Ввязалась таки..
...во флеш-моб)). Обычно тихой сапой, чтобы не заметили)), читала ответы других на вопросы, а тут не удержалась, прокомментировала, ну и напросилась на вопросы от zobin_bobin:
как я научилась:
1. вязать
2. бегать на лыжах
3. плавать
1. Спицами вязать меня научила мама. Ну, показала, как набирать, и лицевые с изнаночными. Лет, наверное, в семь, не помню точно. Зато помню, как я раздражалась, прямо до слез бессильных и чуть ли не топанья ногами, когда она меня учила различать по виду: вот изнанка, а вот лицо, а я поначалу не умела видеть разницу. Но разобралась, куда бы делась. А крючком и другими разными методами я уже сама научилась, наверное, по журналам.
Не скажу, что сильно увлеклась, но жилетки какие-то и шапки себе я вязала. У мамы же всегда под рукой было вязание: на пятерых детей носков и варежек нужно было несметное количество.
Весь процесс изготовления пряжи тоже происходил на моих глазах. Сначала страшными ножницами стригли овец, два раза в год: весной и под осень. Овцы были брюнетки и блондинки, блондинки преобладали. После стрижки они оскорбленно вскакивали и убегали, потрясывая короткошерстной кожей.
Потом эту шерсть распушали руками и чистили от самой крупной грязи, после чего мама пряла из нее нитки . Вот что у меня так и не получилось ни разу - это прясть. А у мамы так ловко выходило: веретено просто летало. Вязала мама всегда одними и теми же тонкими самодельными пятью спицами, из нестираной шерсти, стирали уже готовые изделия. Сушить, мама сказала, надо белые вещи изнанкой наружу, чтобы не желтели. Иногда мама делала варежки с узорами, естественно, без никаких схем и расчетов, так, по пути. Я всю жизнь делаю пятку на носках маминым способом: платочной вязкой, она структурнее сама и угол очерчивает четкий.
А у маминой подруги в доме лежал палас из сваляной овечьей шерсти, толстый такой и с рисунком серым по белому, вроде буквы-цифры какие-то. Очень теплый палас был. Они на нем спали. Наверное, он достался в наследство, и чтобы его свалять, пришлось постричь очень много овец.
Подруга эта мамина вышла замуж в июне сорок первого, а через неделю муж ее ушел на фронт и там погиб. После войны она бедовала немыслимо, с мамой своей жила в землянке. Наш папа помог им построить дом. В доме была печка, комната с паласом, который так мне запомнился, и кухонька. Потом эта мамина подруга заболела очень сильно и умерла. Добрая такая была, тишайшая. Пожила, чтобы хлебнуть всего.
И тоже вязала, только не знаю, кому, замуж она больше не вышла, детей не было. Да у нас все в деревне вязали.
Мне никогда не казалась деревенская шерсть колючей почему-то. Варежки из нее после недели-другой носки покрывались слоем плотного пуха, становились совсем теплыми. 2. А уж когда я пошла в лыжную секцию, мне тех варежек стало нужно в несколько раз больше. Потому что протирались они от палок. В секцию я пошла в пятом классе, туда сестра моя ходила, ну и меня повела. Первым делом я размашисто упала перед своим будущим любимейшим тренером, когда он "смотрел" меня. Посмотрел да и велел уже на тренировку приходить. Я довольно быстро освоила технику, начала шустренько так бегать.
Хм, а первые-то лыжи мне ведь папа сделал, когда я еще в школу, кажется, не ходила. Как-то он в бане придавал форму этим лыжам, распаривал, что ли, чтобы согнуть носок. Сверху покрасил зеленой краской, приделал какие-то крепления, и я ходила на них по Максютово туда-сюда, даже до моста через речку и обратно. Как-то не лень было папе делать что-то такое, в чем как будто не было никакой необходимости. Если бы он знал, какую неожиданно счастливую роль в моей жизни сыграют лыжи, секция наша лыжная...
Тренировки я любила самозабвенно. Ощущение это непередаваемое, когда каждая мышца знает, что делать, лыжи - продолжение тебя, сил - хоть отбавляй. Когда устанавливались на пару недель морозы в 35-40 градусов, мы в школу не ходили, а на тренировки - всегда. И ведь прокатывались хотя бы кружочек под присмотром тренера нашего.
Я с ним встречалась в последнюю поездку домой в сентябре - все такой же, совершенно не изменился. И мне сказал: сразу тебя узнал, все такая же. Ну да, что там нам меняться, всего несколько десятков лет прошло.
Он про меня смешное рассказал: ты, говорит, как-то начала тренировки пропускать, я спрашиваю - Галя, что такое, почему не ходишь? А ты, говорит, отвечаешь: - весна, Арк. Ал., любовь.
Мы с ним так смеялись, только мне кажется, это было в седьмом классе, а он утверждает, что в пятом, точно. Ранняя какая я пташечка-то была, оказывается. Хм, вообще-то, если повспоминать хорошенько, так даже и раннЕе, чем в пятом.
Как-то раз Арк. Ал. пришел нас с сестрой навещать. Мы одни жили: родители в деревне, мы по будням в комнате коммунальной в городе, на выходные ездили в деревню. Он не знал, был совершенно потрясен этим, даже ничего не сказал нам педагогически-внушительного. А мог бы: у нас с сестрой тогда такой дикий бардак дома был - стыд и срам полный, до сих пор, как вспоминаем с ней подробности того беспорядка, смеемся до коликов. Мало того, что мебель самодельная, занавески какие-то совершенно нелепые, так еще и бардак этот.
Сколько мы на соревнования наездились, такое счастье это было. А уж каждое лето один месяц в спортлагере - это было совсем-совсем счастье. Которое завершалось котлом перловой каши на всю прощальную ночь - с тех пор очень люблю перловку.
Но какие ж тренировки были тяжкие в тот месяц, сейчас даже подумать невозможно, чтобы столько бегать и отжиматься и выпрыгивать из присяда. Еще веселее было бегать по песку или по воде.
Лагерь наш располагался на берегу озера Кандры-куль, очень популярного места отдыха в Башкирии. Однажды решили устроить переплыв этого озера туда и обратно, точно не помню, но, по-моему, получалось 2+2 километра. Я собралась было пойти на подвиг, но Арк. Ал. не разрешил, сказал, еще простынешь, все тренировки насмарку пойдут. 3. А плавать я научилась, когда мне еще не было шести лет, опять же в своей деревне Максютово. Там озеро было небольшое, но очень хорошее. Первый раз, который помню, я пошла одна купаться на это озеро, когда мне было четыре года. Было начало апреля, лед растаял только по краям, но я решила, что уже пора. Мама была на работе, папе, наверное, в голову не пришло, что я могу додуматься поплавать среди льдов, ну я и пошла. У меня были такие штаны фиолетовые с начесом, и я уже успела снять одну штанину, когда увидела, что по верху, по дороге мама идет домой на обед. И что-то мне подсказало, что меня не похвалят. А мама потом рассказывала: смотрю - батюшки! чей-то ребенок собирается залезть в воду! смотрю - батюшки - это же мой ребенок! Она побежала ко мне, хромая, а я все пыталась попасть ногой обратно в штанину побыстрее. Но меня не ругали, только поохали да поахали.
А летом-то мы, конечно, пропадали возле воды, если были не на работах в огороде или в лесу на сборе каких-нибудь ягод. Один раз я даже чьих-то вшей на себя переманила там, "на пляже".
И очень хорошо помню, как поплыла: без усилий, просто почувствовала, что вода меня держит, а мне надо только руками и ногами шевелить. Место помню, где поплыла.
Ну, а не "собачкой" плавать, а, скажем так, условным кролем, научилась, подглядывая за другими. У нас же и в бассейне были тренировки, там и подсматривала за настоящими пловцами.
Потом даже на соревнованиях плавать приходилось, по многоборью ГТО. В секции мы занимались серьезными лыжами, а за школу я выступала на очень разнообразных побочных соревнованиях: силы и координация есть, ума много не надо, поэтому и плавала, и бегала, и стреляла. Вот в шахматы не играла, нет. Там-то как раз ум нужен был, причем, своеобразный такой, которого у меня не было, я знала. Знала, потому что на каникулах летних у нас в Максютово - ну где же еще?! - устраивался чемпионат максютовского мира по шахматам среди всех имевшихся в доме детей. К нам каждое лето приезжал мой столично-уфимский двоюродный брат Марат, ну и нас было четверо-пятеро. Так я сразу безропотно записывалась на последнее место. Марат надо мной всегда смеялся, а я ему это никогда не забыла, пусть так и знает.
Зато я на воротах стояла хорошо, когда мы в футбол играли. Наша команда обычно состояла из меня - вратаря и младшего из моих старших братьев - нападающего и защитника в одном лице. Команда противников всегда была на одного-двух многочисленней, но мы с Халилом редко проигрывали. От Марата там вообще толку мало было, шел бы лучше играть в свои шахматы. Или, ладно уж, в геологов со мной.
Речка у нас была махонькая, которая впадала в озеро как раз. Так мы с Маратом снаряжали "геологическую" экспедицию, шли от истока этой речки до устья, ковыряли ее берега в поисках ископаемых бесполезных. В этой речке я потеряла чудесную куклу-пупсика, которую мне привез все тот же Марат в подарок. Это был роскошно хороший пупсик, ни у кого в деревне, конечно, такого и быть не могло. И вот как-то я умудрилась его утопить и не найти. До сих пор жалко.
Еще мы с ним шли в лес и играли там в первобытных людей. Строили шалаш из веток, себе тоже сооружали одежду из листьев и веток, даже луки делали и бегали с гиканьем вокруг шалаша. Не помню, ходил ли Марат на мамонта. Вряд ли вообще-то: он такой городской мальчик был, щуплый очень, какой уж там мамонт.
Один раз нас застало врасплох стадо совхозное, которое почему-то привели пастись в лес, а не в поле. Нам пришлось залезть на деревья и сидеть там, пока все эти страшные черно-белые быки напасутся. Часа полтора просидели, смотрели, сломают шалаш или нет - не сломали, обошли.
А однажды мы с ним занимались спасением рыбы. Озеро наше состояло из нескольких частей, соединенных между собой протоками. То лето было особенно жарким, и протоки пересохли. Рыбы в маленьких частях озера было так много, что даже больше, чем воды; я тогда поняла, что значит кишмя кишеть. И мы весь день черпали эту рыбу ведрами и таскали в большую часть озера. И в корыто натаскали себе, и в бак с водой для полива в огороде запустили несколько. Они так и жили там до глубокой осени.
Позже "городские" проведали, как много рыбы в нашем крошечном озерке, приехали на машинах, с сетями, перегородили этими сетями все озеро целиком и вывалили всю рыбу на берег. Берег блестел и переливался, мы смотрели из окон, но никто не смел и слова сказать этим удальцам, было понятно, что не надо ничего им говорить, все равно не поймут.
Но еще до этого как-то зимой много рыбы вмерзло в лед, не знаю, почему, вроде и проруби были постоянные - мы в них белье полоскали.
У меня ведь даже коньки имелись - папа, папа чудак купил, кто же еще, и я ходила на озеро кататься. Помню, как страшновато было смотреть на этих рыбин неподвижных. Большие такие, на килограмм даже. Вообще было страшновато там кататься: лед иногда трещал, и я опрометью бросалась к берегу.
Прошлым сентябрем мы заезжали в деревню, там у меня до сих пор живет двоюродный брат, папин племянник. Он все время вспоминает, как они дружно жили с бабаем (моего папу так уважительно называли): бабай мне крикнет: Фанииис! - я магановенно к нему!
К Фанис-абыю заезжать - надо быть готовым, что будет невозможно отказаться сесть за стол. В прошлый раз уж как мы отнекивались: некогда же, Фанис-абыкай, ехать надо, да и мы только что из-за стола. Но он был непреклонен: один щашка щая еще никому не помешал!
Видели бы вы ту чашку чая: через пять минут от нее стол прогибаться начинает: грибы соленые и всякие, помидоры башкирские сахарные, другие овощи тоже, конечно; мясо, картошка и прочее, чуть ли не пироги уже. Ой, а сметана-то деревенская - непременно же и поближе ко мне чтобы.
В этот раз мы уже и не сопротивлялись, сразу согласились на "один щашка щая".
После вышли посмотреть на деревню. На месте школы, в которой я брала книжки читать, пустырь.
Озеро, в котором я научилась плавать в неполных шесть своих лет, почти совсем высохло, осталась лужа, и озеру больно, и смотреть больно.
Очень плакучей березы, которая стояла по пути к "пляжу", нет давно.
Тропинки, по которым долго-долго надо было бежать до родника, оказались на три шага ступить. Холмы высоченные, с которых я так боялась упасть, теперь - крохотные пригорки из песка.
Но земля все же в Максютово тверже и надежнее, чем везде, так мне всегда кажется. Я выросла оттуда.
Ну вот примерно так я научилась 1. вязать 2. бегать на лыжах и 3. плавать)).
Еще вопросы будут?)))
как я научилась:
1. вязать
2. бегать на лыжах
3. плавать
1. Спицами вязать меня научила мама. Ну, показала, как набирать, и лицевые с изнаночными. Лет, наверное, в семь, не помню точно. Зато помню, как я раздражалась, прямо до слез бессильных и чуть ли не топанья ногами, когда она меня учила различать по виду: вот изнанка, а вот лицо, а я поначалу не умела видеть разницу. Но разобралась, куда бы делась. А крючком и другими разными методами я уже сама научилась, наверное, по журналам.
Не скажу, что сильно увлеклась, но жилетки какие-то и шапки себе я вязала. У мамы же всегда под рукой было вязание: на пятерых детей носков и варежек нужно было несметное количество.
Весь процесс изготовления пряжи тоже происходил на моих глазах. Сначала страшными ножницами стригли овец, два раза в год: весной и под осень. Овцы были брюнетки и блондинки, блондинки преобладали. После стрижки они оскорбленно вскакивали и убегали, потрясывая короткошерстной кожей.
Потом эту шерсть распушали руками и чистили от самой крупной грязи, после чего мама пряла из нее нитки . Вот что у меня так и не получилось ни разу - это прясть. А у мамы так ловко выходило: веретено просто летало. Вязала мама всегда одними и теми же тонкими самодельными пятью спицами, из нестираной шерсти, стирали уже готовые изделия. Сушить, мама сказала, надо белые вещи изнанкой наружу, чтобы не желтели. Иногда мама делала варежки с узорами, естественно, без никаких схем и расчетов, так, по пути. Я всю жизнь делаю пятку на носках маминым способом: платочной вязкой, она структурнее сама и угол очерчивает четкий.
А у маминой подруги в доме лежал палас из сваляной овечьей шерсти, толстый такой и с рисунком серым по белому, вроде буквы-цифры какие-то. Очень теплый палас был. Они на нем спали. Наверное, он достался в наследство, и чтобы его свалять, пришлось постричь очень много овец.
Подруга эта мамина вышла замуж в июне сорок первого, а через неделю муж ее ушел на фронт и там погиб. После войны она бедовала немыслимо, с мамой своей жила в землянке. Наш папа помог им построить дом. В доме была печка, комната с паласом, который так мне запомнился, и кухонька. Потом эта мамина подруга заболела очень сильно и умерла. Добрая такая была, тишайшая. Пожила, чтобы хлебнуть всего.
И тоже вязала, только не знаю, кому, замуж она больше не вышла, детей не было. Да у нас все в деревне вязали.
Мне никогда не казалась деревенская шерсть колючей почему-то. Варежки из нее после недели-другой носки покрывались слоем плотного пуха, становились совсем теплыми. 2. А уж когда я пошла в лыжную секцию, мне тех варежек стало нужно в несколько раз больше. Потому что протирались они от палок. В секцию я пошла в пятом классе, туда сестра моя ходила, ну и меня повела. Первым делом я размашисто упала перед своим будущим любимейшим тренером, когда он "смотрел" меня. Посмотрел да и велел уже на тренировку приходить. Я довольно быстро освоила технику, начала шустренько так бегать.
Хм, а первые-то лыжи мне ведь папа сделал, когда я еще в школу, кажется, не ходила. Как-то он в бане придавал форму этим лыжам, распаривал, что ли, чтобы согнуть носок. Сверху покрасил зеленой краской, приделал какие-то крепления, и я ходила на них по Максютово туда-сюда, даже до моста через речку и обратно. Как-то не лень было папе делать что-то такое, в чем как будто не было никакой необходимости. Если бы он знал, какую неожиданно счастливую роль в моей жизни сыграют лыжи, секция наша лыжная...
Тренировки я любила самозабвенно. Ощущение это непередаваемое, когда каждая мышца знает, что делать, лыжи - продолжение тебя, сил - хоть отбавляй. Когда устанавливались на пару недель морозы в 35-40 градусов, мы в школу не ходили, а на тренировки - всегда. И ведь прокатывались хотя бы кружочек под присмотром тренера нашего.
Я с ним встречалась в последнюю поездку домой в сентябре - все такой же, совершенно не изменился. И мне сказал: сразу тебя узнал, все такая же. Ну да, что там нам меняться, всего несколько десятков лет прошло.
Он про меня смешное рассказал: ты, говорит, как-то начала тренировки пропускать, я спрашиваю - Галя, что такое, почему не ходишь? А ты, говорит, отвечаешь: - весна, Арк. Ал., любовь.
Мы с ним так смеялись, только мне кажется, это было в седьмом классе, а он утверждает, что в пятом, точно. Ранняя какая я пташечка-то была, оказывается. Хм, вообще-то, если повспоминать хорошенько, так даже и раннЕе, чем в пятом.
Как-то раз Арк. Ал. пришел нас с сестрой навещать. Мы одни жили: родители в деревне, мы по будням в комнате коммунальной в городе, на выходные ездили в деревню. Он не знал, был совершенно потрясен этим, даже ничего не сказал нам педагогически-внушительного. А мог бы: у нас с сестрой тогда такой дикий бардак дома был - стыд и срам полный, до сих пор, как вспоминаем с ней подробности того беспорядка, смеемся до коликов. Мало того, что мебель самодельная, занавески какие-то совершенно нелепые, так еще и бардак этот.
Сколько мы на соревнования наездились, такое счастье это было. А уж каждое лето один месяц в спортлагере - это было совсем-совсем счастье. Которое завершалось котлом перловой каши на всю прощальную ночь - с тех пор очень люблю перловку.
Но какие ж тренировки были тяжкие в тот месяц, сейчас даже подумать невозможно, чтобы столько бегать и отжиматься и выпрыгивать из присяда. Еще веселее было бегать по песку или по воде.
Лагерь наш располагался на берегу озера Кандры-куль, очень популярного места отдыха в Башкирии. Однажды решили устроить переплыв этого озера туда и обратно, точно не помню, но, по-моему, получалось 2+2 километра. Я собралась было пойти на подвиг, но Арк. Ал. не разрешил, сказал, еще простынешь, все тренировки насмарку пойдут. 3. А плавать я научилась, когда мне еще не было шести лет, опять же в своей деревне Максютово. Там озеро было небольшое, но очень хорошее. Первый раз, который помню, я пошла одна купаться на это озеро, когда мне было четыре года. Было начало апреля, лед растаял только по краям, но я решила, что уже пора. Мама была на работе, папе, наверное, в голову не пришло, что я могу додуматься поплавать среди льдов, ну я и пошла. У меня были такие штаны фиолетовые с начесом, и я уже успела снять одну штанину, когда увидела, что по верху, по дороге мама идет домой на обед. И что-то мне подсказало, что меня не похвалят. А мама потом рассказывала: смотрю - батюшки! чей-то ребенок собирается залезть в воду! смотрю - батюшки - это же мой ребенок! Она побежала ко мне, хромая, а я все пыталась попасть ногой обратно в штанину побыстрее. Но меня не ругали, только поохали да поахали.
А летом-то мы, конечно, пропадали возле воды, если были не на работах в огороде или в лесу на сборе каких-нибудь ягод. Один раз я даже чьих-то вшей на себя переманила там, "на пляже".
И очень хорошо помню, как поплыла: без усилий, просто почувствовала, что вода меня держит, а мне надо только руками и ногами шевелить. Место помню, где поплыла.
Ну, а не "собачкой" плавать, а, скажем так, условным кролем, научилась, подглядывая за другими. У нас же и в бассейне были тренировки, там и подсматривала за настоящими пловцами.
Потом даже на соревнованиях плавать приходилось, по многоборью ГТО. В секции мы занимались серьезными лыжами, а за школу я выступала на очень разнообразных побочных соревнованиях: силы и координация есть, ума много не надо, поэтому и плавала, и бегала, и стреляла. Вот в шахматы не играла, нет. Там-то как раз ум нужен был, причем, своеобразный такой, которого у меня не было, я знала. Знала, потому что на каникулах летних у нас в Максютово - ну где же еще?! - устраивался чемпионат максютовского мира по шахматам среди всех имевшихся в доме детей. К нам каждое лето приезжал мой столично-уфимский двоюродный брат Марат, ну и нас было четверо-пятеро. Так я сразу безропотно записывалась на последнее место. Марат надо мной всегда смеялся, а я ему это никогда не забыла, пусть так и знает.
Зато я на воротах стояла хорошо, когда мы в футбол играли. Наша команда обычно состояла из меня - вратаря и младшего из моих старших братьев - нападающего и защитника в одном лице. Команда противников всегда была на одного-двух многочисленней, но мы с Халилом редко проигрывали. От Марата там вообще толку мало было, шел бы лучше играть в свои шахматы. Или, ладно уж, в геологов со мной.
Речка у нас была махонькая, которая впадала в озеро как раз. Так мы с Маратом снаряжали "геологическую" экспедицию, шли от истока этой речки до устья, ковыряли ее берега в поисках ископаемых бесполезных. В этой речке я потеряла чудесную куклу-пупсика, которую мне привез все тот же Марат в подарок. Это был роскошно хороший пупсик, ни у кого в деревне, конечно, такого и быть не могло. И вот как-то я умудрилась его утопить и не найти. До сих пор жалко.
Еще мы с ним шли в лес и играли там в первобытных людей. Строили шалаш из веток, себе тоже сооружали одежду из листьев и веток, даже луки делали и бегали с гиканьем вокруг шалаша. Не помню, ходил ли Марат на мамонта. Вряд ли вообще-то: он такой городской мальчик был, щуплый очень, какой уж там мамонт.
Один раз нас застало врасплох стадо совхозное, которое почему-то привели пастись в лес, а не в поле. Нам пришлось залезть на деревья и сидеть там, пока все эти страшные черно-белые быки напасутся. Часа полтора просидели, смотрели, сломают шалаш или нет - не сломали, обошли.
А однажды мы с ним занимались спасением рыбы. Озеро наше состояло из нескольких частей, соединенных между собой протоками. То лето было особенно жарким, и протоки пересохли. Рыбы в маленьких частях озера было так много, что даже больше, чем воды; я тогда поняла, что значит кишмя кишеть. И мы весь день черпали эту рыбу ведрами и таскали в большую часть озера. И в корыто натаскали себе, и в бак с водой для полива в огороде запустили несколько. Они так и жили там до глубокой осени.
Позже "городские" проведали, как много рыбы в нашем крошечном озерке, приехали на машинах, с сетями, перегородили этими сетями все озеро целиком и вывалили всю рыбу на берег. Берег блестел и переливался, мы смотрели из окон, но никто не смел и слова сказать этим удальцам, было понятно, что не надо ничего им говорить, все равно не поймут.
Но еще до этого как-то зимой много рыбы вмерзло в лед, не знаю, почему, вроде и проруби были постоянные - мы в них белье полоскали.
У меня ведь даже коньки имелись - папа, папа чудак купил, кто же еще, и я ходила на озеро кататься. Помню, как страшновато было смотреть на этих рыбин неподвижных. Большие такие, на килограмм даже. Вообще было страшновато там кататься: лед иногда трещал, и я опрометью бросалась к берегу.
Прошлым сентябрем мы заезжали в деревню, там у меня до сих пор живет двоюродный брат, папин племянник. Он все время вспоминает, как они дружно жили с бабаем (моего папу так уважительно называли): бабай мне крикнет: Фанииис! - я магановенно к нему!
К Фанис-абыю заезжать - надо быть готовым, что будет невозможно отказаться сесть за стол. В прошлый раз уж как мы отнекивались: некогда же, Фанис-абыкай, ехать надо, да и мы только что из-за стола. Но он был непреклонен: один щашка щая еще никому не помешал!
Видели бы вы ту чашку чая: через пять минут от нее стол прогибаться начинает: грибы соленые и всякие, помидоры башкирские сахарные, другие овощи тоже, конечно; мясо, картошка и прочее, чуть ли не пироги уже. Ой, а сметана-то деревенская - непременно же и поближе ко мне чтобы.
В этот раз мы уже и не сопротивлялись, сразу согласились на "один щашка щая".
После вышли посмотреть на деревню. На месте школы, в которой я брала книжки читать, пустырь.
Озеро, в котором я научилась плавать в неполных шесть своих лет, почти совсем высохло, осталась лужа, и озеру больно, и смотреть больно.
Очень плакучей березы, которая стояла по пути к "пляжу", нет давно.
Тропинки, по которым долго-долго надо было бежать до родника, оказались на три шага ступить. Холмы высоченные, с которых я так боялась упасть, теперь - крохотные пригорки из песка.
Но земля все же в Максютово тверже и надежнее, чем везде, так мне всегда кажется. Я выросла оттуда.
Ну вот примерно так я научилась 1. вязать 2. бегать на лыжах и 3. плавать)).
Еще вопросы будут?)))