Моралевич об Огородникове
Отрывок из повести А. Моралевича "Калмык".
(Калмык - это Мануил Семёнов, главный редактор "Крокодила"
в 1958-1975 годах)
Опубликовано на портале "Проза.ру" 11.02.2010.
Собственно, интересен этот отрывок тем, что здесь Моралевич ярко и красочно описывает процесс создания Огородниковым своих великолепных панорам советских городов.
Шарж Г. Огородникова на А. Моралевича (1969)
…Изящное, гурманское сочинение вышло об этой практике в «Крокодиле». Называлось оно «Тянь аф сёпсак!» Да назрела к тому времени и публикация моего фундаментального фельетона «Животные в городе», И к этому фельетону обязал Семёнов сделать классную обложку.
Никто не бросит в меня камнем либо кизяком, что вот, мол, Моралевич, классик фельетонистики и орфоэп, стилист и неологист, подсаженный на триумфаторский пьедестальчик добряком Семёновым - из года в год интриговал и душил всех, кто может составить ему конкуренцию. Напротив, из кожи вон лез Моралевич, чтобы на просторах страны углядеть хоть любого одарённого человека, всемерно содействовать ему и перетаскивать в ощерившуюся прописочными лимитами Москву. И, приведись оказия, о шестерых таких я напишу.Только - очень накоротке блеснули они и в силу разных жизненных обстоятельств безвозвратно канули.
Что же касается художников - тут наисчастливейшая талья обламывалась «Крокодилу». Так, из московских предместий возник в редакции Женя Шабельник, сразу со своим неподражаемым и развесёлым стилем.
Молодой одногодок его - вмиг ошармовал читателей Володя Шкарбан, прибившийся к нашему берегу с картофельных белорусских равнин.
В этом ряду застолбился и Герман Огородников, бежавший в подмосковную Лобню от ужаса казанских трущоб и подворотен. Ах, неординарен был Огородников И случись ему в старопрежние времена быть иллюстратором «Капитала» Маркса - много больше поклонников марксизма теперь имели бы мы. На велосипеде из Лобни приезжал в редакцию Герман, а впереди, штурманом пробега, всегда бежал английский бульдог с дохлой, найденной на помойке чайкой в зубах.
И, драгоценный читатель, сыщется ли в мире другой такой человек, как Гера Огородников? Распознан был Семёновым его уникальный талант, и в поданном Герману вертолёте поднимали его на много часов над Москвой, Берлином и Казанью. Сотни набросков делал он в воздухе, на земле же, выдернув пучок волосков из собственной мошонки, брал Гера громадный лист лучшей ватманской бумаги, раскнопливал на специальном столе - и волоском, зажатым в клювик рейсфедера, умакивая волосок в паркеровскую тушь - рисовал вместе с пригородами, целиком, как есть - шаржированные Казань, Берлин и Москву. Такого качества были эти картины, такой микроскопичности, что ни одна типография СССР не бралась их печатать, только Финляндия и Америка. И говорил какой-либо знаток, рассматривая в лупу, допустим, Казань:
-Ой, с зимы я не был в Казани, а гляди-ка, часть крыши в Кремле успели переновить! А вон дом-то на проспекте Ленина…Там во всю стену по-татарски надпись зелёным аэрозолем была: «Киль манда, куташим-башим, пое…ся и попляшем!» А нету надписи, должно, пескоструйным аппаратом свели. По-русски надо было писать, тогда бы уцелела. Видать - борьба с насильственной исламизацией, с национализмом.
Вот кто-то из этих трёх корифеев и должен был сделать обложку к моему фельетону «Животные в городе». Что ж, потянули, разыграли на спичках - выпало рисовать Шкарбану. За неделю кропотливых трудов справился он, и многофигурная, символистская, бесподобная композиция ушла в типографию.
Тем не менее - мрачнее тучи вернулся из Агитпропа Калмык.
Россия - она веками располагала начальников орать на подчинённых, громыхать кулаком по столу или в пол сапожищем. Только клянусь: НИКТО, НИКОГДА не слышал, чтобы в любых, порой самых пиковых ситуациях Калмык на кого-либо повысил голос. Всегда говорил он в повествовательном тоне.
-Доигрались, - так и сказал он теперь. - Моралевич, это ваша и Митина была тема к обложке Наума Лисогорского про Землю, Меркурия, бога торговли и Марса, бога войны? Вот и извольте, письмо в ЦК из Нарьян-Мара, от ветеранов труда.
Да Мануил же Григорьевич! Да невиннейшая была обложка! Такая соблазнительная красотка-Земля, а Марс с лотка предлагает Земле купить у него танки, системы залпового огня и ракеты «Трайдент». Но Земля-то склоняется к Меркурию: у него на лотке телевизор, стиральная машина, сыры и лосось свисает с лотка.
-В том-то и дело, что лосось, - удручённо сказал Семенов. - Ветераны вон что пишут:»Пропаганда пошлости в уважаемом журнале! Не кажется ли вам. дорогие товарищи, что рыба, головой свисающая с лотка на рисунке тов. Лисогорского, напоминает человеческий член?»
-Мануил Григорьевич! - взмолился я. - Так ведь откуда письмо, от кого? Из Нарьян-Мара. У них там голодуха Поэтому им всё, что с головкой, напоминает член. Тем паче - «свисает». Они же ветераны, их зло разбирает на тех, у кого еще не свисает, а стоит.
-Шутите, шутите, - сказал Семёнов. - Но обложка Лисогорского уже вышла в свет, а ваша, к «Животным в городе», бесповоротно снята. Обложки к ВАШИМ фельетонам выпускать далее запрещено. А из-за вас - к любому прочему сочинению.
И знают народы идиоматическое выражение: «Вот в чём собака зарыта!» Где же в данном, безвинном вроде бы случае, была зарыта собака?
-Видите, - сказали потерявшему бдительность ротозею Семёнову, - как тут нарисован громадный пёс? Синтетической породы, вроде как пойнтер с риджбеком. Изображён он как бы вознёсшимся над толпами советских трудящихся. Он как бы довлеет над обществом. А лапы пса? Что ж, нам известно: здоровые собаки всегда держат лапы «в комке». Точно как выгораживаемый вами Моралевич держит кулачищи «в комок». И лапы пса, широко расставленные над толпой людишек? Вызванные в этот кабинет стоят нога к ноге, а не как ваш сотрудник и этот пёс - ноги врастопыр.
-Мануил Григорьевич, - взмолился я. - Я же в прошлом - капитан маломерного флота. Малое судно колотит и малой волной, отсюда, а не по неуважению к партии такой постанов ног.
-Ноги - плевать, - сказал Семёнов. - У них главная претензия к глазам пса. Высокомерное выражение, как у вас. Вы позировали Шкарбану,
когда он писал обложку?
-Я только раз, в юности позировал. Когда в 21-м отделении милиции составляли словесный портрет, продовольственную палатку возле нас грабанули.
На том как бы и заглохло дело, я отбыл в Чечено-Ингушетию. Добывать из тюрьмы малюсенькой должности человека, работника «Скотопрома» Отца восьмерых детей, с двенадцатью годами срока на шее, с приговором, вступившим в законную силу. Работник этот Абдулхамид Измайлов, вроде нынешнего майора милиции Дымовского, гласно вынес сор из таинственной избы «Скотопрома» - и кара ему за это была незамедлительна и максимальна.
Трудно, опасно и длинно двигалось это дело, а по возвращении в Москву пригласил меня на беседу совершенно поникший Семёнов.
-Знаете, - сказал он, - всё-таки не следовало мне брать вас на работу. Самое бы оно - все тогдашние ваши рукописи передать в КГБ. Видит Бог, лично вы доведете меня до кончины.
Рисунок Н.Лисогорского со свисающей с лотка рыбой я не нашел, хотя и припоминаю нечто подобное...
А вот упоминавшийся здесь фельетон "Животные в городе" (№19-1971) можете почитать:
(Калмык - это Мануил Семёнов, главный редактор "Крокодила"
в 1958-1975 годах)
Опубликовано на портале "Проза.ру" 11.02.2010.
Собственно, интересен этот отрывок тем, что здесь Моралевич ярко и красочно описывает процесс создания Огородниковым своих великолепных панорам советских городов.
Шарж Г. Огородникова на А. Моралевича (1969)
…Изящное, гурманское сочинение вышло об этой практике в «Крокодиле». Называлось оно «Тянь аф сёпсак!» Да назрела к тому времени и публикация моего фундаментального фельетона «Животные в городе», И к этому фельетону обязал Семёнов сделать классную обложку.
Никто не бросит в меня камнем либо кизяком, что вот, мол, Моралевич, классик фельетонистики и орфоэп, стилист и неологист, подсаженный на триумфаторский пьедестальчик добряком Семёновым - из года в год интриговал и душил всех, кто может составить ему конкуренцию. Напротив, из кожи вон лез Моралевич, чтобы на просторах страны углядеть хоть любого одарённого человека, всемерно содействовать ему и перетаскивать в ощерившуюся прописочными лимитами Москву. И, приведись оказия, о шестерых таких я напишу.Только - очень накоротке блеснули они и в силу разных жизненных обстоятельств безвозвратно канули.
Что же касается художников - тут наисчастливейшая талья обламывалась «Крокодилу». Так, из московских предместий возник в редакции Женя Шабельник, сразу со своим неподражаемым и развесёлым стилем.
Молодой одногодок его - вмиг ошармовал читателей Володя Шкарбан, прибившийся к нашему берегу с картофельных белорусских равнин.
В этом ряду застолбился и Герман Огородников, бежавший в подмосковную Лобню от ужаса казанских трущоб и подворотен. Ах, неординарен был Огородников И случись ему в старопрежние времена быть иллюстратором «Капитала» Маркса - много больше поклонников марксизма теперь имели бы мы. На велосипеде из Лобни приезжал в редакцию Герман, а впереди, штурманом пробега, всегда бежал английский бульдог с дохлой, найденной на помойке чайкой в зубах.
И, драгоценный читатель, сыщется ли в мире другой такой человек, как Гера Огородников? Распознан был Семёновым его уникальный талант, и в поданном Герману вертолёте поднимали его на много часов над Москвой, Берлином и Казанью. Сотни набросков делал он в воздухе, на земле же, выдернув пучок волосков из собственной мошонки, брал Гера громадный лист лучшей ватманской бумаги, раскнопливал на специальном столе - и волоском, зажатым в клювик рейсфедера, умакивая волосок в паркеровскую тушь - рисовал вместе с пригородами, целиком, как есть - шаржированные Казань, Берлин и Москву. Такого качества были эти картины, такой микроскопичности, что ни одна типография СССР не бралась их печатать, только Финляндия и Америка. И говорил какой-либо знаток, рассматривая в лупу, допустим, Казань:
-Ой, с зимы я не был в Казани, а гляди-ка, часть крыши в Кремле успели переновить! А вон дом-то на проспекте Ленина…Там во всю стену по-татарски надпись зелёным аэрозолем была: «Киль манда, куташим-башим, пое…ся и попляшем!» А нету надписи, должно, пескоструйным аппаратом свели. По-русски надо было писать, тогда бы уцелела. Видать - борьба с насильственной исламизацией, с национализмом.
Вот кто-то из этих трёх корифеев и должен был сделать обложку к моему фельетону «Животные в городе». Что ж, потянули, разыграли на спичках - выпало рисовать Шкарбану. За неделю кропотливых трудов справился он, и многофигурная, символистская, бесподобная композиция ушла в типографию.
Тем не менее - мрачнее тучи вернулся из Агитпропа Калмык.
Россия - она веками располагала начальников орать на подчинённых, громыхать кулаком по столу или в пол сапожищем. Только клянусь: НИКТО, НИКОГДА не слышал, чтобы в любых, порой самых пиковых ситуациях Калмык на кого-либо повысил голос. Всегда говорил он в повествовательном тоне.
-Доигрались, - так и сказал он теперь. - Моралевич, это ваша и Митина была тема к обложке Наума Лисогорского про Землю, Меркурия, бога торговли и Марса, бога войны? Вот и извольте, письмо в ЦК из Нарьян-Мара, от ветеранов труда.
Да Мануил же Григорьевич! Да невиннейшая была обложка! Такая соблазнительная красотка-Земля, а Марс с лотка предлагает Земле купить у него танки, системы залпового огня и ракеты «Трайдент». Но Земля-то склоняется к Меркурию: у него на лотке телевизор, стиральная машина, сыры и лосось свисает с лотка.
-В том-то и дело, что лосось, - удручённо сказал Семенов. - Ветераны вон что пишут:»Пропаганда пошлости в уважаемом журнале! Не кажется ли вам. дорогие товарищи, что рыба, головой свисающая с лотка на рисунке тов. Лисогорского, напоминает человеческий член?»
-Мануил Григорьевич! - взмолился я. - Так ведь откуда письмо, от кого? Из Нарьян-Мара. У них там голодуха Поэтому им всё, что с головкой, напоминает член. Тем паче - «свисает». Они же ветераны, их зло разбирает на тех, у кого еще не свисает, а стоит.
-Шутите, шутите, - сказал Семёнов. - Но обложка Лисогорского уже вышла в свет, а ваша, к «Животным в городе», бесповоротно снята. Обложки к ВАШИМ фельетонам выпускать далее запрещено. А из-за вас - к любому прочему сочинению.
И знают народы идиоматическое выражение: «Вот в чём собака зарыта!» Где же в данном, безвинном вроде бы случае, была зарыта собака?
-Видите, - сказали потерявшему бдительность ротозею Семёнову, - как тут нарисован громадный пёс? Синтетической породы, вроде как пойнтер с риджбеком. Изображён он как бы вознёсшимся над толпами советских трудящихся. Он как бы довлеет над обществом. А лапы пса? Что ж, нам известно: здоровые собаки всегда держат лапы «в комке». Точно как выгораживаемый вами Моралевич держит кулачищи «в комок». И лапы пса, широко расставленные над толпой людишек? Вызванные в этот кабинет стоят нога к ноге, а не как ваш сотрудник и этот пёс - ноги врастопыр.
-Мануил Григорьевич, - взмолился я. - Я же в прошлом - капитан маломерного флота. Малое судно колотит и малой волной, отсюда, а не по неуважению к партии такой постанов ног.
-Ноги - плевать, - сказал Семёнов. - У них главная претензия к глазам пса. Высокомерное выражение, как у вас. Вы позировали Шкарбану,
когда он писал обложку?
-Я только раз, в юности позировал. Когда в 21-м отделении милиции составляли словесный портрет, продовольственную палатку возле нас грабанули.
На том как бы и заглохло дело, я отбыл в Чечено-Ингушетию. Добывать из тюрьмы малюсенькой должности человека, работника «Скотопрома» Отца восьмерых детей, с двенадцатью годами срока на шее, с приговором, вступившим в законную силу. Работник этот Абдулхамид Измайлов, вроде нынешнего майора милиции Дымовского, гласно вынес сор из таинственной избы «Скотопрома» - и кара ему за это была незамедлительна и максимальна.
Трудно, опасно и длинно двигалось это дело, а по возвращении в Москву пригласил меня на беседу совершенно поникший Семёнов.
-Знаете, - сказал он, - всё-таки не следовало мне брать вас на работу. Самое бы оно - все тогдашние ваши рукописи передать в КГБ. Видит Бог, лично вы доведете меня до кончины.
Рисунок Н.Лисогорского со свисающей с лотка рыбой я не нашел, хотя и припоминаю нечто подобное...
А вот упоминавшийся здесь фельетон "Животные в городе" (№19-1971) можете почитать: