Последняя победа Мюллера
Оригинал взят у the_telegrapher в Последняя победа Мюллера
Отсюда
Вернувшись из армии, я пошел восстанавливаться в институт. Подал заявление, и мне сказали, чтобы я сходил на военную кафедру. Я знал (читал в газете), что вышел приказ, ежели ты служил в армии, то от кафедры освобождаешься.
Пришел, там опять сидят все те же армейские рожи, упитанные и такие же дубовые. Да вроде ж Москва! Должны ж быть поумнее - ни хрена! Мы, - говорят, - приказа не видели, служите-с! Служить мне не хотелось.
Но, слава Богу, друзья-студенты из театра-студии, где я вечерами играл, прислали приглашение из Германии. Они уехали учиться в Лейпциг, и у меня появилась возможность первый раз съездить за границу, да надолго! А что мне было терять? Взял и поехал. Была середина 90-го года. Я наверное был один из первых советских туристов.
Как я жил в Германии? Да сложно. Деньги закончились на третий месяц, язык я знал почти в совершенстве: "Хенде хох! Гитлер капут!". Забавно, конечно, в Германии, чисто, товары в изобилии, кругом немецкая речь, идешь и играешь в моего любимого Штирлица - кругом враги, засады и козни Мюллера. Наконец друзья-студенты подыскали мне работу - торговля газетами на лотке. Выучил я пару-тройку фраз, друзья поставили мне речь с "настоящим" саксонским акцентом. "Яяяяяя, Яяяяяяя, альзооо абгемахт! Ганц ное сюююууупэр ТиВи!" (что-то типа - Да, да, очень свежая программа телепередач!). Работа несложная, немец тычет в газету, деньги протягивает, отдаешь газету/журнал, отсчитываешь сдачу, плата в немецких марках (тогда еще восточных).
Близилось объединение двух Германий. Границы уже открыли, но наша армия еще не ушла. Как-то стою, ору, зазываю, торгую, скучно. Вижу, идет наш родной привокзальный патруль. Мордатый прапорщик и два худых несчастных солдатика со штык-ножами, бьющими их по коленям. Косят глазами на мою продукцию - на откровенные фото в журналах и газетах. Ну, я, конечно, не удержался и крикнул: "Товарищ старший прапорщик! Подходите! Посмотрите газетки и журнальчики!". Подходят, прапорщик смотрит и осторожно, чтобы не испачкать продукцию, листает журналы. Я распинаюсь о газетах, предлагаю то-се, спрашиваю о военной службе, о времени вывода на Родину. Прапорщик молчит, солдаты стоят в сторонке - не положено. Первая фраза прапорщика меня убила: "Откуда, сынок, так хорошо русский язык знаешь?".
Я впал в ступор, замешкался, но честно ответил: "Дык, в школе хорошо учился, товарищ старший прапорщик!" Он задумался, продолжал молча листать журналы, следующая его фраза меня покорила навсегда: "А откуда воинские знаки различия знаешь?" Через секунду я понял, что судьба дала мне великий шанс сыграть-таки в фильме "Семнадцать мгновений весны".
Сразу нахлынули все эпизоды, замечательные ходы Штирлица, глубокомысленные паузы, раздумья, фразы Мюллера в исполнении Броневого: "А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!" или "По коридору идет Штирлиц! По какому коридору? По нашему коридору! А куда он идет?" - все было в моих руках, даже декорации - немецкий вокзал, немецкая речь, немецкое пиво, немецкие газеты и военный в форме, задающий проникновенные вопросы.
Наверняка он сейчас должен спросить, откуда взялись мои пальчики на чемодане русской пианистки. Я понял, что Мюллер пока ни о чем не догадывается, но уже подозревает, правда, пока только то, что я - немец.
На всякий случай я перешел на легкий эстонский акцент. Неведомый главный режиссер подошел сзади и зашептал на ухо мою роль: "Снакки отличааая? Та ми их проходим еще на перфом курсе в мюнхенской школе расфедки".
Прапорщик пошатнулся от этой фразы, но устоял, он тоже первый раз встречался лицом к лицу с потенциальным противником, да не просто с таким же прапорщиком, а с настоящим разведчиком. Пошла борьба двух идеологий, двух систем, с попытками затянуть противника в засаду, где тому придется сдаться и раскрыть свои карты.
Мюллер еще не знал, что все серьезно, и потому после паузы спросил явную глупость, хоть и с иронией: "А что ж вас торговать газетами заставляют?". Штирлиц был готов к этому вопросу, он сегодня спал более 8 часов и добил Мюллера ответом: "Почему же газетами? Это глубокое прикрытие нашей основной деятельности. Мы здесь вербуем советских военных начальников на свою сторону". Мюллер покраснел, побледнел, потом его лицо начало принимать цвет маскировочного халата. Мюллер боролся с двумя чувствами - моментально схватить Штирлица, расстрелять при попытке к бегству и получить за это благодарность от Фюрера, но я был гражданский, переодетый шпион, и это его останавливало. Или все же продолжить игру с раскрытием всего шпионского гнезда и получить орден, а может быть и крест, правда, возможно, посмертно. Он выбрал второе и повел очень тонкую игру: "И кого же вы вербуете?" - тихо и немного насмешливо, как всегда это делал Мюллер, спросил он. "Здесь хорошее место, на вокзале, - отвечал я, - ваши едут домой. Скоро вас всех выведут, и эти земли снова будут наши. Кстати, мы хорошо платим за ваши военные секреты".
Тут режиссер сделал гениальный ход и постепенно начал менять нас местами, меня пробовать на роль Мюллера, а прапорщику примерил мундир штандартенфюрера СС. Слова нового Мюллера были ключевыми, Штирлиц явно домой ехать не хотел, ему было здесь хорошо, здесь было сытно и престижно, попасть служить в Германию - мечта любого военного, а мысль о том, что это через месяц станет к тому же Западной Германией, постоянно портила ему настроение. "И что? Многих завербовали?" - в его голосе был слышен скрытый интерес, и еще жалкие потуги заставить меня раскрыть фамилии всех завербованных. "Таа, есть люди... есть. Мы платим настоящими дойчмарками!" - ответ нового Мюллера опять лег в цель, все хотели дойчмарки, настоящие западные товары продавались только за дойчмарки.
Дойчмарки - это богатство, это только входящее в обиход видео, это телевизор "Грюндик" как у прапорщика Семенова, это подержанная машина "Фольксваген", как у капитана Мороза. В мозгу Штирлица легла огромная трещина. На миг Штирлиц закрыл глаза и вспомнил о Родине, о друзьях детства, школе, первой любви, русских березках, службе в армии, сверхсрочной службе, о сволочах начальниках, свадьбе и красавице жене, оказавшейся сукой, о ненавистной теще и вечно орущих детях, маленькой зарплате и квартирке в "хрущевке" в маленьком городке на Ставрополье, вспомнил сослуживцев, которые стучали на него, и о вечно пьяных дембелях - видимо, после этих мыслей становиться героем сразу расхотелось.
Он открыл глаза и выдавил немного хриплым голосом: "Я... я могу достать... у меня есть связи в штабе полка, - Штирлиц сломался внезапно, стал нервно листать журналы и говорить тихим голосом, наклоняясь ко мне все ближе и ближе, посматривая на солдат, - Я служу в роте материально-технического обеспечения, у меня есть описание всего стрелкового вооружения, подствольного гранатомета "Муха", боевой машины пехоты и танка Т-72". Мюллер посмотрел на прапорщика Штирлица с интересом, вот так легко он начал продавать свои секреты, а в досье писали, что характер нордический, стойкий - врали! Несомненная удача, Штирлиц начал сливать информацию.
"Описания автоматов у нас есть, и БМП тоже, - Мюллер сам служил недавно в армии и знал системы вооружений, - нам нужны ваши разработки в области ракет Земля-Воздух. Вы сможете помочь их достать? Мы платим хорошие деньги! Вам не придется больше работать!" Последняя фраза у Мюллера была сказана с интонацией немецких офицеров из фильмов про войну, когда требовали выдать партизан. Штирлиц хотел жить, и жить хорошо, и желательно в Германии, ну или хотя бы заработать на отступлении. Он уже не скрывал свою мечту о поселении, жажду наживы и кривлялся довольно-таки безобразно: "Я могу продать две бочки солярки в неделю и новые покрышки к ГАЗ-66, а так же почти новый дизель и противогазы". Внезапно Мюллеру стало скучно, он мечтал о большем, он хотел выйти на пастора Шлага, он хотел раскрыть секреты советского командования и узнать шифры, он хотел выйти на всю подпольную сеть, а Мюллеру подсовывали ворованную солярку и описания вооружения 30-летней давности.
"Нам нужна структура вашей военной части, сколько у вас танков, ракет и фамилии командиров дивизии, - Мюллер вспомнил, что фамилии всегда спрашивали, более он не знал, что еще можно спросить, - где находится командный штаб вашей дивизии?" Штирлиц обрадовался, все это он знал и, наверное, мог предоставить информацию. Штирлиц наживку заглотил глубоко и отпускать не собирался. А Мюллер уже хотел работать над собранными материалами и продавать свои газеты.
"А сколько вы мне дадите за эту информацию? - Штирлиц поплыл и торговался, кроме денег и возможности прописки ничего не видел, - я вам достану ее к завтрашнему вечеру. Соляру брать будете? Мне тяжело выбираться в центр, но я приеду и передам. Вы здесь же будете? Или какое особое место назначите... э-э-э-э-э... явку?" Мюллер торговаться не собирался, он хотел только одного - побыстрее выйти из игры, излияния Штирлица его явно тяготили. Дело было сделано, Штирлиц раскололся, радистку Кэт пытали, пастор Шлаг убит, Евстигнеев проглотил цианид и выпал из окна. Шли титры под знаменитую мелодию о мгновениях-мгновениях-мгновениях: "Не делайте резких движений, за нами могут наблюдать. Купите вот этот толстый журнал. Там найдете вложенный пакетик с шампунем, в нем находятся шифры, пароли и инструкции. Следуйте им неукоснительно. Не пытайтесь найти меня, я сам с вами свяжусь. Купите и неспеша уходите. Но помните... у нас длинные руки!" Все эти фразы были взяты из фильмов, сзади замаячил образ Баниониса из "Мертвого сезона". Играть в новом фильме не хотелось.
На следующий день ребята из другой смены рассказывали, как приходил какой-то мордатый русский в гражданской одежде, страшно матерился и требовал вернуть ему деньги за журнал. Журнал был растерзан и товарного вида не имел.
© РОМ