденье в детском сне») - Ашовская играет со световым зайчиком. «Цветок раздора» («Испания - страна страстей и шпаги») - «дама» Калинина на балконе, два «идальго», Бельский и Рубинчик, «поют» под балконом серенады и устраивают изумительную дуэль на шпагах. Кстати, чтобы освоить сценическое «искусство фехтования», Эдик с Сашей множество раз смотрели французских «Трех мушкетеров», выучили фильм практически наизусть, а потом отрабатывали на неизвестно где добытых рапирах (Гарик же!) приемы фехтования - отрабатывали движения до такой точности, что, наверное, могли провести дуэль с закрытыми глазами. Как позже с гордостью рассказывал Эдик, кто-то из настоящих фехтовальщиков весьма высоко оценил их работу.
Репетиция «Цветка раздора». Эдик Рубинчик и Саша Бельский (справа)
Иду по программке далее. Номер «Рождение» - о зачатии, рождении, развитии и становлении человека. «Поп и черт», эпиграф: «Бог создал землю, черт ее усовершенствовал». Сначала это был номер Чернецова и Калининой, которую позже сменила я, о соблазнении попа чертом, вернее чертовкой. Я была полегче и, благодаря занятиям гимнастикой, погибче Светы, и когда Гарик отдал роль мне (Света ушла в декрет), он пригласил дворцового хореографа поставить для попа и черта головокружительный рок-н-ролл. Когда в номере дело доходило уже до танца, поп так расходился, что подбрасывал и на большой скорости крутил вокруг себя чертовку. Причем крутил, подхватив одной рукой только под коленки. Так что у меня была гипотетическая возможность улететь в оркестровую яму, что служило поводом для постоянных шуточек. Далее поп случайно обнаруживал обмотанный вокруг моей талии длинный хвост, раскручивал его и в ужасе от всего содеянного опять бросался на колени и начинал с торопливо молиться, а чертовка, оседлав его, уезжала верхом со сцены, помахивая хвостом и постегивая им попа...
Единственная моя фотография на репетиции
Забегу вперед. Хореограф поставил для одного из наших номеров еще и групповой танец под какую-то модную тогда ритмичную мелодию. И случилось так, что мы с Галей на чей-то день рождения попали в новую компанию. Как всегда, начались танцы, и вдруг кто-то поставил пластинку с той самой мелодией, под которую и был сделан наш танец. Мы с Галей посмотрели друг на дружку, встали рядом - и давай танцевать! Блондинка и брюнетка, с пантомимической пластикой, да еще и с отработанными до синхронности движениями - одним словом, шумный успех был обеспечен. А вообще, несмотря на многолетние занятия спортивной гимнастикой, танцевать по-настоящему я научилась, только когда пришла в театр пантомимы. Постоянные специфические упражнения основательно раскрепостили тело, без чего танцевать невозможно. Между прочим, занятия пантомимой раскрепостили не только тело, но и зажатую воспитанием дома и в школе психику, и я довольно скоро это почувствовала. В общем, вспоминая те годы в театре, я и сейчас ощущаю нечто радостное, праздничное, яркое, и в такие минуты кажется, что все еще впереди…
На репетиции. Эдик Рубинчик и Валера Клейменов (справа)
Ну да я же еще не все рассказала о втором отделении спектакля. «Новый наряд короля» по Андерсену, «сказка для взрослых» («Под новым платьем короля - его достоинство и слава»): король - Калинин, шут - Ищенко, два министра, один из них - Бельский, и воришки - Ковзель и Бидник, которые по простоте своей и открывали почтенной публике, что король-то… Далее шел номер «Гангстеры», поставленный под влиянием вестернов: «Ее крепкие зубы вонзились в горло молодого ковбоя. Но в последний момент Сэм…» (т. 44 романа Чарльза Кока-Кола «Кровавая Мери», стр. 506, 32 строка сверху - ну так написано в той же программке). Потом «Четвертое измерение» (не помню, что-то с воображаемым лабиринтом). А под конец «Колобок», с подзаголовком «Современная сказка о том, как не должно быть». Колобок - «18 лет, без претензий», короче пройдоха, Э Рубинчик; Лиса - «тоже 18 лет, с претензиями на любовь», В. Белинская; Заяц - «интеллигент из ряда вон выходящий», В. Тищенко; Волк - «довольно неустойчивый элемент», в общем, пьяница, А. Бельский; Медведь - «студент, вес 180 кг, мастер спорта по самбо», наш маленький и весьма упитанный А. Ковзель.
Этюд. Слева направо: Саша Бельский, Галя Гаврилова, Алик Шумский, Надя и Оля, Саша Салов (начало 1970-х)
Это только программа того спектакля, в котором я впервые участвовала. Но творческая фантазия и Гарика, и вообще всех участников его коллектива без конца рождала новые номера и постановки. Помню шпионскую комедию со всякими трюками, навеянную мультиком «Шпионские страсти» (Галя потом часто смеялась, вспоминая, что играла там «урну». Не подумайте чего - она была из «наших», следивших за «шпионом», и доблестно скрывалась за урной для мусора, в которую «шпион» что-то прятал, а Галя оперативно доставала сей вещдок). Помню «Балладу о дереве» и «Маски» («…и вылезло лицо из-под Лица, и выскочила маска из-под Маски») Бельского. Помню «Сплетню» («Каждую радостную новость передай немедленно своему хвосту. Фафик»). Все эти названия и эпиграфы я взяла, конечно, из программок, всего не запомнишь.
1960-е. Эдик Рубинчик в роли Кощея Бессмертного
Спектакль, о котором я рассказываю, назывался «творческим отчетом студии пантомимы» и состоялся во Дворце студентов 11 апреля 1968 года. Вскоре одному из наших ведущих мимов, Эдику Рубинчику, предстояло уйти в армию.
Эдик Рубинчик в студии. Частые шуточки и приколы в студии нередко выражались средствами пантомимы - специфика занятий
На состоявшейся после спектакля вечеринке мы своими подписями и пожеланиями новоиспеченному солдату исчеркали программку и пригласительный билет и вручили их ему с общим пожеланием поскорее к нам вернуться. А он радовался, что успел отыграть спектакль, и пригласил всех нас к себе домой на проводы, специально устроенные для коллег по театру…
…Рассматривая старые программки, я с изумлением обнаружила в одной из них, от 1971 года, такую запись: «Художник - М. Рытяев». Бог ты мой! Это же талантливейший художник Миша Рытяев, тоже из Днепропетровска, с которым я познакомилась в кругу друзей-художников уже в Москве, в 1973 году! Но все понятно: в 1971-м меня не было в театре, тогда у меня родилась дочь. Так что с Мишей я не могла там встретиться.
Киевские встречи
В том же, 1968, году наша труппа дважды встречалась с Марселем Марсо во время его гастролей - в Киеве и Донецке.
Программка спектакля Марселя Марсо в Киеве, 1968
На его спектакль в Киеве (в апреле 1968) мы, человек восемь, ехали с приключениями (без приключений и выдумок не обходилось ни одно мероприятие с Гариком!). Дело в том, что денег на поездку ни у кого не хватало, и Гарик решил, что мы купим на всех три-четыре самых дешевых билета в общий вагон поезда, а остальные рассредоточатся, заранее войдут в вагон как провожающие, а там затеряются среди пассажиров. По билетам поехали, естественно, девочки. А мальчики вынужденно стали «провожающими» и потом то прятались от проводниц и контролеров на багажной полке за чьими-то вещами, то отсиживались в туалете или в другом вагоне. Но все-таки благодаря Гариковой придумке все доехали. Тот случай, когда Цель оправдывала средства ))
Для своих юных внуков поясню, что общий вагон тех лет - это когда нет спальных мест, а на каждую нижнюю полку в плацкартном вагоне продавали по три «сидячих» билета. Кто успевал - занимал верхнюю, «лежачую» полку, на которую билетов не продавали, а некоторые даже забирались на незанятые багажные полки, под потолок: все легче, чем долгими часами сидеть в тесноте на деревянных скамьях. Как правило, в таких «купе» ехало еще больше людей, потому что проводницы не прочь были подзаработать и пускали лишних пассажиров. Но народ у нас - тот, который ездил в общих вагонах - был и терпеливый, и привычный ко всему: на нижних полках часто сидели больше трех человек, имеющих билеты. Да еще вся эта простецкая публика обычно везла с собой чемоданы, коробки, узлы, мешки, набитые чем-то сетки-авоськи и прочий скарб. Так что в вагоне, по крайней мере в тот раз, было просто не пройти, а мы впервые радовались тесноте: мальчикам легче было прятаться.
Вспоминая об этой поездке в Киев, я буквально зациклилась на одной мелочи, которая, как мне казалось, не стыковалась с остальным, вызывала сомнения, все ли в порядке с моей памятью. Середина апреля на Украине у меня ассоциируется с уже хорошим теплом, а зрительная память настаивает, что мы были в пальто. Абсолютная мелочь, конечно, но засела в мозгу. Извлечь «занозу» помог Интернет: стоило набрать в строке поиска пару слов, как объявился сайт с «архивом погоды по городам СНГ (19 и 20 века)». И оказалось, что средняя температура в Киеве в те дни была 3 - 4 градуса, с «минусовыми» заморозками. Ну вот, все встало на свои места, мое занудство угомонилось - можно продолжать.
Денег у нас не было не только на нормальный проезд, но и на билеты на спектакль. Но тут можно было не беспокоиться, все равно билеты к нашему появлению в день спектакля уже были распроданы. Не было у нас и договоренности о встрече - великий мим и не подозревал о нашем театрике. Но Гарик не был бы Гариком, если бы что-то не придумал. Он разузнал, где вход для артистов, и мы стали там дежурить задолго до спектакля. Дождались, когда подъехал автобус с ожидаемыми французами, и, несмотря на сопротивление сопровождавших их местных лиц, кинулись к артисту. Нам, видимо, повезло: его продюсер, дама внушительных размеров, говорила мужским басом, но все-таки по-русски (может быть, она была из семьи первых эмигрантов) и могла нейтрализовать местную переводчицу. В общем, Марсо, узнав, что мы всем театром приехали из другого города, чтобы повидать его и посмотреть спектакль, пригласил нас побеседовать (кажется, на следующее утро, точно не помню) и на свое выступление. А услышав, что в кассе нет билетов, распорядился нас провести. Гарик, что бы мы делали без тебя?!
Марсель Марсо - Бип (фото из Интернета)
Итак, попадание на спектакль было обеспечено. В ожидании назначенного времени, когда за нами должен был кто-то выйти, мы стояли группой перед входом в концертный зал «Октябрьский» и размышляли уже о следующей проблеме: где переночевать. Ни о каких гостиницах не было и мысли: ни лишней копейки в кармане, ни, собственно, мест в самих гостиницах - советские будни. У кого-то были знакомые в Киеве, мальчишки собирались ночевать на вокзале. Нам с Галей податься было некуда, и мы тоже решили идти с ними на вокзал. Но наш Гарик и тут не растерялся. Он выбрал из тех, кто вокруг спрашивал «нет ли лишнего билетика», симпатичную, интеллигентного вида девушку нашего возраста и разговорился с ней. А познакомившись, предложил ей бартер: мы проводим ее на спектакль, причем бесплатно, а она берет меня и Галю к себе ночевать. Девушка, кажется, ее звали Светой (или Наташей? Ладно, пусть будет Света), почему-то очень смутилась, стала краснеть и лепетать что-то о том, что «она бы с радостью, но у нее совсем нет условий» и т.п. Но посмотреть выступление Марселя Марсо ей очень хотелось, и наш Гарик, шикая на смутившихся и пытавшихся отказаться нас с Галей, все-таки навязал нас ей, а после спектакля еще и проследил, чтобы мы уехали вместе.
Из программки 1968 г.
…Опять забегая вперед, расскажу, что девушка была права насчет условий и имела все основания чувствовать себя неловко. Еще по дороге Света рассказала, что «учится в институте, живут они с мамой, которая работает дворником, в очень, извините, старой квартире, но скоро должны дать новую»… Мы пришли и… Почти все в моем окружении жили бедно, но это был привычный, более-менее одинаковый уровень бедности, а такой нищеты мне ни до того, ни после видеть не приходилось. Контраст между вполне элегантным и далеко не бедным видом девушки и убогостью этой конуры на натуральном чердаке старого дома - что само по себе уже было невиданным в те времена - был шокирующим. В эту каморку, кое-как обитую изнутри досками, вела крутая железная лестница - прямо по наружной стене. А внутри не было ничего, кроме явно кем-то выброшенных старого стола и железной полуторной кровати на двоих… Этот контраст говорил о единственном желании матери - чтобы ее дочь, как тогда еще говорилось, «вышла в люди», вырвалась из нищеты, чтобы не чувствовала себя в глазах окружающих ущербной.
Ее мама, скрывая смущение, быстро пожарила нам картошки и накормила. Спать нас с Галей положили, естественно, на полу, постелив что-то, что нельзя было отличить от лохмотьев. Мы накрылись своими пальто и были счастливы: сыты и спим в тепле, на что даже не рассчитывали. Было только неловко, что мы своим довольно нахальным появлением смутили этих добрых людей. А в свете уличного фонаря сквозь крохотное оконце видны были плечики с модным пальто девушки, аккуратно висевшим на гвозде у двери, что вносило какую-то безумную нотку во всю эту обстановку…
Из программки 1968 г.
Спектакль мы смотрели прямо из-за кулис. Так великодушно распорядился Марсо, поскольку зал был набит зрителями. О выступлении Марселя Марсо мне лучше не рассказывать, видеозаписей в Сети немало. Конечно же, знаменитый Бип. Конечно же, наш общий восторг. Конечно же, сразу куча новых идей в головах. Но вот что интересно. В тот раз, когда я видела Марсо впервые, я далеко не все детали его выступления улавливала. Я сама еще была новичком в пантомиме, а любое искусство для понимания требует в некоторой степени ознакомления с ним. Но гораздо позже, когда мы с Галей в 70-х годах попали на выступление Марсо в Москве, я смотрела на это действо, на все перевоплощения уже совсем другими глазами. В этот раз я улавливала и успевала понять все детали его довольно динамичных номеров. А восторг и радость от встречи с мастером были прежними.
Из программки 1968 г.
Окончание истории и видео - в следующем посте.