Маргерит Дюрас: её жизнь, её фильмы и её любовь
В черные дни сползания мира в бездну хочется смотреть что-то наиболее далекое от происходящего, но всякий раз бывают странные сближенья. Созерцая недавно отреставрированную, наконец, версию фильма Маргерит Дюрас «India Song» 1975 года с его роскошными техниколоровскими цветами и интерьерами времен колониального Fin de siècle, с кадрами, превращающимися на глазах в цветные фотографии, затем в их негативы, и точно потом рассыпающиеся в прах, как в прах без боли рассыпаются леперы, с обездвиженными телами героев и героини, совершенно немыми, историю которых рассказывают голоса (среди них и голос самой Дюрас) - так вот, созерцая это полотно, потому что его можно только созерцать, а не смотреть (и movies - самое последнее, что приходит в голову применительно к этому фильму), думал совсем о другом. Точнее, сначала думал об одном, а там нить Ариадны привела меня некоторым образом к совершенно другому, но на самом деле все тому же самому.
Голоса за кадром напоминает два шедевра Алена Рене - «В прошлом году в Мариенбаде» и «Хиросима, любовь моя». Истории во всех трех лентах очень похожие, и как будто за всеми из них прячется одна и та же история. Это понятно: сценарий к «Хиросиме» написала как раз 45-летняя Маргерит Дюрас, а сценарий к «Мариенбаду» написал уже Ален Роб-Грийе, явно вдохновленный манерой Дюрас повторять фразы за кадром, пока они не станут звучать как молитва или заклинание. В «Хиросиме» рассказывается невозможная сегодня и от того еще более невыносимая трогательная история о молодой девушке, француженке, школьнице, которая в годы Второй мировой войны влюбляется в солдатика Вермахта, за что ее сельчане - убивают солдатика и обривают девочку наголо. Чуть повзрослев и выйдя замуж, она летит в Хиросиму, где проводит ночи с любовником, японцем, которого впервые, кажется, за годы спустя гибель солдатика Вермахта, она немножечко любит. Чтобы представить скандальность ленты - надо учесть, что она была снята лишь через 14 лет после окончания войны, когда французские мужики так расправлялись с француженками, заводившими с немцами романы во время оккупации - ну, представьте, например, ленту о любви украинской школьницы к современному российскому солдату на оккупированных ныне территории. Не можете? Вот и я не могу. Но дело даже не в этом.
Дело в том, что за «Хиросимой» лежит вполне реальная история, еще более невозможная сегодня, и того еще более невыносимая и трогательная - но об этом первые ее зрители и критики не знали и знать не могли. Узнали об этом самые догадливые в 1984 году, когда великая Маргерит Дюрас издала свое лучшее произведение - новеллу «Любовник». Новелла - автобиографическая, указала она. Через несколько лет выйдет экранизация новеллы, фильм «Любовник» Жан-Жака Анно 1992 года, с которым Дюрас разругается, а критики кино фактически похоронят (он все равно стал киноклассикой, энивей). Скандальности ленты придадут эротические сцены, но не просто сцены, а сцены любви между французской 15-летней бедной школьницей - о времена, о нравы - с 27-летним богатым китайским бизнесменом. До выхода фильма «Лолита» Эдриана Лайна оставалось еще пять лет, и сама связь несовершеннолетней девочки со взрослым мужиком табуирована на экране (пройдет еще пару десятков лет, и даже новелла, подобная «Любовнику», уже вряд ли может быть издана, не то что экранизирована). Новелла «Любовник» появилась в свет едва ли через 10 лет после конца войны во Вьетнаме, вызванной в том числе и уходом из Сайгона французов, среди которых одной из первых вместе с семьей покинула Индокитай - и Маргерит Дюрас. А фильм «Любовник» станет первым западным фильмом с конца этой войны, снятый в самом Вьетнаме. Мир - все-таки очень странная штука, как не крути.
«Любовник» выходит, когда Дюрас уже 78 лет, а издала она свою новеллу ровно через 55 лет после того, как у нее произошел бурный роман с богатым китайцем по имени Huỳnh Thủy Lê (которого она называла просто «Лео»). Она пронесла любовь к нему, да простят меня за трафареты, через всю свою жизнь, слишком поздно поняв, насколько она его любила, но зато сохранив его в памяти уже навсегда. Он тоже напишет потом письмо бывшей возлюбленной, признавшись, что действительно не просто любил ее тогда, а любит и по сию пору, давно женившись на китаянке из своего социального класса. Дюрас на момент романа - он датируется где-то 1929 или 1930 годом - было 15 лет. Возмутительно, скажут сегодняшние моралисты. Наверное, но дело даже не в этом.
Очевидно, первые годы Дюрас была осторожной и боялась делиться сокровенным с читателями - роман школьницы со взрослым мужиком на самом деле почти во все времена носил скандальный и табуированный характер, что бы там не думали о себе современные моралисты: за такой роман с 15-16 летней ученицей Элоизой пострадал еще Пьер Абеляр, а случилось это аж в XII веке, в средневековые времена. Скандальности роману Дюрас добавляло и то, что связь, пусть и кратковременная, была между юной представительницей колониальной империи - и представителем угнетаемой колонии, между бедной - и богатым, между теми, между которыми не то что роман, а даже дружба не приветствовались. Даже в послевоенной Франции.
Очевидно также, что саму эту невозможность романа и связи, которая только подогревает страсть и стремление к близости между двумя - она вложила в сценарий «Хиросима, любовь моя». Где эта связь удваивается как в зеркале: сначала французская школьница совершает немыслимый, невозможный, непозволительный (и невыносимый! и невыносимо-трогательный!) поступок, пускаясь в романтическую и даже интимную связь с немецким солдатом Вермахта во время оккупации Франции (вы все еще держите в голове пример со связью украинской школьницы с российским солдатом на оккупированных сегодня территориях? - рекомендую держать). Затем, чуть повзрослев, но фактически умерев навсегда, с того момента, когда возлюбленного убили, она встречается с японским мужчиной: представительница страны-победительницы - с представителем страны-проигравшей, ранее бывшей фашистской, француженка - с японцем, та, кто не испытала ужасов Хиросимы - с тем, кто не испытал непозволительной и позорной романтической связи с врагом и оккупантом. Они не должны были бы понимать друг друга, тем более, не могли ни дружить, ни спать вместе - но они влюбились друг в друга. Конечно, не факт, что влюбились, Дюрас, повторяю, была очень осторожной - но, во всяком случае, пустившись в преступную связь. В конце концов замужняя женщина - с женатым мужчиной. Нет, конечно, это нельзя сравнить с интимной связью 15-летней французской школьницы - с 27-летним китайским мужиком. Адюльтер, да еще и межрасовый, однако, стоил жителям даже цивилизованных стран в том же XX веке - если не жизни и свободы, то точно репутации и карьеры.
Маленькая, 15-летняя ученица из бедной, но колониальной семьи - пронесла свою хрупкую первую, и, как выяснилось потом, последнюю любовь через всю свою жизнь, окропив этой святой водой из сокровенной чаши под сердцем «Хиросиму, любовь моя», «Песнь Индии», «Любовника», а значит и многие-многие ленты эпигонов, использовавших ее реальную историю для уже своих произведений. Я не уверен, например, что Лилиану Кавани на возмутивший многих фильм «Ночной портье» 1974 года не вдохновила история «Хиросимы»: в «Ночном портье» речь идет о связи еврейской заключенной концлагеря с нацистским офицером СС, роман который с элементами БДСМ - герои также пронесут через всю свою жизнь, от него и погибнув. Стоит ли добавлять, что главная героиня «Ночного портье», еврейка Лючия - на момент первой интимной связи с нацистским офицером тоже подросток?
Разумеется, я не веду сейчас речь о патологическом влечении к несовершеннолетним детям, об этом есть куда более важные произведения, вроде романа Набокова. Но обращу внимание на то, что не об этом влечении речь идет ни в «Хиросиме», ни в «Любовнике». Признать это с высоты нашей эпохи сложно, но можно. Но не в этом даже главное дело. Великая Маргерит Дюрас, глыба французского кино и литературы XX века, вообще не особенно увлекалась политическими метафорами и манифестами, и оттого происходящее в «Любовнике» и «Хиросиме» производит на многих такой оглушительный эффект, но особенно сильный эффект они должны производить не потому, что вымыслы, а напротив, потому, что это случилось на самом деле. Это невероятно, немыслимо, невозможно, непозволительно и преступно (и невыносимо, невыносимо-трогательно, немыслимо и невыносимо), но когда-то давно, почти 100 лет назад такие разные люди, как французская школьница из бедной семьи и богатый китаец из семьи влиятельной встретились где-то в Сайгоне на какой-то улице, и испытали неподдельную страсть друг к другу, как долго настаивали и они сами, пока не поняли с ужасом для самих себя, что безвозвратно погибли - что полюбили друг друга они, но их любовь невозможна для всех, и для общества, и для них, табуированная эта любовь, запретная, недопустимая. Нельзя из этой речки пить - козленочком станешь. Воды - заиленные.
Есть, разумеется, разные истории любви, и страницы о ней. Есть новелла Золя про женщину, которая из-за собственной страсти забыла о дочке, и та погибла - и женщина не простила себе этого, и любовь погибла. Есть история Цветаевой, которая ради очередных романов позабыла дочку, и та погибла. И Цветаева - не простила себе этого, и ей этого не простили. Но есть ее же - «Повесть о Сонечке», о любви поэтессы к юной и рано погибшей актрисе Сонечке Галидей, о которой Цветаева вспомнила годы спустя, и написала бессмертные свои страницы о неподдельной и беспредельной любви. Есть страницы в мемуарах Казановы об одном его вечере в одной гостинице, на окнах номера которой он видит вырезанное имя «Генриетта», и с ужасом вспоминает тот другой вечер, когда Генриетта вырежет свое имя на этом стекле, и с грустью заметит: «Ты забудешь и Генриетту». И Казанова понимает с болью, вспоминая ее, что только ее и любил по-настоящему. Любил, но забыл.
Маргерит - не забыла. Большинство первых любовей «незабываемы», и от того прекрасны и трогательны в своей незащищенности, в этой преданности, в этой невыносимой потом лжи «я буду любить тебя вечно». И большинство первых любовей, как это не печально, умирают с годами, и часть память о них стирается, превращаясь в негатив, рассыпается безвозвратно в прах уже без боли, как прокаженные безболезненно рассыпаются и умирают. И даже не вериться потом, что любил, да и любил ли, ведь «настоящая любовь незабываема». Случай Маргерит Дюрас потрясает сегодня вовсе не тем, чем он потрясал когда-то французов - колониальными настроениями ностальгии по утраченному Индокитаю или связью с несовершеннолетней школьницей. А тем, что ее первая любовь, вот это совсем простое и непростое, и неожиданное для 15-летней девочки чувство - не умерла, не забылась, а навсегда сохранилась в сердце, в душе или где там хранятся у нас не отмершие чувства. И сильнее прочего это же причиняет нам боль, причиняло ей, Маргерит, боль: что этой любви не позволили быть, не позволили сами же герои романа, потому что было нельзя, потому что любовь «запретили» - но любовь запретить нельзя, она никогда быть не перестанет, «хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». «Любовь долготерпит» - любовь Маргерит Дюрас долготерпела всю жизнь ее. Хотя наверняка она все эти годы пыталась убить эту любовь, «ведь надо же как-то жить», пыталась словами «немыслимо, невозможно, непозволительно (и невыносимо, больно невыносимо!), немыслимо, непозволительно, невозможно» как-то сжечь эту живую и невероятно цветную фотографию из своей юности. И все-таки не смогла. Не сожгла. Вынесла. Пронесла. Донесла. И унесла за собою в могилу.
А еще невыносимо становится и от того, что случаи такой невозможной любви, но любви торжествующей, именно что уникальны, редки. Тогда как чаще всего торжествует именно ненависть, ненависть не говорит, а кричит, и кричит языком истерики и плаката, оглушительно топает ножками и голосит, неистовствует. Любовь же, вот такая простая и сложная, какая была у школьницы в Сайгоне, даже не говорит, а молчит, но молчит убийственно, больно, невыносимо. А если и говорит, то шепотом, шорохом в сердце, мягкой походкой девочки китайской по ковру или шелестом кимоно японских танцовщиц.
И вот когда на юную или зрелую или уже пожилую Дюрас ополчился бы весь мир целиком, все его манифесты, мейнстримные и культурные догмы (тоже говорящие на языке пафоса и плаката), культурные коды и общественные табу, правительства и народы, публика и критики всех мастей, самые прогрессивные и самые патриархальные люди - она, думаю, не ответила бы, а если бы и ответила, то шепотом. И это были бы не длинные путанные оправдания за «грех» полувековой давности. Я даже думаю, знаю, как и что бы ответила она, если б вообще удостоила. Юной ли девушкой на борту корабля, с плачем прощаясь с Сайгоном, или смеющейся седовласой старушкой - она спокойно подняла бы глаза и заявила: «Но я его - любила. И я сейчас его люблю». И пожала бы плечами, не понимая, как это еще и кому, и зачем объяснять и доказывать.
Хиросима, мон амур. Хиросима. Любовь моя. Моя любовь в Сайгоне, мон амур.
Сайгон, любовь моя.
https://vergili.livejournal.com/89785.html?view=640953&act=cAdd#t640953
Голоса за кадром напоминает два шедевра Алена Рене - «В прошлом году в Мариенбаде» и «Хиросима, любовь моя». Истории во всех трех лентах очень похожие, и как будто за всеми из них прячется одна и та же история. Это понятно: сценарий к «Хиросиме» написала как раз 45-летняя Маргерит Дюрас, а сценарий к «Мариенбаду» написал уже Ален Роб-Грийе, явно вдохновленный манерой Дюрас повторять фразы за кадром, пока они не станут звучать как молитва или заклинание. В «Хиросиме» рассказывается невозможная сегодня и от того еще более невыносимая трогательная история о молодой девушке, француженке, школьнице, которая в годы Второй мировой войны влюбляется в солдатика Вермахта, за что ее сельчане - убивают солдатика и обривают девочку наголо. Чуть повзрослев и выйдя замуж, она летит в Хиросиму, где проводит ночи с любовником, японцем, которого впервые, кажется, за годы спустя гибель солдатика Вермахта, она немножечко любит. Чтобы представить скандальность ленты - надо учесть, что она была снята лишь через 14 лет после окончания войны, когда французские мужики так расправлялись с француженками, заводившими с немцами романы во время оккупации - ну, представьте, например, ленту о любви украинской школьницы к современному российскому солдату на оккупированных ныне территории. Не можете? Вот и я не могу. Но дело даже не в этом.
Дело в том, что за «Хиросимой» лежит вполне реальная история, еще более невозможная сегодня, и того еще более невыносимая и трогательная - но об этом первые ее зрители и критики не знали и знать не могли. Узнали об этом самые догадливые в 1984 году, когда великая Маргерит Дюрас издала свое лучшее произведение - новеллу «Любовник». Новелла - автобиографическая, указала она. Через несколько лет выйдет экранизация новеллы, фильм «Любовник» Жан-Жака Анно 1992 года, с которым Дюрас разругается, а критики кино фактически похоронят (он все равно стал киноклассикой, энивей). Скандальности ленты придадут эротические сцены, но не просто сцены, а сцены любви между французской 15-летней бедной школьницей - о времена, о нравы - с 27-летним богатым китайским бизнесменом. До выхода фильма «Лолита» Эдриана Лайна оставалось еще пять лет, и сама связь несовершеннолетней девочки со взрослым мужиком табуирована на экране (пройдет еще пару десятков лет, и даже новелла, подобная «Любовнику», уже вряд ли может быть издана, не то что экранизирована). Новелла «Любовник» появилась в свет едва ли через 10 лет после конца войны во Вьетнаме, вызванной в том числе и уходом из Сайгона французов, среди которых одной из первых вместе с семьей покинула Индокитай - и Маргерит Дюрас. А фильм «Любовник» станет первым западным фильмом с конца этой войны, снятый в самом Вьетнаме. Мир - все-таки очень странная штука, как не крути.
«Любовник» выходит, когда Дюрас уже 78 лет, а издала она свою новеллу ровно через 55 лет после того, как у нее произошел бурный роман с богатым китайцем по имени Huỳnh Thủy Lê (которого она называла просто «Лео»). Она пронесла любовь к нему, да простят меня за трафареты, через всю свою жизнь, слишком поздно поняв, насколько она его любила, но зато сохранив его в памяти уже навсегда. Он тоже напишет потом письмо бывшей возлюбленной, признавшись, что действительно не просто любил ее тогда, а любит и по сию пору, давно женившись на китаянке из своего социального класса. Дюрас на момент романа - он датируется где-то 1929 или 1930 годом - было 15 лет. Возмутительно, скажут сегодняшние моралисты. Наверное, но дело даже не в этом.
Очевидно, первые годы Дюрас была осторожной и боялась делиться сокровенным с читателями - роман школьницы со взрослым мужиком на самом деле почти во все времена носил скандальный и табуированный характер, что бы там не думали о себе современные моралисты: за такой роман с 15-16 летней ученицей Элоизой пострадал еще Пьер Абеляр, а случилось это аж в XII веке, в средневековые времена. Скандальности роману Дюрас добавляло и то, что связь, пусть и кратковременная, была между юной представительницей колониальной империи - и представителем угнетаемой колонии, между бедной - и богатым, между теми, между которыми не то что роман, а даже дружба не приветствовались. Даже в послевоенной Франции.
Очевидно также, что саму эту невозможность романа и связи, которая только подогревает страсть и стремление к близости между двумя - она вложила в сценарий «Хиросима, любовь моя». Где эта связь удваивается как в зеркале: сначала французская школьница совершает немыслимый, невозможный, непозволительный (и невыносимый! и невыносимо-трогательный!) поступок, пускаясь в романтическую и даже интимную связь с немецким солдатом Вермахта во время оккупации Франции (вы все еще держите в голове пример со связью украинской школьницы с российским солдатом на оккупированных сегодня территориях? - рекомендую держать). Затем, чуть повзрослев, но фактически умерев навсегда, с того момента, когда возлюбленного убили, она встречается с японским мужчиной: представительница страны-победительницы - с представителем страны-проигравшей, ранее бывшей фашистской, француженка - с японцем, та, кто не испытала ужасов Хиросимы - с тем, кто не испытал непозволительной и позорной романтической связи с врагом и оккупантом. Они не должны были бы понимать друг друга, тем более, не могли ни дружить, ни спать вместе - но они влюбились друг в друга. Конечно, не факт, что влюбились, Дюрас, повторяю, была очень осторожной - но, во всяком случае, пустившись в преступную связь. В конце концов замужняя женщина - с женатым мужчиной. Нет, конечно, это нельзя сравнить с интимной связью 15-летней французской школьницы - с 27-летним китайским мужиком. Адюльтер, да еще и межрасовый, однако, стоил жителям даже цивилизованных стран в том же XX веке - если не жизни и свободы, то точно репутации и карьеры.
Маленькая, 15-летняя ученица из бедной, но колониальной семьи - пронесла свою хрупкую первую, и, как выяснилось потом, последнюю любовь через всю свою жизнь, окропив этой святой водой из сокровенной чаши под сердцем «Хиросиму, любовь моя», «Песнь Индии», «Любовника», а значит и многие-многие ленты эпигонов, использовавших ее реальную историю для уже своих произведений. Я не уверен, например, что Лилиану Кавани на возмутивший многих фильм «Ночной портье» 1974 года не вдохновила история «Хиросимы»: в «Ночном портье» речь идет о связи еврейской заключенной концлагеря с нацистским офицером СС, роман который с элементами БДСМ - герои также пронесут через всю свою жизнь, от него и погибнув. Стоит ли добавлять, что главная героиня «Ночного портье», еврейка Лючия - на момент первой интимной связи с нацистским офицером тоже подросток?
Разумеется, я не веду сейчас речь о патологическом влечении к несовершеннолетним детям, об этом есть куда более важные произведения, вроде романа Набокова. Но обращу внимание на то, что не об этом влечении речь идет ни в «Хиросиме», ни в «Любовнике». Признать это с высоты нашей эпохи сложно, но можно. Но не в этом даже главное дело. Великая Маргерит Дюрас, глыба французского кино и литературы XX века, вообще не особенно увлекалась политическими метафорами и манифестами, и оттого происходящее в «Любовнике» и «Хиросиме» производит на многих такой оглушительный эффект, но особенно сильный эффект они должны производить не потому, что вымыслы, а напротив, потому, что это случилось на самом деле. Это невероятно, немыслимо, невозможно, непозволительно и преступно (и невыносимо, невыносимо-трогательно, немыслимо и невыносимо), но когда-то давно, почти 100 лет назад такие разные люди, как французская школьница из бедной семьи и богатый китаец из семьи влиятельной встретились где-то в Сайгоне на какой-то улице, и испытали неподдельную страсть друг к другу, как долго настаивали и они сами, пока не поняли с ужасом для самих себя, что безвозвратно погибли - что полюбили друг друга они, но их любовь невозможна для всех, и для общества, и для них, табуированная эта любовь, запретная, недопустимая. Нельзя из этой речки пить - козленочком станешь. Воды - заиленные.
Есть, разумеется, разные истории любви, и страницы о ней. Есть новелла Золя про женщину, которая из-за собственной страсти забыла о дочке, и та погибла - и женщина не простила себе этого, и любовь погибла. Есть история Цветаевой, которая ради очередных романов позабыла дочку, и та погибла. И Цветаева - не простила себе этого, и ей этого не простили. Но есть ее же - «Повесть о Сонечке», о любви поэтессы к юной и рано погибшей актрисе Сонечке Галидей, о которой Цветаева вспомнила годы спустя, и написала бессмертные свои страницы о неподдельной и беспредельной любви. Есть страницы в мемуарах Казановы об одном его вечере в одной гостинице, на окнах номера которой он видит вырезанное имя «Генриетта», и с ужасом вспоминает тот другой вечер, когда Генриетта вырежет свое имя на этом стекле, и с грустью заметит: «Ты забудешь и Генриетту». И Казанова понимает с болью, вспоминая ее, что только ее и любил по-настоящему. Любил, но забыл.
Маргерит - не забыла. Большинство первых любовей «незабываемы», и от того прекрасны и трогательны в своей незащищенности, в этой преданности, в этой невыносимой потом лжи «я буду любить тебя вечно». И большинство первых любовей, как это не печально, умирают с годами, и часть память о них стирается, превращаясь в негатив, рассыпается безвозвратно в прах уже без боли, как прокаженные безболезненно рассыпаются и умирают. И даже не вериться потом, что любил, да и любил ли, ведь «настоящая любовь незабываема». Случай Маргерит Дюрас потрясает сегодня вовсе не тем, чем он потрясал когда-то французов - колониальными настроениями ностальгии по утраченному Индокитаю или связью с несовершеннолетней школьницей. А тем, что ее первая любовь, вот это совсем простое и непростое, и неожиданное для 15-летней девочки чувство - не умерла, не забылась, а навсегда сохранилась в сердце, в душе или где там хранятся у нас не отмершие чувства. И сильнее прочего это же причиняет нам боль, причиняло ей, Маргерит, боль: что этой любви не позволили быть, не позволили сами же герои романа, потому что было нельзя, потому что любовь «запретили» - но любовь запретить нельзя, она никогда быть не перестанет, «хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». «Любовь долготерпит» - любовь Маргерит Дюрас долготерпела всю жизнь ее. Хотя наверняка она все эти годы пыталась убить эту любовь, «ведь надо же как-то жить», пыталась словами «немыслимо, невозможно, непозволительно (и невыносимо, больно невыносимо!), немыслимо, непозволительно, невозможно» как-то сжечь эту живую и невероятно цветную фотографию из своей юности. И все-таки не смогла. Не сожгла. Вынесла. Пронесла. Донесла. И унесла за собою в могилу.
А еще невыносимо становится и от того, что случаи такой невозможной любви, но любви торжествующей, именно что уникальны, редки. Тогда как чаще всего торжествует именно ненависть, ненависть не говорит, а кричит, и кричит языком истерики и плаката, оглушительно топает ножками и голосит, неистовствует. Любовь же, вот такая простая и сложная, какая была у школьницы в Сайгоне, даже не говорит, а молчит, но молчит убийственно, больно, невыносимо. А если и говорит, то шепотом, шорохом в сердце, мягкой походкой девочки китайской по ковру или шелестом кимоно японских танцовщиц.
И вот когда на юную или зрелую или уже пожилую Дюрас ополчился бы весь мир целиком, все его манифесты, мейнстримные и культурные догмы (тоже говорящие на языке пафоса и плаката), культурные коды и общественные табу, правительства и народы, публика и критики всех мастей, самые прогрессивные и самые патриархальные люди - она, думаю, не ответила бы, а если бы и ответила, то шепотом. И это были бы не длинные путанные оправдания за «грех» полувековой давности. Я даже думаю, знаю, как и что бы ответила она, если б вообще удостоила. Юной ли девушкой на борту корабля, с плачем прощаясь с Сайгоном, или смеющейся седовласой старушкой - она спокойно подняла бы глаза и заявила: «Но я его - любила. И я сейчас его люблю». И пожала бы плечами, не понимая, как это еще и кому, и зачем объяснять и доказывать.
Хиросима, мон амур. Хиросима. Любовь моя. Моя любовь в Сайгоне, мон амур.
Сайгон, любовь моя.
https://vergili.livejournal.com/89785.html?view=640953&act=cAdd#t640953