(no subject)

Jun 21, 2011 16:59

вот впереди мужчина идет каким-то мешком, словно скелет его сокрушен и держится в мясе сухо, известково накрошенным, а Нелли рассказывает мне, как бабуля учила ее читать, и однажды было велено озвучить плакат:
ленин партия коммунизм
и бедная мама, высунувшись в окно тронувшегося поезда, прошепелявила:
ленин! парень! умный!
А в январе у нас, говорю, голуби замертво валятся с карнизов. И эти простуды, пьешь чай с лимоном из болезненной банки с липкими краями, а бабуля в свой неряшливый суп с плохоочищенным, разрезанным едва на четыре части луком, кожей потом всплывающим, прибавляет перцу. Тоскуешь, приседаешь над кошкой, у которой шесть котят: "Бедные ее соски." Думаешь о рыбьем жире, проступившем в обед на небе и о печи, пережевывающей уголь, а в пропахшем старым хлебом буфете сах. песок в бумажном кульке, булочка "гражданская", разоренный клейменый сервиз, вот из этого и придумалось чаепитие. Замечаю на внутренней стороне руки, где кожа тоньше, а мясо легко берется двумя пальцами, паскудный круглый синяк, словно гниль на яблоке белого сорта. Так все и было.
Previous post Next post
Up