Никому не до немцев
Еще из Записок:
(В эвакуации в Чистополе)
Вскипятить чай было не на чем. Я накормила ее всухомятку.
Потом уложила в свою постель, а сама легла на пол, на тюфячок.
Сначала мы говорили как-то обо всем сразу. Я пыталась подробнее узнать что-нибудь о Тусе и Шуре (Анна Андреевна привезла мне письма от них).
Потом я спросила:
- Боятся в Ленинграде немцев? Может так быть, что они ворвутся?
Анна Андреевна приподнялась на локте.
- Что вы, Л. К., какие немцы? О немцах никто и не думает. В городе голод, уже едят собак и кошек. Там будет мор, город вымрет. Никому не до немцев.
28 октября 41. [Эшелон «Казань - Ташкент»] Анна Андреевна не отходит от окна.
- Я рада, что вижу так много России.
В Казани все было очень мучительно. Если бы не Ида, нам вряд ли удалось бы сойти с парохода на пристань, а потом, сквозь толпу, пробиться в город. Мы отправились в Дом печати. Расспрашивали прохожих. Татарин сказал мне: «За то, что ты молодая, а седая, я тебя провожу». Огромный зал Дома печати набит беженцами из Москвы. Спят на стульях - стулья стоят спинками друг к другу. Пустых мест нет. Мы с Идой уложили Анну Андреевну на стол, Люшу и Женю под стол, а сами сели на подоконник. Анна Андреевна лежала прямая, вытянувшаяся, с запавшими глазами и ртом, словно мертвая. Мне под утро какой-то военный уступил место на стульях. Я легла, но не спала. Когда рассвело, оказалось, что бок о бок со мной, за спинками стульев, спит Фадеев.
2 ноября 41. Новосибирск. Синенькие вагоны московского метро, заваленные снегом.
На них указала мне зоркая Анна Андреевна.
3 ноября 41. Снова разговор с Анной Андреевной о конце Марины Ивановны. Между прочим, Анна Андреевна сказала мне, что стихотворение Мандельштама «Не веря воскресенья чуду» посвящено Цветаевой.
Потом:
- Осип два раза пробовал и в меня влюбиться, но оба раза это казалось мне таким оскорблением нашей дружбы, что я немедленно прекращала.
5 ноября 41. Эшелон с немцами Поволжья. Ему негде пристать. Теплушки; двери раздвинуты; видны дети, женщины, белье на веревках. Говорят, они уже больше месяца в пути и их никакой город не принимает.
На станциях, на перронах вповалку женщины, дети, узлы. Глаза, глаза… Когда Анна Андреевна глядит на этих детей и женщин, ее лицо становится чем-то похожим на их лица. Крестьянка, беженка… Глядя на них, она замолкает.
Я сказала ей, что сегодня, когда шла к ней через воинский вагон, услышала с верхней полки:
- Я бы тех жидов Гитлеру оставил, нехай он их всех в землю закопает живыми!
- Таких надо убивать! - быстро сказала Анна Андреевна.
9 ноября 41. Я оттолкнула Анну Андреевну от окна - мальчики-узбеки швыряют камни в наш поезд с криками: «Вот вам бомбежка!» Камень ударился в стенку вагона. Мы где-то совсем близко от Ташкента. Все цветет. Окна открыты.
(В эвакуации в Чистополе)
Вскипятить чай было не на чем. Я накормила ее всухомятку.
Потом уложила в свою постель, а сама легла на пол, на тюфячок.
Сначала мы говорили как-то обо всем сразу. Я пыталась подробнее узнать что-нибудь о Тусе и Шуре (Анна Андреевна привезла мне письма от них).
Потом я спросила:
- Боятся в Ленинграде немцев? Может так быть, что они ворвутся?
Анна Андреевна приподнялась на локте.
- Что вы, Л. К., какие немцы? О немцах никто и не думает. В городе голод, уже едят собак и кошек. Там будет мор, город вымрет. Никому не до немцев.
28 октября 41. [Эшелон «Казань - Ташкент»] Анна Андреевна не отходит от окна.
- Я рада, что вижу так много России.
В Казани все было очень мучительно. Если бы не Ида, нам вряд ли удалось бы сойти с парохода на пристань, а потом, сквозь толпу, пробиться в город. Мы отправились в Дом печати. Расспрашивали прохожих. Татарин сказал мне: «За то, что ты молодая, а седая, я тебя провожу». Огромный зал Дома печати набит беженцами из Москвы. Спят на стульях - стулья стоят спинками друг к другу. Пустых мест нет. Мы с Идой уложили Анну Андреевну на стол, Люшу и Женю под стол, а сами сели на подоконник. Анна Андреевна лежала прямая, вытянувшаяся, с запавшими глазами и ртом, словно мертвая. Мне под утро какой-то военный уступил место на стульях. Я легла, но не спала. Когда рассвело, оказалось, что бок о бок со мной, за спинками стульев, спит Фадеев.
2 ноября 41. Новосибирск. Синенькие вагоны московского метро, заваленные снегом.
На них указала мне зоркая Анна Андреевна.
3 ноября 41. Снова разговор с Анной Андреевной о конце Марины Ивановны. Между прочим, Анна Андреевна сказала мне, что стихотворение Мандельштама «Не веря воскресенья чуду» посвящено Цветаевой.
Потом:
- Осип два раза пробовал и в меня влюбиться, но оба раза это казалось мне таким оскорблением нашей дружбы, что я немедленно прекращала.
5 ноября 41. Эшелон с немцами Поволжья. Ему негде пристать. Теплушки; двери раздвинуты; видны дети, женщины, белье на веревках. Говорят, они уже больше месяца в пути и их никакой город не принимает.
На станциях, на перронах вповалку женщины, дети, узлы. Глаза, глаза… Когда Анна Андреевна глядит на этих детей и женщин, ее лицо становится чем-то похожим на их лица. Крестьянка, беженка… Глядя на них, она замолкает.
Я сказала ей, что сегодня, когда шла к ней через воинский вагон, услышала с верхней полки:
- Я бы тех жидов Гитлеру оставил, нехай он их всех в землю закопает живыми!
- Таких надо убивать! - быстро сказала Анна Андреевна.
9 ноября 41. Я оттолкнула Анну Андреевну от окна - мальчики-узбеки швыряют камни в наш поезд с криками: «Вот вам бомбежка!» Камень ударился в стенку вагона. Мы где-то совсем близко от Ташкента. Все цветет. Окна открыты.