(no subject)
В голове сегодня какая-то вата - нет, не в том смысле (О боги, как быстро слова меняют свои значения! В японском есть такое слово: 蛙化現象 ("феномен лягушкизации"), так вот, при опросе о его значении, люди с разницей в возрасте в несколько лет дали совершенно разные толкования), а в смысле некоторого подтупления, как на плохом интернете, когда говорящая голова в замедляемом телевизоре вроде бы что-то говорит, но половина слов подъедается прерываниями - общий контекст вроде бы понятен, но критически неотчетливо, недостает некоторой конкретики, которая и должна бы, по идее, составлять самую суть, соль, так сказать, говоримого говорящей головой. Без соли, пресно, невкусно, и можно бы и вообще не кушать ничего в таком случае - не писать и не говорить. Но я очень хорошо знаю, что если не писать и не говорить, то голова очень быстро уходит обратно внутрь себя, ей там хорошо, тепло и сухо, в отличие от осени на улице - и потом не так-то легко выгнать ее обратно. И даже если там, внутри, пурга - то это вовсе не уличная пурга (и кто вообще придумал эту метафору? ему там, внутри головы, было холодно и колко от врезающихся в извилины снежинок что ли?), а совсем другая - уютная, цветастая и замысловатая, как узор на шерстяном коврике. И развалившиеся на нем котики (а куда же без котиков).
Некогда я взяла себе привычку каждый день писать какой-нибудь дурацкий текст в стол, который представлял собой файл под названием "犬.doc". Не то, чтобы там все было про собак, разве что первая фраза первого текста:「どんな犬なの。こんな犬なの。」, но образ собаки создавал какую-то доверительную атмосферу, располагающую поведать бумаге свои соображения по широкому спектру актуальных вопросов современности. Очень важна доверительная атмосфера, чтобы голова не ерепенилась и, не взирая на вату (нет, не в том смысле), тренировалась связно излагать. Зачем? Чтобы связно излагать. Красиво, перегруженно метафорами, громоздящимися одна на другую как Вавилонская башня. Красиво и связно - это когда все связано со всем непосредственно, минуя причинно-следственную логику, подчиняясь лишь логике случайных ассоциативных связей. "Какая собака? Такая собака." Такой текст совершенно невозможно читать, это как джаз-импровизация, которую совершенно невозможно слушать (наверняка придут люди и возразят, что, дескать, нет, это возможно слушать, и им лично даже доставляет удовольствие). Это музыка пребывания, бытования, в чистом и незамутненном виде. Бытование отбытовывает и тут же скрывается в небытовании, в небытии. "Куда бежит куница? Туда она бежит." 鼬ごっこ。Это неуловимо, когда и как оно происходит. А попытки поймать его и зафиксировать в связности логической, конструктивной, выглядят натужными и неискренними. Некоторые литераторы, впрочем, с успехом этим и занимаются, я их иногда почитываю.
Совсем другое дело, когда в голове воцаряется классическая ясность и простота: единство места, времени и действия. Тогда текст превращается в стройный дорический храм, можно прийти и заколоть ягненка (а куда же без ягненка). И если бы я стала изображать на холсте, я бы выбрала его, как зрительную опору, как веху, указующую направление. Картина не должна быть похожа на коврик - у них разные функции, и развязным котикам там не место. А если жалко ягненка (мне - да), то новенький храм можно превратить в величественные руины. Когда-то было, но давно уже не, мало ли что там когда-то было. Остались только воспоминания, из которых время постирало все пятна от пролитого кетчупа и кофе, все зеленые разводы, оставленные травой, по которой ползала на коленях, рассматривая жужелиц. Осталась только вот эта вневременная ясность и простота, да еще и юное деревце на крыше выросло, символизируя вечное обновление. В детстве я часто бывала в Ц.С., которое тогда называлось Д.С., но это не важно, а важно то, что там как раз был такой храм, хоть и не дорический. Величественные руины с деревом на крыше, поднимавшие из глубин души чувство сопричастности к тайне - нет, не сопричастности, лишь возможности стать очевидцем ее бытования где-то, в недосягаемых для тебя областях реальности, и явленной тебе лишь в виде образа-намека. Теперь тот храм отреставрировали - нет, отноводелили, и никаких чувств из глубин души он больше не поднимает. Может быть потому, что там закалывают ягнят, но я не уверена, меня не манит его посетить.
Некогда я взяла себе привычку каждый день писать какой-нибудь дурацкий текст в стол, который представлял собой файл под названием "犬.doc". Не то, чтобы там все было про собак, разве что первая фраза первого текста:「どんな犬なの。こんな犬なの。」, но образ собаки создавал какую-то доверительную атмосферу, располагающую поведать бумаге свои соображения по широкому спектру актуальных вопросов современности. Очень важна доверительная атмосфера, чтобы голова не ерепенилась и, не взирая на вату (нет, не в том смысле), тренировалась связно излагать. Зачем? Чтобы связно излагать. Красиво, перегруженно метафорами, громоздящимися одна на другую как Вавилонская башня. Красиво и связно - это когда все связано со всем непосредственно, минуя причинно-следственную логику, подчиняясь лишь логике случайных ассоциативных связей. "Какая собака? Такая собака." Такой текст совершенно невозможно читать, это как джаз-импровизация, которую совершенно невозможно слушать (наверняка придут люди и возразят, что, дескать, нет, это возможно слушать, и им лично даже доставляет удовольствие). Это музыка пребывания, бытования, в чистом и незамутненном виде. Бытование отбытовывает и тут же скрывается в небытовании, в небытии. "Куда бежит куница? Туда она бежит." 鼬ごっこ。Это неуловимо, когда и как оно происходит. А попытки поймать его и зафиксировать в связности логической, конструктивной, выглядят натужными и неискренними. Некоторые литераторы, впрочем, с успехом этим и занимаются, я их иногда почитываю.
Совсем другое дело, когда в голове воцаряется классическая ясность и простота: единство места, времени и действия. Тогда текст превращается в стройный дорический храм, можно прийти и заколоть ягненка (а куда же без ягненка). И если бы я стала изображать на холсте, я бы выбрала его, как зрительную опору, как веху, указующую направление. Картина не должна быть похожа на коврик - у них разные функции, и развязным котикам там не место. А если жалко ягненка (мне - да), то новенький храм можно превратить в величественные руины. Когда-то было, но давно уже не, мало ли что там когда-то было. Остались только воспоминания, из которых время постирало все пятна от пролитого кетчупа и кофе, все зеленые разводы, оставленные травой, по которой ползала на коленях, рассматривая жужелиц. Осталась только вот эта вневременная ясность и простота, да еще и юное деревце на крыше выросло, символизируя вечное обновление. В детстве я часто бывала в Ц.С., которое тогда называлось Д.С., но это не важно, а важно то, что там как раз был такой храм, хоть и не дорический. Величественные руины с деревом на крыше, поднимавшие из глубин души чувство сопричастности к тайне - нет, не сопричастности, лишь возможности стать очевидцем ее бытования где-то, в недосягаемых для тебя областях реальности, и явленной тебе лишь в виде образа-намека. Теперь тот храм отреставрировали - нет, отноводелили, и никаких чувств из глубин души он больше не поднимает. Может быть потому, что там закалывают ягнят, но я не уверена, меня не манит его посетить.