Жить - невероятно!
Аргентина, полтора года притворявшаяся неоспоримой реальностью, которую можно осязать, обонять и пробовать на вкус, стала воспоминанием. Трансатлантический гул двигателей, многоязыкий говор экзотических аэропортов, а после - шелест листьев и плеск воды моей Родины всё никак не давали упорядочить мысли, хотя я брался за это дело много раз. Вернее, плеск и шелест, наверное, давали, но кроме них столько ещё всего происходило, что никак не получалось выбрать главное, а писать про борщ и бородинский хлеб, про величие Яндекса и РЖД не хотелось. Всех интересуют тонкие переживания и пограничные состояния. И меня продолжали пытать: что ты чувствуешь, вернувшись домой? У каждого был свой интерес: один уехал и не вернулся, другой уехал и вернулся, третий никогда не уезжал и хочет уехать, а пятый с шестым просто живут и удивляются, зачем все эти перемещения. Любой психолог вам скажет, что смена среды обитания, даже если к этому есть привычка - огромный стресс, а я скажу так: пока я жил в Аргентине, все, что я называл домом - и пыльный поселок городского типа Стройкерамика, и дачный массив Студёный овраг в лесу над Волгой, и сама Волга, и Жигулёвские горы вместе с Сокольими, и Подвальские террасы и сама жизнь в этих выразительных, памятных душе местах, казались редким, набором марок, для которых в альбоме представлено самое почетное место, и когда хочешь этот изысканный набор кому-то показать, или сам посмотреть, то папиросную прокладку перелистываешь медленно, не для того, чтобы отложить счастье, а чтобы уже сквозь нее начать любоваться изображением. И я боялся, что по приезде все это и окажется просто набором марок, или даже спичечных этикеток; ведь если подумать, пляж Бесприданницы - совсем мал, куда меньше марплатенских пляжей, их-то не обойдешь и за день, и наш "Севастополь" не чета грандиозным волнорезам Мардельплаты, о которые с непредставимым для Волги пафосом разбиваются даже не волны, а какие-то трёхэтажные животные, солёнобокие кони Посейдона, и ночной Буэнос Айрес так таинственно и мелодично умеет двинуть бедром, что где там нашей безымянской сурдинке... Но набором марок стала сама Аргентина. Набором драгоценным, таким, который ни за что не променяешь и ни за какие деньги не продашь, для которого есть белые перчатки и пинцет, и который тоже разглядываешь сначала через шелестящую занавеску. Аргентина - это поэзия произнесенная, озвученная со смелостью и вызовом - чего стоят кенотафы на тех самых волнорезах, или надписи над входом в заведения. Например, на стене знаменитой лечерии на Донато Альварес у железнодорожных путей, где, если верить Алехандро Долине, находится резиденция дьявола: "Vivir es increible" - "жить - невероятно". В любом другом месте мы бы нашли это излишне патетическим. В той же Самаре, например. Поэтому в Самаре приходится питаться поэзией, которая спрятана внутри предметов, и которая только потеряет, если ее неумело вынуть наружу. Впрочем, я ушел в сторону, а ведь хотел только ответить на вопрос: Как мне здесь?
(С)Сергей Рутинов