Не учи Евангелию, учи Корану
ВЛАДИМИР КАЛУЦКИЙ
ЧТО В ИМЕНИ ТЕБЕ МОЁМ
Всё смешалось не только в доме Облонских, но и во всей православной семье. Вчерашние преподаватели университетов марксизма-ленинизма постригаются в монахи, ярые безбожники становятся истовыми хоругвеносцами, а иереи обрастают жиром и нажитым непосильным трудом имуществом… Тяжко нынче православной церкви. В противовес Богу поднялся в ней Золотой телец, и паства шарахается от края к краю, одной рукой крестясь на икону, а в другой сжимая нож на брата. И при такой общественной буче хозяевами жизни чувствуют себя в наших палестинах иноверцы, и уже другой Бог, в чалме и с чётками, всё обильнее собирает урожай на наших нивах.
Всё это хорошо видно и в селе Старобоярское, во время оно бывшем городом. Уже целый конец - Кулёшовка - заселен здесь переселенцами с Кавказа, и нет примет того, что они отсюда когда нибудь уедут.
Храм - бывший городской Троицкий собор. Почти пустой, с полутора десятками вечных старух. Батюшки меняются, как некогда председатели захудалого колхоза. Вчера вот сбежал последний - похожий на бабу жидкобородый о. Анатолий. Об этом мне сказала с приложением описания батюшки одна из вечных старух. И добавила, махнув сухонькой рукой:
- Отвернулся Господь… Ты, добрый человек, поди к Вячеславу Родионовичу. Он хош и не поп, а веры крепкой. На ём всё наше превославие держится. Вот - Настюшка проводит. И подвела ко мне шуструю смугловолосую девочку.
Признаться, не горел я желанием к новому знакомству. Случайный проезжий - что мне до какого-то селянина, хоть и «веры крепкой». Но Настюшка впилась мне в ладонь и повлекла вдоль разнорослых штакетников. Если стану описывать, как нашёл дом, да как познакомились, да что всё обернулось лёгким обедом под развесистым шелковичным деревом - вы утомитесь читать, Потому сразу - к делу:
- Я служил преподавателем научного атеизма в Академии имени Жуковского, - собеседник разливает по чашкам зеленый чай. Над нашими головами во множестве буро наливаются соски ягод шелковицы, и уже иногда они падают, оставляя на скатерти сиреневые кляксы, - Дослужился до трёх полковничьих звёзд. Был законченным атеистом, без тени сомнения в правильности идей марксизма.
Жизнь складывалась так, что поводов к сомнению не имелось . Семья, квартира, зарплата, карьера. И не было там места вере. Зачем Бог, если и так все хорошо? А однажды - р-р-аз! - и всё прахом. Семья, квартира, карьера, Помните, как у святого Павла: «Саул, Саул, за что гонишь меня?». И я огляделся кругом другими глазами, Уволился со службы, всё оставил, и - сюда, к родному очагу. Приехал в девяносто втором - еще родители были живы. Домик подправил, стариков похоронил. Живу.
Время от времени приезжает архиерей, предлагает принять иерейский сан. А я не могу. Какой из меня учитель людям, когда и собой-то управить не всегда в разуме? . Хотя именно теперь открылся мне весь смысл Писания и я охотно делюсь с селянами новыми знаниями.
-Но ведь в храме-то и людей - раз-два и обчелся, - замечаю я,- с кем делиться-то?
-Бог не в бревнах, а ребрах… Вон, видите - два мальчишки в малиннике?
Вячеслав Родионович приподнимается и мягко окликает:
- Володя, Павлик, подите сюда!
Мальчики подбежали. Признаться, я подрастерялся при виде ребят. Смуглым, явно восточного типа мальчишкам, меньше всего доходили славянские имена. Перепачканные ягодами лица лучились летним счастьем, а Вячеслав Родионович спросил того, что повыше:
-Как твоя фамилия, Володя?
-Абдулазаков!
-А папу как зовут?
-Юсуф!
-Ну, ступайте в ягоды. Да не уколитесь там!... Так вот, когда я приехал в Старобоярское, тут пустели целые улицы. Люди умирали или разбегались. И восполнялось сельское народонаселение за счёт пришельцев.
И я вспомнил, что при проклятом царизме в Российской империи людей вообще не разделяли по национальностям. А определялась принадлежность к народу исключительно по вере. Будь ты хоть негром преклонных годов, скажу, перефразируя классика, но если ты принял православие, то уже становился русским.
И я подумал…
И я надумал обращать переселенцев в православие. Взрослых переубедить трудно, а вот детей…
И я в открыл в своем доме что-то вроде школы грамотности. Первичная, так сказать, подготовка детей к обучению на русском языке. Это сейчас родители считают за правило отдать мне на уроки смуглокожую братву - а первое время бить приходили:
-Не учи Евангелию, учи Корану! - и сжечь грозили.
И много воды утекло, пока ребята не заговорили по-русски и не произнесли имени Христа. А потом отцу одного семейства я сказал:
-Ваш сын Ахмат, уважаемый Сеид Рамазанович, имеет большой талант к матеметике. Ему учиться надо ехать, в Москву. Я охотно дам рекомендацию. Но ему было бы там легче , если бы он приняло православие.
Мусульманская община совещалась больше недели. Потом пришло «добро». Я сам возил юношу в Белгород, где Ахмата перекрестили в Алексея. С тех пор дело сдвинулось. Правда, иногда приезжают на битых «Жигулях» воинственные молодые горцы, грозят сжечь или убить. «Оставь наших детей!» На что я отвечаю, что дети идут не ко мне, а к Господу. «Не мешайте детям приходить ко мне!» - привожу я разгоряченным гостям слова Христа. И они остывают. Всегда.
Да только ли дети! Уже и взрослые переходят в православие, а накануне Рождественского поста в первой восточной семье случилось православное венчание. И знаете - как-то осторожно, исподволь, село наполняется новой жизнью. И в храме у нас всё чаще появляются новые лица. Жаль, что со священниками пока не везет.
…Мы распрощались друзьями. Настюша опять взяла меня за ладонь и повела к храму, где я оставил машину. Уже открыв дверцу, я подал девочке сто рублей на конфеты и спросил:
- А раньше тебя как звали?
- Наят-кызы, куколка…
На Прозе.ру
От себя добавлю: Я уже привык к тому, что в рассказах Владимира Устиновича вымысел и реальность сливаются. Но его рассказы всегда настолько убедительны, что трудно не поверить. И так хочется, чтобы действительно существовали такие бывшие политработники, как в этом рассказе.