Чай от дедушки Федора
Мой дедушка Федор наизусть читал мне вот этот стишок. Мне он очень нравился. Кто автор этого стихотворения, я не знаю. Сидящих на лавочке во дворе бабулек этот стишок тоже радовал, когда дедушка по дороге в булочную развлекал "девушек" поэзией. Дедушки уже давно нет. Но до сих пор этот стих пользуется успехом и заставляет улыбнуться.
Раз принес мне барин чаю
И велел его сварить,
А я отроду не знаю,
Как проклятый чай варить.
Вот поставил я таганку,
Чай весь высыпал в горшок,
Дал приправы - перцу, луку
И петрушки корешок.
А потом все это в печку,
Раза три прокипятил
И для пущего эффекту
Сверху маслица подлил.
«Чай готов! Извольте кушать» -
Снял я с барина пальто.
- Молодец, коль будешь слушать. -
И сказал. - Хвалю за то!
Если будешь аккуратно
Ты всегда так исполнять,
Через месяца четыре
Подарю рублевок пять.
Ой, пять рублей ведь денег много,
С ними можно погулять,
И Акулька-недотрога
Меня будет уважать.
Вдруг… мой барин разозлился,
Меня в горницу позвал,
В волоса мои вцепился
И таскал меня, таскал.
«Ах ты, пешка. Ах, дубина,
ты чего ж мне наварил,
Ах ты, чертов образина,
Чтобы пес тебя схватил!»
Долго, долго он ругался,
Злой по горнице ходил.
Тут чурбак ему попался,
Им на кухню проводил.
Я все думал, удивлялся,
Чем ему не угодил,
И потом лишь догадался,
Что я чай… не посолил…
Дедушка, милый дедушка, сколько радостных дней за руку с ним я провела в детстве! Мы ходили за "циклопами" на поля орошения в совхозе Люблино. Дедушка добывал их из канавок сачком. Потом сушил на газетке на подоконнике и этим сухим кормом угощал рыбок. Аквариум мы чистили и кормили рыбок вместе.
Дедушка сажал цветы во дворе. Хоть их с бабушкой комната находилась на втором этаже, но балкончик выходил во двор. Через дорожку дедушка устраивал большую круглую клумбу. Обкладывал её найденными битыми кирпичами, уголком кверху. А внутри сажал цветы. Больше всего мне нравились разноцветные длинные "ромашки" - космея. И оранжевая настурция. Я помогала ему собирать семена. Очень любила "ноготки". Лепестки можно было водой приклеить на пальцы и получался оранжевый маникюр. Правда, он тут же облетал, но это было неважно.
Потом, когда бабушка с дедушкой переехали из Люблино, дедушка выращивал на балконе петунию, настурцию и ноготки. И дома стоял большой цветок алоэ, которым дедушка лечил насморк. Он просто брал кусочек растения и выдавливал сок прямо в ноздри. На вкус сок был горьким, но лечение мне всегда помогало.
Бабушка Клава не играла на гитаре, просто взяла в руки для фото. А дедушка неплохо играл, мог в семейном застолье спеть и аккомпанировать себе и родственникам. За праздничным столом очень любили петь и даже пускались в пляс. У дедушки был хороший голос и слух. Он пел в хоре и слышал Шаляпина, о чем с удовольствием рассказывал. Однажды на моем дне рождения, он спел для моей подруги Ольги арию из "Евгения Онегина", чем нас очень повеселил.
Дедушка в последние годы часто засыпал, сидя за столом с книжкой "Пан-Озеро". Причем засыпал на одной и той же странице, так и не дочитав её. Эта страница пожелтела и её легко было найти, книга сама на ней открывалась. Так я и не прочла эту "сонную" дедушкину книгу. Может быть, найду её где-нибудь в шкафу и прочту дальше этой страницы.
Дедушкины вещи лежат в диване, который открывается крайне редко. Там есть несколько пар черных сатиновых нарукавников и одна пара шелковых (праздничные). Дедушка работал бухгалтером и это подтверждает старинная бухгалтерская книга за 1913-й год. Там "дебет" и "кредит" написаны с твердым знаком. И еще были фетровые шляпы, несколько совсем новых, черная, зеленая, коричневая и синяя. Зеленую я утащила еще в студенческие годы и ходила в ней в загородные походы. А черную сын носил в старших классах, она ему очень шла.
Как-то раз я заехала в Люблино, на улицу Судакова и заглянула во двор, где провела часть детства. Все было до боли знакомо, ничего во дворе не изменилось. Только за Совхозной улицей были не поля, а новостройки. И котельная не работала, в доме провели центральное отопление. А мы с соседями пользовались газовой колонкой.
Я сфотографировала наш старый дом и двор. В это время ко мне подошли две женщины, мать и дочь, и с надеждой спросили, почему я делаю фото, не собираются ли их дома сносить? Пришлось их разочаровать. Лица их показались мне знакомыми, возможно, я играла с ними в детстве в "классики" или в "Акулину". Дедушку и бабушку они не вспомнили, а уж меня и подавно.
Прошло слишком много лет.