Поэт обязан быть занудой
Средь веселящегося люда,
С угрюмой думой тет-а-тет,
Стоит озлобленное чудо.
Его фамилия - поэт.
Он раздражен. Он хочет пива.
Вокруг девчонок табуны,
Вокруг палят жизнелюбиво
Из пистолетов пацаны,
И не спешат ни те, ни эти,
Осанну гению трубя,
Преподносить ему букеты,
Навалом денег и себя.
Девчонки пляшут и хохочут,
Девчонки грудью шевелят,
Оне оттягиваться хочут,
Оне грузиться не хотят.
Чем звуки сладостныя лиры,
Им бесконечно больше мил
Толчками бьющийся в эфире
Оптимистичный имбецил.
...Не дрейфь, братан! Нахохли удаль!
Когда кишат весельчаки,
Поэт обязан быть занудой
И проповедником тоски!
Не смей писать для всякой швали,
Он тебя поймет едва ль,
Но будь бабрак среди кармалей,
А средь бабраков будь кармаль!
Во имя чистого искусства
Поэт, как царь, живет один.
...И пацаны по спелым люстрам
Шмаляют лихо из волын.
1998, кажется.
С угрюмой думой тет-а-тет,
Стоит озлобленное чудо.
Его фамилия - поэт.
Он раздражен. Он хочет пива.
Вокруг девчонок табуны,
Вокруг палят жизнелюбиво
Из пистолетов пацаны,
И не спешат ни те, ни эти,
Осанну гению трубя,
Преподносить ему букеты,
Навалом денег и себя.
Девчонки пляшут и хохочут,
Девчонки грудью шевелят,
Оне оттягиваться хочут,
Оне грузиться не хотят.
Чем звуки сладостныя лиры,
Им бесконечно больше мил
Толчками бьющийся в эфире
Оптимистичный имбецил.
...Не дрейфь, братан! Нахохли удаль!
Когда кишат весельчаки,
Поэт обязан быть занудой
И проповедником тоски!
Не смей писать для всякой швали,
Он тебя поймет едва ль,
Но будь бабрак среди кармалей,
А средь бабраков будь кармаль!
Во имя чистого искусства
Поэт, как царь, живет один.
...И пацаны по спелым люстрам
Шмаляют лихо из волын.
1998, кажется.