О дивный Олдос Хаксли!!!
В рр "срочно хочу замуж за ..." у меня в данный момент Олдос Хаксли, потому что он -- самый лучший, вот.
Пару месяцев назад в Харькове мне попался "Желтый Кром", понравился исключительно. Вначале было просто забавно, затем стал несколько раздражать уж очень всепронизывающий сарказм, затем я начала задаваться вопросом, почему какой-то мертвый английский писатель безнаказанно издевается лично надо мной (поскольку герои, которых он столь зло поднимает насмех, вполне были близки мне по суждениям), но к концу романа смирилась и сошлась с собой на мнении, что ЕМУ -- можно.
Теперь вот прочитала "О дивный новый мир." Это абсолютно гениально. С юно-розовых времен МиМ меня, кажется, ничто так не поражало. Каждое предложение хочется обсмаковать, измызгать и подбрасывать в воздух, улюлюкая. Удивляет еще его отношение к героям, меняющееся от главы к главе. И еще эта точность во всём -- в формулировках, в мыслях, в прогнозах! Ведь именно так, по-моему, и произойдёт. И главное! Мне кажется, что это хорошо, хоть тут мы с ним, видимо, как раз расходимся. То есть, это же не антиутопия, а именно что утопия.
А конец меня удивил. И вообще, хочу обсуждать и внимать советам. Вы же умные и всё это читали еще в ... году.
Особенно прекрасные цитаты (разные шрифты -- это от криворукости, но можно считать, что я подбрасываю и измызгиваю):
-- "Сомы грамм -- и нету драм", -- черпнул помощник Предопределителя из кладезя гипнопедической мудрости.
***
Было нечто, именовавшееся Небесами; но тем не менее, спиртное пили в огромном количестве.
***
Рассудите дело беспристрастно, мистер Фостер, и вы согласитесь, что нет преступления гнусней, чем нарушение общепринятых норм поведения.
***
Джон покосился на нее, бледный, страдая, вожделея и стыдясь своего желания. Он недостоин, недос... Глаза их встретились на миг. Какое обещание в ее взгляде! Какие царские сокровища любви! Джон поспешно отвел глаза, высвободил руку. Он бессознательно страшился, как бы Ленайна не сделалась такой, какой он уже не будет
недостоин.***
Пронзаемый каждым новым словом, тугой воздушный шар Бернардова самодовольства съеживался на глазах, соча газ из тысячи проколов. *** Одно из главных назначений друга -- подвергаться (в смягченной и символической форме) тем карам, что мы хотели бы, да не можем, обрушить на врагов. *** Даже после раскупорки он продолжает жить в бутыли -- в невидимой бутыли рефлексов,привитых эмбриону и ребенку.
***
-- Оптимальный состав народонаселения, -- говорил далее Мустафа, --
смоделирован нами с айсберга, у которого восемь девятых массы под водой, а
одна девятая над водой.
-- А счастливы ли те, что под водой?
-- Счастливее тех, что над водой. Счастливее, к примеру, ваших друзей,
-- кивнул Монд на Гельмгольца и Бернарда. ***
-- Искусством пожертвовали, наукой, -- немалую вы цену заплатили за
ваше счастье, -- сказал Дикарь, когда они с Главноуправителем остались одни. -- А может, еще чем пожертвовали?
-- Ну, разумеется, религией, -- ответил Мустафа. -- Было некое понятие,
именуемое Богом -- до Девятилетней войны. Но это понятие, я думаю, вам очень
знакомо.
-- Да... -- начал Дикарь и замялся. Ему хотелось бы сказать про
одиночество, про ночь, про плато месы в бледном лунном свете, про обрыв и
прыжок в черную тень, про смерть. Хотелось, но слов не было. Даже у Шекспира
слов таких нет. *** ...книги эти старые; они -- о Боге, каким он представлялся столетия назад. Не о Боге нынешнем. -- Но ведь Бог не меняется. -- Зато люди меняются. -- Так, по-вашему, Бога нет? -- Вполне вероятно, что он есть. -- Тогда почему?.. Мустафа не дал ему кончить вопроса. -- Но проявляет он себя по-разному в разные эпохи. До эры Форда он проявлял себя, как описано в этих книгах. Теперь же... -- Да, теперь-то как? -- спросил нетерпеливо Дикарь. -- Теперь проявляет себя своим отсутствием; его как бы и нет вовсе. ***
Он определял философию как отыскивание сомнительных причин в обоснованье того, во что веришь инстинктивно. Как будто можно верить инстинктивно! Веришь потому, что
тебя так сформировали, воспитали. Обоснование сомнительными причинами того,
во что веришь по другим сомнительным причинам, -- вот как надо определитьфилософию.
***
-- Не хочу я удобств. Я хочу Бога, поэзии, настоящей опасности, хочу
свободы, и добра, и греха.
-- Иначе говоря, вы требуете права быть несчастным, -- сказал Мустафа.
-- Пусть так, -- с вызовом ответил Дикарь. -- Да, я требую.
-- Прибавьте уж к этому право на старость, уродство, бессилие; право на
сифилис и рак; право на недоедание; право на вшивость и тиф; право жить в
вечном страхе перед завтрашним днем; право мучиться всевозможными лютыми
болями.
Длинная пауза.
-- Да, это все мои права, и я их требую.
-- Что ж, пожалуйста, осуществляйте эти ваши права, -- сказал Мустафа
Монд, пожимая плечами.
Пару месяцев назад в Харькове мне попался "Желтый Кром", понравился исключительно. Вначале было просто забавно, затем стал несколько раздражать уж очень всепронизывающий сарказм, затем я начала задаваться вопросом, почему какой-то мертвый английский писатель безнаказанно издевается лично надо мной (поскольку герои, которых он столь зло поднимает насмех, вполне были близки мне по суждениям), но к концу романа смирилась и сошлась с собой на мнении, что ЕМУ -- можно.
Теперь вот прочитала "О дивный новый мир." Это абсолютно гениально. С юно-розовых времен МиМ меня, кажется, ничто так не поражало. Каждое предложение хочется обсмаковать, измызгать и подбрасывать в воздух, улюлюкая. Удивляет еще его отношение к героям, меняющееся от главы к главе. И еще эта точность во всём -- в формулировках, в мыслях, в прогнозах! Ведь именно так, по-моему, и произойдёт. И главное! Мне кажется, что это хорошо, хоть тут мы с ним, видимо, как раз расходимся. То есть, это же не антиутопия, а именно что утопия.
А конец меня удивил. И вообще, хочу обсуждать и внимать советам. Вы же умные и всё это читали еще в ... году.
Особенно прекрасные цитаты (разные шрифты -- это от криворукости, но можно считать, что я подбрасываю и измызгиваю):
-- "Сомы грамм -- и нету драм", -- черпнул помощник Предопределителя из кладезя гипнопедической мудрости.
***
Было нечто, именовавшееся Небесами; но тем не менее, спиртное пили в огромном количестве.
***
Рассудите дело беспристрастно, мистер Фостер, и вы согласитесь, что нет преступления гнусней, чем нарушение общепринятых норм поведения.
***
Джон покосился на нее, бледный, страдая, вожделея и стыдясь своего желания. Он недостоин, недос... Глаза их встретились на миг. Какое обещание в ее взгляде! Какие царские сокровища любви! Джон поспешно отвел глаза, высвободил руку. Он бессознательно страшился, как бы Ленайна не сделалась такой, какой он уже не будет
недостоин.***
Пронзаемый каждым новым словом, тугой воздушный шар Бернардова самодовольства съеживался на глазах, соча газ из тысячи проколов. *** Одно из главных назначений друга -- подвергаться (в смягченной и символической форме) тем карам, что мы хотели бы, да не можем, обрушить на врагов. *** Даже после раскупорки он продолжает жить в бутыли -- в невидимой бутыли рефлексов,привитых эмбриону и ребенку.
***
-- Оптимальный состав народонаселения, -- говорил далее Мустафа, --
смоделирован нами с айсберга, у которого восемь девятых массы под водой, а
одна девятая над водой.
-- А счастливы ли те, что под водой?
-- Счастливее тех, что над водой. Счастливее, к примеру, ваших друзей,
-- кивнул Монд на Гельмгольца и Бернарда. ***
-- Искусством пожертвовали, наукой, -- немалую вы цену заплатили за
ваше счастье, -- сказал Дикарь, когда они с Главноуправителем остались одни. -- А может, еще чем пожертвовали?
-- Ну, разумеется, религией, -- ответил Мустафа. -- Было некое понятие,
именуемое Богом -- до Девятилетней войны. Но это понятие, я думаю, вам очень
знакомо.
-- Да... -- начал Дикарь и замялся. Ему хотелось бы сказать про
одиночество, про ночь, про плато месы в бледном лунном свете, про обрыв и
прыжок в черную тень, про смерть. Хотелось, но слов не было. Даже у Шекспира
слов таких нет. *** ...книги эти старые; они -- о Боге, каким он представлялся столетия назад. Не о Боге нынешнем. -- Но ведь Бог не меняется. -- Зато люди меняются. -- Так, по-вашему, Бога нет? -- Вполне вероятно, что он есть. -- Тогда почему?.. Мустафа не дал ему кончить вопроса. -- Но проявляет он себя по-разному в разные эпохи. До эры Форда он проявлял себя, как описано в этих книгах. Теперь же... -- Да, теперь-то как? -- спросил нетерпеливо Дикарь. -- Теперь проявляет себя своим отсутствием; его как бы и нет вовсе. ***
Он определял философию как отыскивание сомнительных причин в обоснованье того, во что веришь инстинктивно. Как будто можно верить инстинктивно! Веришь потому, что
тебя так сформировали, воспитали. Обоснование сомнительными причинами того,
во что веришь по другим сомнительным причинам, -- вот как надо определитьфилософию.
***
-- Не хочу я удобств. Я хочу Бога, поэзии, настоящей опасности, хочу
свободы, и добра, и греха.
-- Иначе говоря, вы требуете права быть несчастным, -- сказал Мустафа.
-- Пусть так, -- с вызовом ответил Дикарь. -- Да, я требую.
-- Прибавьте уж к этому право на старость, уродство, бессилие; право на
сифилис и рак; право на недоедание; право на вшивость и тиф; право жить в
вечном страхе перед завтрашним днем; право мучиться всевозможными лютыми
болями.
Длинная пауза.
-- Да, это все мои права, и я их требую.
-- Что ж, пожалуйста, осуществляйте эти ваши права, -- сказал Мустафа
Монд, пожимая плечами.