Блок и революция: "Раздуть костер до неба, чтобы сгорела рабская похоть"
«- Спасайте, спасайте! - Что спасать? - «Россию», «Родину», «Отечество», не знаю, что и как назвать, чтобы не стало больно и горько и стыдно перед бедными, озлобленными, темными, обиженными!»
«Вот задача русской культуры - направить этот огонь на то, что нужно сжечь; буйство Стеньки и Емельки превратить в волевую музыкальную волну; поставить разрушению такие преграды, которые не ослабят напора огня, но организуют этот напор; организовать буйную волю»
«…ленивое тление, в котором тоже таится возможность вспышки буйства, направить в распутинские углы души и там раздуть его в костер до неба, чтобы сгорела хитрая, ленивая, рабская похоть»
(А.Блок, Дневники, август 1917-го)
28-го ноября была очередная годовщина великого русского поэта Александра Блока, по понятным причинам, прошедшая незамеченной, очень уж боязно сейчас говорящим головам из зомбоящика рассуждать о революции, вынося дискуссию в публичное поле, а говоря о Блоке, невозможно обойти этот вопрос стороной, просто не получится, он возникнет сам собой - и дискуссия может развиваться самым непредсказуемым образом.
Но мы-то можем себе позволить задуматься над этим ненадолго?
О Блоке и революции написано много, в основном в двух красках - левые о революционности (поэма Двенадцать), правые о разочаровании (тексты после ареста и освобождения), те и другие, на мой взгляд, не учитывают главного, Блок воспринимал революцию не как политик, философ или обыватель, а именно как поэт-символист.
Замечательно о Блоке сказал его страстный поклонник Корней Чуковский:
«…Читая его, мы забывали следить за ухищрениями его мастерства.
Мы читаем и говорим: “Там человек сгорел”, а виртуозно он горел или нет, забываем и подумать об этом. “Там человек сгорел”, такова тема Блока: как сгорает человек - от веры, от безверья, от отчаяния, от иронии, и, естественно, эти стихи казались не просто стихами - но болью. Для читателя это не просто произведения искусства, но дневник о подлинно переживаемом.
Но только по внешности это был мрачный дневник, а на деле - радостный, потому что Блок, несмотря на все свои мрачные темы, всегда был поэтом радости. В глубине глубин его поэзия есть именно радость - о жизни, о мире… Поэт всегда говорит миру да, даже когда говорит ему нет…»
Именно эти слова дают ключ к пониманию отношения Блока к революции, на мой взгляд, но сказано это было очень давно, что до сегодняшней оценки этого отношения, то вот наиболее адекватный текст, по-моему...
Революция глазами Александра Блока (по материалам дневников 1917-1918 гг.)
1917 год для писателей и поэтов необычайно важен. Революция - это не только политическая сфера жизни общества. Революция - это атмосфера, идеи, принципы, лозунги, т.е. сфера духовная. Писатель видит в революции сущностное, главное, поэтому его взгляд наиболее точный. Для него это есть само движение жизни, а не просто борьба масс или расстановка политических сил.
Стихи, проза, дневниковые записи отражают атмосферу событий, их смысл и даже основные причины, причем чаще не политические (как у историков), а бытийные. Русский поэт-символист Александр Блок, сам являвшийся символом Серебряного века, не был философом, и его взгляд на революцию - это попытка осмыслить ее чисто эстетически, символистски.
Он много написал и о Феврале, и об Октябре. Книга «Последние дни императорской власти», статья «Интеллигенция и революция», поэма «Двенадцать» объемно раскрывают блоковское осознание революции. Но мы обратимся к важнейшему, на наш взгляд, источнику - Дневнику Блока за 1917 и 1918 гг.
[Spoiler (click to open)]
Блок вел дневник практически всю свою творческую жизнь. Первые записи относятся к 1901 г., последние - к 1921 г. Всего 61 тетрадь (15 из них он перед смертью уничтожил). Бытовые записи, размышления, наброски замыслов составляют этот дневник. Это и есть практически вся внешняя и внутренняя жизнь Блока. Важно понять состояние Блока в канун революции. С конца июля 1916 г. он служил табельщиком в действующей армии в Белоруссии. В революционный Петроград приехал только 19 марта 1917 г., получив отпуск.
Свое восприятие революции он выразил в письме к матери (конец марта): «Может случиться очень многое, минута для страны, для государства, для всяких «собственностей» - опасная, но все побеждается тем сознанием, что произошло чудо, и, следовательно, будут еще чудеса».
Поэт ощущает незавершенность революции, чувствует, что многое еще впереди, воспринимая революцию как «чудо». Блок добивается перевода из армии и становится редактором Чрезвычайной комиссии по расследованию противозаконных действий бывшей власти (учреждена Временным правительством).
Это позволило поэту глубже и полней почувствовать атмосферу событий. После долгого перерыва в его Дневнике появляется запись (25 мая 1917): «Старая русская власть делилась на безответственную и ответственную. Вторая несла ответственность только перед первой, а не перед народом».
Далее в этих заметках Блок говорит о растерянности носителей этой власти, но сохранении равновесия много лет, т.к. «безвластие сверху уравновешивалось равнодушием снизу». И нужно было только ждать толчка, ведь «русская власть находила опору в исконных чертах народа», в «глубоких свойствах русской души», которые «заложены в гораздо большем количестве русских людей… чем принято думать».
Толчок этот, «по громадности России, должен был быть очень силен». Им стала война 1914-1917 гг. «Революционный народ» - понятие не вполне реальное. Не мог сразу сделаться революционным тот народ, для которого, в большинстве, крушение власти оказалось неожиданностью и «чудом»; скорее просто неожиданностью, как крушение поезда ночью, как обвал моста под ногами, как падение дома.
Революция предполагает волю; было ли действие воли? - задает не совсем риторический вопрос Блок и тут же отвечает на него: «Было со стороны небольшой кучки лиц. Не знаю, была ли революция?» Очень важная для блоковского восприятия мысль: революция - стихия. Позже он создаст образ революции как ветра, метели, пурги в «Двенадцати».
6 августа в Дневнике появляется набросок «Между двух снов», где есть такой призыв: «- Спасайте, спасайте! - Что спасать? - «Россию», «Родину», «Отечество», не знаю, что и как назвать, чтобы не стало больно и горько и стыдно перед бедными, озлобленными, темными, обиженными!»
А на следующий день: «Вот задача русской культуры - направить этот огонь на то, что нужно сжечь; буйство Стеньки и Емельки превратить в волевую музыкальную волну; поставить разрушению такие преграды, которые не ослабят напора огня, но организуют этот напор; организовать буйную волю».
Здесь еще раз звучит тема воли и даже особый «рецепт» по ее воспитания: «…ленивое тление, в котором тоже таится возможность вспышки буйства, направить в распутинские углы души и там раздуть его в костер до неба, чтобы сгорела хитрая, ленивая, рабская похоть». Здесь уже тревога о том, что вихрь разрушения (появляется образ огня) уничтожит саму Россию и все вокруг.
Этим объясняется принятие Блоком большевиков. 19 октября, за неделю до переворота, поэт записывает: «Один только Ленин верит, что захват власти демократией действительно ликвидирует войну и наладит все в стране. Таким образом, те и другие - сторонники выступления, но одни - с отчаянья, а Ленин - с предвиденьем доброго».
Далее звучит мысль о неизбежности второго этапа революции: «Выступление может, однако, состояться совершенно независимо от большевиков - независимо от всех, стихийно». Больше записей за 1917 г. нет.
Дневник возобновляется только в начале 1918 г. Но есть интересное свидетельство В.В. Маяковского о Блоке конца 1917 г. В некрологе Блоку Маяковский вспоминает встречу с ним в Петрограде в конце ноября: «Спрашиваю "Нравится?" (все, что происходит сейчас. - Л. М.) - «Хорошо», - сказал Блок, а потом прибавил: «У меня в деревне библиотеку сожгли». Вот эта двойственность: с одной стороны, «Хорошо» (потому что неизбежна гибель старого мира), а с другой стороны - варварство и буйство народной стихии - и является основой блоковского восприятия революции.
30 декабря Блок начинает работу над статьей «Интеллигенция и революция», в которой он призывает всех отчаявшихся и отшатнувшихся из-за «гримас революции» «слушать ту великую музыку будущего, звуками которой напитан воздух», и не выискивать «отдельных визгливых и фальшивых нот в величайшем реве и звоне мирового оркестра». Блок обращается к интеллигенции, если она хочет остаться на этой стороне и принять разрушение старого мира: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте Революцию».
В этом проявляется Блок именно как поэт, «слышащий музыку, которую не слышит никто» и которую в это время необходимо услышать всем. Итак, революция для Блока - звук «мирового оркестра», и именно эту «симфонию революции», наполненную звуками хаоса, он написал, создав в конце января 1918 г. поэму «Двенадцать».
Отметим, что в дневниковых записях за январь 1918 г. царит этот хаос мыслей, впечатлений, состояний. Позже Блок назовет его «Русским бредом» (см. фрагмент из дневника от 11 января). Поэма «Двенадцать» у Блока - это выражение революции как катастрофы. «Музыка революции» в ней катастрофична - сплошные диссонансы, перебивки ритма, звуковые наслоения.
Позже Блок записывает свои воспоминания о работе над поэмой: «Во время и после окончания "Двенадцати" я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг - шум слитный (вероятно, шум от крушения старого мира)». Поэт, как звукозаписывающее устройство, передал гул выплеснувшейся на улицы народной стихии. Образ Христа в конце поэмы Блоку необходим как символ обновления после гибели, он - как бы оправдание этого разгула стихии.
«Двенадцать» - высшая ступень восприятия революции Блоком. Дневник это подтверждает. 29 января появляется запись: «Сегодня я - гений». Именно в этот день Блок оформил окончательно свое эстетическое отношение к революции.
Революция - это, прежде всего, катастрофа, явление закономерное и поэтому неизбежное, но она необходима для гибели отжившего «страшного мира». И как поэт он считал своей задачей отразить эту катастрофу. Сам же он осознавал, что погибнет в ней, поэтому будущее обновление, выраженное им намеком в образе Христа, его не интересовало - он лишь его обозначил.
Этим будущим занимались другие поэты (футуристы, имажинисты), а Блок просто физически доживал, что и отражает его Дневник. Политическую сторону революции он не принял. В большевиках разочаровался (особенно после двух дней, проведенных в ЧК в феврале 1919 г.), увидев в них не силу порядка, «предвидение добра», а продолжение и расширение хаоса. Поэтому он работал в различных культурных проектах, стараясь в этом гибельном вихре сохранить достижения мировой культуры.
Его смерть в августе 1921 г. явилась закономерным концом такого положения. Последняя запись в Дневнике (от 18 июня 1921 г.) символична: «Мне трудно дышать, сердце заняло полгруди».
В августе 1914 г. в стихотворении, посвященном Зинаиде Гиппиус, он пророчески обозначил смысл русской революции и свое место в ней: И пусть над нашим смертным ложем Взовьется с криком воронье, - Те, кто достойней, Боже, Боже, Да узрят царствие твое! Есть и другое пророчество, записанное в Дневнике 12 апреля 1917 г., не потерявшее своей актуальности: «Все будет хорошо. Россия будет великой. Но как долго ждать и как трудно дождаться».
источник
---
Кстати, все помнят, что Блок работал в ЧК? Во Временном правительстве...
Блок (второй справа) в составе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. 1917 год
[Spoiler (click to open)]
Блок так же, как и остальные его коллеги по литературному цеху, был поставлен революцией перед необходимостью служить, чтобы кормить себя и семью. Однако его отношение к службе в первые дни после Октября было иным: он искренне верил в возможность «музыкального соглашения» между интеллигенцией и большевиками.
В начале января 1918 года газета «Петроградское эхо» задала ряду видных литературных и общественных деятелей вопрос: «Может ли интеллигенция работать с большевиками?» Блок ответил на него однозначно: «Может и обязана». Однако служба, начавшись по идейным мотивам, вскоре стала для него необходимостью, зачастую почти невыносимой. Мало того, прокормиться можно было, только работая сразу в нескольких местах.
В записных книжках Блока регулярные сетования на бедственность положения («Ни пищи, ни денег») соседствуют с не менее отчаянными жалобами на бесконечность и утомительность заседаний: «Как я устаю от бессмысленности заседаний!» И было от чего устать: зачастую заседания в разных секциях, редколлегиях и союзах сменяли друг друга почти без перерыва - благо, некоторые из них находились в соседних помещениях, да и их сотрудники во многом пересекались.
К тому же мемуаристы отмечают крайнюю добросовестность Блока по отношению к выполнению своих служебных обязанностей. «Он не пропускал ни одного заседания… ему приходилось входить в разные мелочи и заботиться о дровах для Союза и хотя бы единовременных пайках в помощь нуждающимся членам и посещать собрания», - вспоминала Н. Павлович.
Вот полный перечень организаций, в деятельности которых принимал участие Блок:
- Комиссия Наркомпроса по изданию русских классиков;
- ТЕО (Театральный отдел) Наркомпроса;
- издательство «Алконост» - с весны 1919 года Блок избран членом редколлегии журнала «Записки мечтателей», издаваемого «Алконостом»;
- Большой драматический театр - председатель режиссерского управления;
- Вольфила - член-учредитель;
- издательство «Всемирная литература»;
- Профсоюз деятелей художественной литературы;
- Петроградское отделение Всероссийского союза поэтов - председатель и один из организаторов;
- «Издательство З. И. Гржебина» (там Блок подготовил к изданию том стихотворений Лермонтова, написал к нему предисловие и участвовал в разработке серии «Сто лучших русских книг» - аналога «Всемирной литературы» на русском материале).
Несмотря на неизменную добросовестность в исполнении своих обязанностей и даже периоды энтузиазма в отношении той или иной деятельности на службе новой власти (а таковые, по мнению биографов поэта, безусловно, были - особенно близка была Блоку его театральная деятельность и в репертуарном отделе ТЕО, и на посту председателя директории БДТ), гнетущее ощущение от безрезультатности этой деятельности, отнимающей все силы и не оставляющей времени для творчества, сопутствовало всем годам службы Блока. «Что-нибудь одно: или быть писателем, или служить», - вспоминала слова поэта его тетка, Мария Бекетова.
источник
---
Но лучше дадим слово самому Александру Блоку, который воспринял Октябрьскую революцию как уникальную возможность для грандиозного духовного обновления страны, для построения новой жизни по законам красоты и гармонии.
Эти настроения отразила его статья «Интеллигенция и революция», написанная в январе 1918:
[Spoiler (click to open)]
Блок Александр
Интеллигенция и революция
«Россия гибнет», «России больше нет», «вечная память России» - слышу я вокруг себя.
Но передо мной - Россия: та, которую видели в устрашающих и пророческих снах наши великие писатели; тот Петербург, который видел Достоевский; та Россия, которую Гоголь назвал несущейся тройкой.
Россия - буря. Демократия приходит «опоясанная бурей», говорит Карлейль.
России суждено пережить муки, унижения, разделения; но она выйдет из этих унижений новой и - по-новому - великой.
В том потоке мыслей и предчувствий, который захватил меня десять лет назад, было смешанное чувство России: тоска, ужас, покаяние, надежда.
То были времена, когда царская власть в последний раз достигла, чего хотела: Витте и Дурново скрутили революцию веревкой; Столыпин крепко обмотал эту веревку о свою нервную дворянскую руку. Столыпинская рука слабела. Когда не стало этого последнего дворянина, власть, по выражению одного весьма сановного лица, перешла к «поденщикам»; тогда веревка ослабла и без труда отвалилась сама.
Все это продолжалось немного лет; но немногие годы легли на плечи как долгая, бессонная, наполненная призраками ночь.
Распутин - всё, Распутин - всюду; Азефы разоблаченные и неразоблаченные; и, наконец, годы европейской бойни; казалось минуту, что она очистит воздух; казалось нам, людям чрезмерно впечатлительным; на самом деле она оказалась достойным венцом той лжи, грязи и мерзости, в которых купалась наша родина.
Что такое война?
Болота, болота, болота; поросшие травой или занесенные снегом; на западе - унылый немецкий прожектор - шарит - из ночи в ночь; в солнечный день появляется немецкий фоккер; он упрямо летит одной и той же дорожкой; точно в самом небе можно протоптать и загадить дорожку; вокруг него разбегаются дымки; белые, серые, красноватые (это мы его обстреливаем, почти никогда не попадая; так же, как и немцы - нас); фоккер стесняется, колеблется, но старается держаться своей поганой дорожки; иной раз методически сбросит бомбу; значит, место, куда он целит, истыкано на карте десятками рук немецких штабных; бомба упадет иногда - на кладбище, иногда на стадо скотов, иногда - на стадо людей; а чаще, конечно, в болото; это - тысячи народных рублей в болоте.
Люди глазеют на все это, изнывая от скуки, пропадая от безделья; сюда уже успели перетащить всю гнусность довоенных квартир: измены, картеж, пьянство, ссоры, сплетни.
Европа сошла с ума: цвет человечества, цвет интеллигенции сидит годами в болото, сидит с убеждением (не символ ли это?) на узенькой тысячеверстной полоске, которая называется «фронт».
Люди - крошечные, земля - громадная. Это вздор, что мировая война так заметна: довольно маленького клочка земли, опушки леса, одной полянки, чтобы уложить сотни трупов людских и лошадиных. А сколько их можно свалить в небольшую яму, которую скоро затянет трава или запорошит снег! Вот одна из осязаемых причин того, что «великая европейская война» так убога.
Трудно сказать, что тошнотворнее: то кровопролитие или то безделье, та скука, та пошлятина; имя обоим - «великая война», «отечественная война», «война за освобождение угнетенных народностей» или как еще? Нет, под этим знаком - никого не освободишь.
Вот, под игом грязи и мерзости запустения, под бременем сумасшедшей скуки и бессмысленного безделья, люди как-то рассеялись, замолчали и ушли в себя: точно сидели под колпаками, из которых постепенно выкачивался воздух. Вот когда действительно хамело человечество, и в частности - российские патриоты.
Поток предчувствий, прошумевший над иными из нас между двух революций, также ослабел, заглох, ушел где-то в землю. Думаю, не я один испытывал чувство болезни и тоски в годы 1909-1916. Теперь, когда весь европейский воздух изменен русской революцией, начавшейся «бескровной идиллией» февральских дней и растущей безостановочно и грозно, кажется иногда, будто и не было тех недавних, таких древних и далеких годов; а поток, ушедший в землю, протекавший бесшумно в глубине и тьме, - вот он опять шумит; и в шуме его - новая музыка.
Мы любили эти диссонансы, эти ревы, эти звоны, эти неожиданные переходы… в оркестре. Но, если мы их действительно любили, а не только щекотали свои нервы в модном театральном зале после обеда, - мы должны слушать и любить те же звуки теперь, когда они вылетают из мирового оркестра; и, слушая, понимать, что это - о том же, все о том же.
Музыка ведь не игрушка; а та бестия, которая полагала, что музыка игрушка, - и веди себя теперь как бестия: дрожи, пресмыкайся, береги свое добро!
Мы, русские, переживаем эпоху, имеющую не много равных себе по величию. Вспоминаются слова Тютчева:
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые,
Его призвали всеблагие,
Как собеседника на пир,
Он их высоких зрелищ зритель…
Не дело художника - смотреть за тем, как исполняется задуманное, печься о том, исполнится оно или нет. У художника - все бытовое, житейское, быстро сменяющееся - найдет свое выражение потом, когда перегорит в жизни. Те из нас, кто уцелеет, кого не «изомнет с налету вихорь шумный», окажутся властителями неисчислимых духовных сокровищ. Овладеть ими, вероятно, сможет только новый гений, пушкинский Арион; он, «выброшенный волною на берег», будет петь «прежние гимны» и «ризу влажную свою» сушить «на солнце, под скалою».
Дело художника, обязанность художника - видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит «разорванный ветром воздух».
Что же задумано?
Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью.
Когда такие замыслы, искони таящиеся в человеческой душе, в душе народной, разрывают сковывавшие их путы и бросаются бурным потоком, доламывая плотины, обсыпая лишние куски берегов, - это называется революцией. Меньшее, более умеренное, более низменное - называется мятежом, бунтом, переворотом. Но это называется революцией.
Она сродни природе. Горе тем, кто думает найти в революции исполнение только своих мечтаний, как бы высоки и благородны они ни были. Революция, как грозовой вихрь, как снежный буран, всегда несет новое и неожиданное; она жестоко обманывает многих; она легко калечит в своем водовороте достойного; она часто выносит на сушу невредимыми недостойных; но - это ее частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглушительного гула, который издает поток. Гул этот все равно всегда - о великом...
источник
---
Поразительные строки, правда?
Все же, всякий большой русский поэт обладал провидческим даром, той зоркостью души, которая позволяла видеть многое, недоступное прочим даже через столетие.
Но мы умудряемся не слышать его даже сейчас, когда грех не прислушаться...
«Все будет хорошо. Россия будет великой. Но как долго ждать и как трудно дождаться»
(А.Блок, Дневники, апрель 1917-го)