Как удивительно тасуется колода (СР)
Несколько слов об отце-основателе «Charakiri» и «Charlie Hebdo»
Великий ёрник
В конце января 2014 года ушел в скомороший рай магистр французской «ёрной магии» Франсуа Каванна, подаривший человечеству «Харакири» - «злой и глупый журнал», а на самом деле гротескный и беспардонный, переродившийся впоследствии в «Шарли Эбдо».
Francois Cavanna
Смех, как известно, консервирует: Франсуа Каванна, родившийся 22 февраля 1923 года, прожил ровно 90 лет. При этом юмор еще и тонизирует. В особенности если он, как у Каванна, настоян на жгучем перце сарказма, преподнесен под едким соусом издевки над лицемерием, ксенофобией, официальщиной устоявшихся институций, то бишь на политнекорректности чистейшей воды…
Франсуа Каванна родился в городке Ножан-сюр-Марн под Парижем, в рабочей семье. Мальчишки дразнили его Rital - «итальяшка», поскольку его отец был итальянским рабочим-эмигрантом. Стоит напомнить, что в первой половине ХХ века во Франции не жаловали «наемную иностранную рабсилу», будь то даже братья-католики из Италии, Испании, Португалии… В дальнейшем в романе «Les Ritals» Каванна описал нравы итальянской общины своего детства.
После войны Каванна подвизается в журнальчике анархистов «Зеро» («Ноль»). Там он обретает свое alter ego в лице Жоржа Бертье (1929-2005 гг.) Этот духовный побратим Каванна - впоследствии Профессор Шорон (эти два слова навсегда произносятся только слитно) - сам по себе олицетворял карикатурную криптограмму: в кителе, с гладко выбритым черепом, похожим на биллиардный шар. Вместе Каванна и Профессор Шорон создают в 60-е годы сатирический журнал. Он называется «Харакири» с подзаголовком «злой и глупый журнал». На обложке первого номера, появившегося 9 сентября 1960 года, смеющийся самурай вскрывал себе живот с помощью застежки-молнии. Подпись гласила: «Верх идиотизма».
На первый взгляд, да и на второй, смех в «Харакири» был отнюдь не привычным гуманным «смехом сквозь слезы». При этом ёрничество в «злом и глупом» журнале иногда внешне выглядело ложно наивно. Так, в одном из номеров «Харакири» была помещена анкета: «Вы садо или мазо?» И там же давался список «стр-р-рашных извращений»! Один из примеров: муж-садист просит супругу испечь ему любимый пирог. Когда же пирог почти готов, подлец заставляет жену заниматься любовью… и не пускает жертву в кухню, откуда все сильнее пахнет паленым!
Или вот такое фото: члены редакции шлепают по навозу. «Отчего им так хорошо?» - вопрошает журнал. «Оттого, что они в дерьме». (Здесь на вооружении старая французская примета: вступившего в дерьмо ждет удача).
В «Харакири» трудилась плеяда талантливейших карикатуристов во главе с Каванна, который сам рисовал. Кабю сделал своим персонажем среднего француза, нафаршированного предрассудками. Воленски разрабатывал сексуальную тематику, а Жебе и Сине - антимилитаристскую и антиклерикальную. Художник голландского происхождения Виллем (впоследствии перешедший в «Либерасьон») отслеживал диктаторские черточки в каждом политическом деятеле. И черной звездой блистал гениальный абсурдист-карикатурист польского происхождения - Топор.
Для Каванна и Профессора Шорона не существовало никаких табу, принципиально не было ничего сакрального или аморального. И их самих нельзя было вписать в определенную категорию; они не были ни интеллектуалами, ни даже интеллигентами - просто у них были «другие мозги», по-иному работала голова. Неистовые анархисты, они были олицетворением непокорности стереотипам. Оттого в руководимом ими журнале юмор всегда был чистым издевательством, настоящим хулиганством на бумаге, которая, как выяснилось, терпит не всё…
Глумливые заголовки в «Харакири» являли собой нарочитую вульгарность высокой пробы: «Культ - ну его в зад», «Ка-ка и Ха-ха», «Порно-град», словом, было от чего взбеситься мещанину. Но триумфом «высочайшего дурного вкуса» стал «некро-реалистический» фарс по поводу смерти Генерала де Голля (в ноябре 1970 года). Заметочка в «Харакири» была помещена в рубрике мелких происшествий и озаглавлена: «Трагический бал в Коломбэ: 1 погибший». (NB. Коломбэ - местожительство Де Голля.) Именно после этого «Харакири» был власть предержащими запрещен. Однако спустя недолгое время опальный журнал перевоплотился в еженедельник «Шарли Эбдо». То был достойный преемник «Харакири»: когда в 1974 году умер Жорж Помпиду, на его обложке появился портрет покойного президента, крест-накрест перечеркнутый красным с циничной надписью: «Это не должно повториться». Конечно же, и этот сатирический орган был объектом непрерывных судебных разбирательств, влекущих за собой крупные штрафы. И тогда «Шарли Эбдо» временно закрылся в 1985 году.
Каванна был «экстремистом» перед лицом экстремальных ситуаций, хотя его «черный» юмор, будем откровенны, зачастую преступал границы дозволенного.
Хотя, вообще-то, само понятие «жесткого юмора» довольно условно. «Чернуха», абсурд призваны не пугать, а помогать избавляться от кошмаров, загнанных в темный угол подсознания, предохранять людей от таких эмоций, как гнев, отвращение и боязнь, предлагая выход в насмешке над собой, а ведь это на самом деле и есть путь человека к подлинной свободе.
Профессор Шорон скончался в возрасте 75 лет после тяжкой болезни. О смерти друга Каванна написал в «Шарли-Эбдо» (воскресшем в 1992 году):
«Он умер, ну что тут прикажете сделать?! Это кусок меня, и его больше нет. Большой кусок, и мне больно».
А вот теперь угас и сам Великий Ёрник.
Он был великолепным стилистом в духе Рабле. Это был буян и скандалист, крикун с нежным кровоточащим сердцем, яростно боровшийся с пороками нашего общества.
…Когда угасают звезды черного юмора, хочется пожелать одного - чтобы серый юмор не попытался их затмить.
***
Хохмы Каванна
«Чем человек глупее, тем сильнее он боится выглядеть глупцом».
«Деньги надо презирать, в особенности мелочь».
«Американцу прощают любую благоглупость оттого, что он - властелин мира».
Источник: «Русский очевидец»
Но, оказывается, это далеко не всё, что следует русскому читателю знать об этом человеке. Дело в том, что в годы оккупации Каванна в принудительном порядке был угнан на работу в Берлин, на военный завод. Там он познал изнурительный труд, унижения и встретил любовь своей жизни - русскую девушку Марию, которую пригнали в Германию немцы. В 1945 году, по окончании войны, Мария сгинула, как многие тогда. Каванна так и не смог ее отыскать.
Русский след
Я думаю, что кроме меня тут почти никто этого не помнит, да и я-то узнал когда-то по чистой случайности, так что давайте все же напишу.
На самом деле журнал «Charlie Hebdo», о существовании которого большинство наших соотечественников впервые услышало только теперь, в таких трагических обстоятельствах, удивительным и совершенно неожиданным образом связан с Россией, с русскими, с нашей общей историей.
И вот в чем тут дело.
Сначала общеизвестное, точнее, ставшее теперь общеизвестным: «Charlie Hebdo» появился на свет после того, как в 1970 году его предшественник - сатирический журнал «L'hebdo Hara-kiri» - был закрыт специальным приказом министра внутренних дел Франции за оскорбление памяти только что умершего генерала Де Голля («Харакири» отозвался на смерть экс-президента отвратительно циничной и бестактной обложкой, - ее нетрудно найти в сети, но речь сейчас не о ней).
Так вот, главным редактором «Харакири», а в последствии и «Шарли» был человек по имени Франсуа Каванна (кстати, это он позвал в редакцию художников Кабю и Волински, которые тоже были убиты позавчера). Это была совершенно удивительная личность: карикатурист, репортер, кинодокументалист и писатель, - он на протяжении всей своей жизни создавал себе репутацию самого грубого, гадкого, безжалостного, циничного и едкого писаки, готового относиться абсолютно ко всему окружающему с единственным принципом «нихера святого!».
Он придумал и много лет издавал «Большую Французскую Энциклопедию, Глупую и Злобную», в которой обсмеял и обдразнил все, что только есть дорогого для каждого добропорядочного француза. Он же потом соорудил из этой энциклопедии свой «Глупый и Злобный ежемесячный журнал Харакири», позже превратившийся в еженедельник.
Каванна был - несмотря на свою адскую злобу, неудержимое хамство и демонстративный цинизм (а на самом деле, конечно, именно благодаря им), - невероятно популярен во Франции 60-х, начала 70-х. Ему прощали все его выходки и ценили как самого мудрого и острого на язык шута Франции, умеющего - может быть единственного во всей стране, - сказать безжалостную правду кому угодно и по любому поводу, когда никто больше не посмеет. Но его, конечно, и боялись: ведь в самом деле, язык его был такой остроты, а глаз такой зоркости, что никому не приходилось ждать пощады. Он даже внешность себе придумал соответствующую: этакий грубый косматый мужик с пудовыми кулачищами и толстыми обвисшими усами, похожий то ли на дальнобойщика, то ли на лесоруба.
И вдруг в 1979 год этот Каванна, в самом расцвете своих творческих, безжалостных и разрушительных «глупых и злобных» сил (ему не было еще и 60-ти), публикует книжку под названием «Les Ruscoffs». «Рюскофф» - это снисходительно-пренебрежительное прозвище русских, давно, еще до войны, принятое во Франции, что-то вроде того, как в нашей старой традиции французы назывались «лягушатниками», а итальянцы «макаронниками». Я бы это перевел как «Русопятые» или, может быть, «Ваньки»...
Но штука в том, что книжка с таким «многообещающим» названием - на самом деле полна необыкновенной нежности, теплоты и любви к этим самым «ванькам». Для Каванны это что-то совершенно невообразимое, нечто, выбивающееся совершенно вон из всего ряда его злобной и безжалостной издевательской сатиры на все, что только попадается ему под руку. Ничего подобного никогда в своей жизни Каванна больше не писал: никогда он не позволил себе быть мягким, сентиментальным, обаятельным, трогательным, никогда никому не сказал таких слов преданности и любви.
Вот тут обложка одного из ранних изданий.
В книге, которая называется романом, а на самом деле совершенно документальна, он описывает историю своей депортации на принудительные работы в Германию во время Второй мировой войны. Каванна - в 1941-м ему было 18, - оказался в пригороде Берлина под названием Трептов (кажется, кое-что это название должно всем нам сказать) на заводе, где производились артиллерийские снаряды. Он обслуживал огромный гидравлический пресс, а помогали ему две полумертвые от ужаса и тоски девочки, пригнанные сюда же из Советского Союза. С одной из них - по имени Маша Татарченко - у молоденького французика случилась любовь. Они встречались в лагере для депортированных рабочих почти три года, научили друг друга своим языкам - крест-накрест, и как-то помогли друг другу выжить.
А весной 1945-го - вдвоем сбежали из лагеря. И вот дальше идет поразительно напряденная и трагичная история их бегства - пешком - через всю Германию: Каванна надеялся довести Машу до западного фронта, а там перебраться через него и дойти до Франции. Шли они только ночами, а днем прятались в разрушенных немецких фермах, по подвалам и сеновалам, питались заквашенной в силосных ямах брюквой и остатками кормового овса на случайных разбомбленных хуторах.
И вот однажды, уже совсем недалеко от линии фронта, Франсуа все-таки решается днем выйти на поиски какого-то пропитания, оставляет Машу одну на очередной пустой ферме, а когда возвращается, - узнает, что через деревню прошла группа советских разведчиков, и что Машу они случайно нашли и увезли с собой.
Дальше Каванна проделывает весь свой путь обратно - уже с запада на восток - в погоне за девушкой, которую передают в специальную армейскую команду, собирающую по оккупированной Германии советских военнопленных для отправки их обратно в СССР. Машу под конвоем перевозят сначала на маленький сборный пункт, потом в центр сбора побольше, потом в лагерь перемещенных лиц. Каванна каждый раз опаздывает на несколько часов туда, где она только что была, но откуда ее вот-вот сейчас опять увезли. Наконец он узнаёт, что опоздал окончательно: Машу с большой группой депортированных русских женщин погрузили в эшелон, составленный из вагонов для скота, и увезли окончательно на восток.
Каванна вернулся домой, во Францию, и потом двадцать лет пытался найти Марию Иосифовну Татарченко, о которой знал только, что она происходит из деревни где-то между Харьковской и Белгородской областью, и что она приблизительно 1924-го года рождения. Писал всюду, куда мог добраться. Однажды приехал, чтоб продолжать поиски, в СССР. Никакого ответа ниоткуда не добился. Ничего не нашёл.
И от отчаяния написал свою полную нежности и любви книгу, на минуту разрушив образ безжалостного циника, который сооружал всю жизнь. В посвящении «Les Ruscoffs» стояло:
«Марии Иосифовне Татарченко, где бы она ни находилась. И ещё: Анне, Ирине, Наде, Клавдии-Большой, Надежде, Любе /…/ И еще: всем тем, /…/ которые не были ни героями, ни предателями, ни мучениками, ни палачами. В общем, бедолагам, таким, как я сам…»
Кстати, книга однажды вышла и у нас - правда, очень поздно, только в 2004 году, да и в довольно неудачном переводе: называлась «Русачки». Жанр почему-то был обозначен как «женский роман»... Поищите, если любопытно. Но такого пронзительного отчаяния, как во французском оригинале, в ней нет.
Ну и потом, надо знать, кто такой Каванна, чтобы оценить это удивительное и странное движение жестокой, просоленной, проспиртованной души безжалостного шута и циника.
Источник: Сергей Пархоменко
Как человек, знакомый с проблемой не понаслышке, могу засвидетельствовать: юношеская любовь, не реализовавшая свой потенциал, ситуация, когда влюблённые расстаются не потому, что отношения исчерпаны (по обоюдной незрелости, глупости, и т. д.), а по воле непреодолимых внешних обстоятельств - это незаживающая рана, которая может дать о себе знать совершенно неожиданно и многие годы спустя. Не обязательно такое переживание ломает человеку жизнь - хотя со слабыми натурами и такое может произойти - но то, что влияние его велико и зачастую определяюще, несомненно.