Сон в предпраздничную ночь
Двери горницы с треском распахнулись, и по лестнице, на миг застряв в проёме, с визгом покатились две няньки, приставленные к молодой княгине. Вслед им что-то ударилось в косяк и разлетелось мелкими глиняными осколками. По полу потекла темная струйка.
"Отрыть пещерку малую и молиться в тиши дубравы..."
Это примерно здесь. Теперь на этом месте Киево-Печерская Лавра
Навстречу уже поднимался княжеский дьяк Иларион. Когда доходило до битья посуды, он единственный умел угомонить гнев Ярослава. За то не единожды челядинцы предлагали Илариону различные подарки и службы. Но дьяк жил аскетом, ото всего неизменно отказывался, серчал, тряс бородой и не раз уже грозился навсегда покинуть княжеский двор, уйти на берег Днепра, отрыть пещерку малую и там молиться в тиши дубравы. Но тут обыкновенно из верхней горницы снова раздавались гневные крики и летели черепки. Иларион вздыхал, откладывал в сторону перо и пергаменты, и опять спешил спасать чью-либо спину, а то и голову.
На сей раз Иларион, явившись на поле брани, в первый миг почувствовал себя лишним. У окна переминался, скрипел половицами еще красный от гнева Ярослав. Посреди залы статуей застыла молодая княгиня - только пальцы теребили оборванный кожаный шнурок. Тяжкая доля у дочерей сильных мира сего, - подумал Иларион. Привезли девчонку в чужую страну, обвенчали по чужим обычаям, даже имя сменили, и стала дочь варяжского конунга Ингигерда киевской княгиней Ириной. И оставили одну. А она не гнется. И от княжеского гнева в двери с визгом не выскакивает.
- С каких... это... пор... - захрипел Ярослав - бабы и девки чернильницы на шее носят, грамоте не зная, стила в пальцах сроду не державши? Даже в баню, говорят, не снимают?
Бездонная память тут же подсказала Илариону: две тощие фигуры в темных хламидах, с полгода назад сошли с греческой галеры на берег возле церкви Николы Притыки. Вот же ж пройды, - подумал Иларион. Предупреждал ведь: суеверным подолянкам вешайте что хотите, хоть на шею, хоть на уши. А из Верхнего Града никого не троньте: узнает князь, беда будет. И лавочку вашу прикроет, и самим вам голов не сносить. Паче поганских ночных оргий на Лысой Горе не жаловал Ярослав темноты людской и невежества. За что льстецами и был прозван Мудрым.
"Прозываются Кириллом и Мефодием.
Думали было промышлять изготовлением чернил..."
Поклёп чистой воды :)
- Поселились, княже, в Нижнем Граде два монаха с Черных Гор. Прозываются Кириллом и Мефодием. Думали было промышлять изготовлением чернил, да народ у нас грамоте умеет мало, и торговля не заладилась. Так они, шельмецы, придумали полные чернильницы бабам и девкам заместо амулетов продавать - от сглаза и, опять же, для привороту.
Лицо князя пошло пятнами, рот перекосился, тяжелый кулак сжал рукоятку меча. "Опоздал я с пещерой, - подумал Иларион. - Ежели пронесёт, нынешним же летом уйду."
"Старших сыновей отдать в княжескую школу..."
Памятный знак первой школе на Старокиевской Горе.
Там, где ему и положено быть - в городе Владимира,
а не Ярослава.
- Пиши. Повелеваю. Всем служилым людям и купцам. Старших сыновей отдать в княжескую школу. C первого дня месяца вересня нынешнего же года. Школу, да. При Святой Софии. Учить грамоте и арифметике. А кто не отдаст, противен мне да будет. (Иларион поёжился: свистом кнута и дымом пожарища отдавало это княжеское "противен".) А кто среднего сына отдаст, тому торговать год беспошлинно. Кто же и младшего отдаст в учение, тому торговать беспошлинно два года. Монахов-черногорцев за обман и шарлатанство в темницу. Всё потребное для варения чернил им туда доставить. Молодого монашка к ним приставить в услужение и учение. Через год, буде вести себя станут примерно, выпустить. Всё. Ступай. Нет, постой. Ирина, виноват перед тобой. Зря осерчал. А ведь я гостинец тебе припас. Иларион, ступай вниз, скажи греку-кухарю, чтоб тащил наверх свои блины с заморскими орехами.
Памятник Ярославу Мудрому.
По задумке скульптора, князь держит в руках
макет собора Святой Софии.
В народе известен как
"Памятник мужику с <<Киевским тортом>>"
Вскоре смуглокожий челядинец внес в княжескую горницу невиданную доселе стопку блинов: толстые, хрусткие, с орехами, переложенные сладкой сметаной с медом. Сверху стопка была изукрашена алыми и белыми розами, из той же сбитой сметаны искусно изготовленными. Иларион принюхался и сглотнул. Ирина-Ингигерда сняла мизинцем розовый лепесток и сунула мизинец в рот.
...
Прошли годы.
Сотни свечей уходили дымом вверх, вдоль тонких колонн. Звонко раздавались под стрельчатыми сводами латинские слова. Киевская княжна приняла стило из рук заморского попа в рогатой шапке и начертала внизу пергамента: "Анна Регина" - королева Анна. Её свежеиспечённый супруг запустил было пальцы в дремучую бороду, раздумал, засопел, зажал тонкую палочку в кулак и двумя ударами - будто кабана разделал - изобразил рваный крест.
Молодая королева Франции не удержалась и прыснула в кулак.
---------------------------
Доля исторической правды.
"Отрыть пещерку малую и молиться в тиши дубравы..."
Это примерно здесь. Теперь на этом месте Киево-Печерская Лавра
Навстречу уже поднимался княжеский дьяк Иларион. Когда доходило до битья посуды, он единственный умел угомонить гнев Ярослава. За то не единожды челядинцы предлагали Илариону различные подарки и службы. Но дьяк жил аскетом, ото всего неизменно отказывался, серчал, тряс бородой и не раз уже грозился навсегда покинуть княжеский двор, уйти на берег Днепра, отрыть пещерку малую и там молиться в тиши дубравы. Но тут обыкновенно из верхней горницы снова раздавались гневные крики и летели черепки. Иларион вздыхал, откладывал в сторону перо и пергаменты, и опять спешил спасать чью-либо спину, а то и голову.
На сей раз Иларион, явившись на поле брани, в первый миг почувствовал себя лишним. У окна переминался, скрипел половицами еще красный от гнева Ярослав. Посреди залы статуей застыла молодая княгиня - только пальцы теребили оборванный кожаный шнурок. Тяжкая доля у дочерей сильных мира сего, - подумал Иларион. Привезли девчонку в чужую страну, обвенчали по чужим обычаям, даже имя сменили, и стала дочь варяжского конунга Ингигерда киевской княгиней Ириной. И оставили одну. А она не гнется. И от княжеского гнева в двери с визгом не выскакивает.
- С каких... это... пор... - захрипел Ярослав - бабы и девки чернильницы на шее носят, грамоте не зная, стила в пальцах сроду не державши? Даже в баню, говорят, не снимают?
Бездонная память тут же подсказала Илариону: две тощие фигуры в темных хламидах, с полгода назад сошли с греческой галеры на берег возле церкви Николы Притыки. Вот же ж пройды, - подумал Иларион. Предупреждал ведь: суеверным подолянкам вешайте что хотите, хоть на шею, хоть на уши. А из Верхнего Града никого не троньте: узнает князь, беда будет. И лавочку вашу прикроет, и самим вам голов не сносить. Паче поганских ночных оргий на Лысой Горе не жаловал Ярослав темноты людской и невежества. За что льстецами и был прозван Мудрым.
"Прозываются Кириллом и Мефодием.
Думали было промышлять изготовлением чернил..."
Поклёп чистой воды :)
- Поселились, княже, в Нижнем Граде два монаха с Черных Гор. Прозываются Кириллом и Мефодием. Думали было промышлять изготовлением чернил, да народ у нас грамоте умеет мало, и торговля не заладилась. Так они, шельмецы, придумали полные чернильницы бабам и девкам заместо амулетов продавать - от сглаза и, опять же, для привороту.
Лицо князя пошло пятнами, рот перекосился, тяжелый кулак сжал рукоятку меча. "Опоздал я с пещерой, - подумал Иларион. - Ежели пронесёт, нынешним же летом уйду."
"Старших сыновей отдать в княжескую школу..."
Памятный знак первой школе на Старокиевской Горе.
Там, где ему и положено быть - в городе Владимира,
а не Ярослава.
- Пиши. Повелеваю. Всем служилым людям и купцам. Старших сыновей отдать в княжескую школу. C первого дня месяца вересня нынешнего же года. Школу, да. При Святой Софии. Учить грамоте и арифметике. А кто не отдаст, противен мне да будет. (Иларион поёжился: свистом кнута и дымом пожарища отдавало это княжеское "противен".) А кто среднего сына отдаст, тому торговать год беспошлинно. Кто же и младшего отдаст в учение, тому торговать беспошлинно два года. Монахов-черногорцев за обман и шарлатанство в темницу. Всё потребное для варения чернил им туда доставить. Молодого монашка к ним приставить в услужение и учение. Через год, буде вести себя станут примерно, выпустить. Всё. Ступай. Нет, постой. Ирина, виноват перед тобой. Зря осерчал. А ведь я гостинец тебе припас. Иларион, ступай вниз, скажи греку-кухарю, чтоб тащил наверх свои блины с заморскими орехами.
Памятник Ярославу Мудрому.
По задумке скульптора, князь держит в руках
макет собора Святой Софии.
В народе известен как
"Памятник мужику с <<Киевским тортом>>"
Вскоре смуглокожий челядинец внес в княжескую горницу невиданную доселе стопку блинов: толстые, хрусткие, с орехами, переложенные сладкой сметаной с медом. Сверху стопка была изукрашена алыми и белыми розами, из той же сбитой сметаны искусно изготовленными. Иларион принюхался и сглотнул. Ирина-Ингигерда сняла мизинцем розовый лепесток и сунула мизинец в рот.
...
Прошли годы.
Сотни свечей уходили дымом вверх, вдоль тонких колонн. Звонко раздавались под стрельчатыми сводами латинские слова. Киевская княжна приняла стило из рук заморского попа в рогатой шапке и начертала внизу пергамента: "Анна Регина" - королева Анна. Её свежеиспечённый супруг запустил было пальцы в дремучую бороду, раздумал, засопел, зажал тонкую палочку в кулак и двумя ударами - будто кабана разделал - изобразил рваный крест.
Молодая королева Франции не удержалась и прыснула в кулак.
---------------------------
Доля исторической правды.
- "отрыть... пещерку малую". Согласно "Повести временных лет", «Боголюбивый князь Ярослав... оказывал покровительство попам многим, среди которых был пресвитер именем Иларион, человек благостный, книжный и постник... Выкопал он пещерку малую, в 2 сажени, и приходя из Берестового, отпевал там часы и молился богу втайне. Затем бог внушил князю мысль поставить его митрополитом в церкви Святой Софии, а пещерка эта так и осталась». C этой «пещерки» началась Киево-Печерская Лавра. А вот в услужении у Ярослава Мудрого Иларион не состоял никогда.
- Ирина-Ингигерда действительно была женой Ярослава. Но никаких чернильниц на Подоле для ношения оных в качестве сувенира талисмана, разумеется, не покупала.
- Кирилл и Мефодий в Киеве никогда не бывали. Жили за 200 лет до описываемых событий не в Черногории, а в Салониках. Чернилами не торговали, изобретали азбуку.
- ...противен мне да будет. На самом деле так сказал не Ярослав, а его отец, князь Владимир (тот самый, Красно Солнышко), когда приглашал киевлян коллективно искупаться покреститься в Днепре: "аще не обрящется кто заутра на реце, богат ли, убог ли, или нищ... противен мне да будет". И таки да, кто проигнорировал княжеское приглашение, тот имел серьезные проблемы со здоровьем и в личной жизни. Первую школу на Руси, кстати, тоже открыл не Ярослав, а ещё Владимир.
"Вскоре смуглокожий челядинец
внес в княжескую горницу
невиданную доселе стопку блинов..." Ну, вы поняли ;)
С наступающим!
- ...блины с заморскими орехами. Знаменитый "Киевский" торт появился лет через 900+ после Ярослава. Вряд ли при князе была технология, позволявшая сделать блины коржи из бизе с фундуком и сливочный крем...
- ...и начертала внизу пергамента: "Анна Регина"... Чистая правда. Анна Ярославна была грамотной, в отличие от своего супруга. Более того, благодаря ей сохранилась единственная книга из обширной библиотеки Ярослава Мудрого. Уезжая из родного Киева, Анна прихватила ее с собой. Это Реймское Евангелие, на котором впоследствии давали клятву французские короли...