О книге архимандрита Тихона (Шевкунова) "Несвятые святые" (часть 2)

[g_edelstein]

В юбилейном 1988 году Гавриила рукоположили во епископа. Целей было две: во-первых, убрать его из монастыря, во-вторых, досадить архиепископу Иркутскому Хризостому, отрезать от его епархии лучшую часть - Приморье. Трудно сказать, кто в те годы относился к Хризостому более злобно, кто его пуще ненавидел: чиновники Совета по делам религий (они прилюдно, не стесняясь, говорили мне об этом), или Патриарх Пимен. К тому времени, правда, несгибаемого большевика Куроедова в Совете заменили на либерального Харчева, но чиновники среднего звена остались те же.


О пребывании Его Преосвященства на новой кафедре архимандрит Тихон повествует так:

«Священники на Дальнем Востоке были совсем другими людьми, нежели печерские монахи. О беспрекословном послушании, к которому привык владыка Гавриил в монастыре, здесь говорить было весьма сложно. И вот однажды в храме какой-то священник затеял весьма дерзкую перепалку с владыкой Гавриилом. Тот, по своему обычаю, грозно пресек его. В Печорах это было в порядке вещей. Но здесь батюшка пришел в ярость и с выражениями, далекими от церковнославянского языка, схватил один из богослужебных предметов, острое копие, - и пошел с ним на своего архиерея. Надо знать владыку Гавриила: он, как я представляю, хоть и был немало удивлен, но ничуть не испугался. За шиворот выволок дерзкого священника из храма и спустил его с лестницы.

Священник написал жалобу в Патриархию и даже обратился к светским властям. Снова была создана патриархийная судебная комиссия, но на этот раз все обернулось строгим церковным приговором. Владыка Гавриил был отстранен от управления кафедрой и запрещен в священнослужении на три года».

Отец Тихон по обыкновению рассказывает лишь малую часть правды, а большую часть скрывает, утаивает. Он, например, «забыл» рассказать о нескольких других «подвигах» несвятого святого Владыки во Владивостоке и Хабаровское, «забыл» сообщить читателям, что Гавриилу, как всякому монаху, было определено Священным Синодом, запретившим его в священнослужении, место пребывания на все три года - Псково-Печерский монастырь.

Отец Тихон не объясняет, почему его герой остался в Хабаровске и не поехал в монастырь, где его так нежно любили:

«Один раз владыка Гавриил съездил и в Печоры. Рассказывают, на его службу собралось множество людей. Как водится, забыты были все старые обиды. Некоторые монахи и прихожане плакали, подходя к нему под благословение. Растроган был и владыка. Больше он в Печоры не приезжал».

Не сомневаюсь, что если бы в Кремле сегодня появились Ленин или Сталин, забыты были бы прежние обиды, миллионы сбежались бы и плакали. Очень хорошо помню, как плакали миллионы в марте 1953-го. Плакали студенты нашего иняза, плакал психолог доцент Френкель, плакал его ассистент Лев Ильич Уманский. М.Е. Салтыков-Щедрин писал, что глуповцы тоже горько плакали по таким же поводам.

«Характер не лечится», - любит повторять о.Тихон. Гавриил оставался всё таким же ушкуйником и в монастыре, и на архиерейской кафедре, и в годы запрещения.

ряду семи смертных грехов гордость стоит на первом месте. Гордость, гордыня - единственная выдающаяся черта характера Гавриила. Есть ли в его разуме, сердце, душе ещё что-либо хоть чуть-чуть заметное - не ведаю. «А тот, в дыму и пламени, сверху величественно взирал на эту картину». Ассоциация, мне кажется, возможна только одна.

О.Тихон пишет, что запрещение в священнослужении как-то повлияло на характер Гавриила, но, боюсь, он и сам не очень себе верит.

«Владыка уехал в Хабаровск. Мы изредка переписывались. В письмах он открылся для меня с совершенно неизвестной стороны. Одно из писем начиналось словами из Псалтири, которыми царь Давид с благодарностью обращался к Богу в момент самого тяжелого испытания в своей жизни: «Благо мне, яко смирил мя еси!» Это было поразительное письмо. Но, кажется, в суете и круговороте дел я так и не ответил на него».

Не согласуется повествование с многократно повторяемой автором аксиоме о безусловном и абсолютном подчинении монаха «священноначалию»: Патриарх и Синод велят в монастырь, и каноны того же требуют, а монаху Гавриилу - чихать на всех, он решил жить в Хабаровске.

И в Синоде есть добрые люди. Восстановили несвятого святого на кафедре. И вновь продемонстрировали миру, что они отнюдь не лишены чувства юмора: Гавриила - в Благовещенск.

Когда Гавриил и Тихон цитируют Псалтирь: «Благо ми, яко смирил мя еси», для меня цитата звучит гнусным кощунством, глумлением над памятью священномученика. Любой человек, знающий историю Русской Православной Церкви хотя бы в пределах программы духовной семинарии, помнит, что именно эти слова нацарапал на стене своего каземата священномученик митрополит Арсений (Мациевич).

По приказу распутницы Екатерины Великой собратья и сослужители лишили Арсения сана и сослали в отдалённый монастырь простым монахом. Естественно, он не мог, подобно Гавриилу, послать членов Святейшего Синода подальше и жить не в монастыре, а в Ярославле, Костроме или Владимире. Екатерине и этого показалось мало. Арсения лишили монашества, лишили имени и с кличкой «Андрей Враль» замуровали (фактически - заживо погребли) в каземате в крепости Ревеля. Допустимо ли сопоставлять как смирили одного и другого? Я бы назвал сравнение кощунством.

«Новый епископ» (надо полагать - Вениамин (Пушкарь)) не имел права разрешать Гавриилу быть церковнослужителем в годы запрещения: Синод велел ему жить не в Хабаровске, и не «на одном из островов на Амуре», а в Печорах. Архимандрит Тихон отлично понимает причину, но, как всегда, лукавит.

Когда я был студентом Московской духовной семинарии, Вениамин читал у нас лекции, принимал экзамены. Не помню ни одного случая, когда бы он повысил на кого-то голос, резко оборвал, высмеял бы кого-то. А поводов было предостаточно: каждый второй из нас нёс несустветную чушь.

Слабо верится, что «за несколько месяцев истощились все его средства», даже если помнить, что он привык жить на очень широкую ногу. Впрочем, последнее меня совсем не волнует. Пусть хоть каждый день пьёт французские коньяки с уполномоченными Совета.

Моё отношение к Гавриилу сложилось ещё в восьмидесятые, в значительной мере под впечатлением рассказов отца Рафаила (Огородникова) и некоторых других насельников монастыря. Для меня он был образцом анти-монаха, анти-архиерея. Образец епископа нам дан в тропаре: «Правило веры и образ кротости, воздержания учителя…» Книга о.Тихона ещё раз убедила меня в правильности того, что я писал без малого двадцать лет назад:

«Я был рукоположен в ноябре 1979 г. Мне выпала редчайшая удача: все годы служить под омофором лучших (по общему признанию, бесспорно лучших!) архиереев Московской Патриархии. Я думаю, этот опыт был дарован мне для того, чтобы я мог полюбить человека и возненавидеть грех его, чтобы я был избавлен от соблазна свалить наш общий грех на конкретного Ивана, Петра или Сидора, на епископов Антония, Сергия, Никодима, Филарета. Все мы возросли на древе сергианства, у нас общий корень, общие питательные соки, и все мы повинны этому тягчайшему греху Московской Патриархии. Просто одни ему вяло сопротивлялись, другие оправдывали хитрыми силлогизмами, третьи активно укореняли, распространяли. И продолжают оправдывать, укоренять, распространять. Невозможно не прийти в мир греху, но горе человеку, через которого грех приходит.

Бог миловал, мне никогда не довелось стоять у Святого Престола ни с одним из постоянных членов Священного Синода, ни с такими известными на всю Россию злохудожниками, как митрополит Воронежский Мефодий, как митрополит Тульский Серапион, как где-то там опять правящий Гавриил Стеблюченко. Мне никогда не пришлось давать кому-либо из них братское целование перед началом Евхаристического Канона и бесстыдно лгать перед совершением величайшего в мире чуда: "Христос посреди нас". - "И есть, и будет"» («Записки сельского священника» сс. 88-89)

Рассказ «Отец Аввакум и Псковский уполномоченный».

С уполномоченным Совета по делам религий по Псковской области Николаем Александровичем Юдиным я познакомился заочно летом 1986 года. Нас познакомил его Вологодский коллега.

Н.А. Воронин. Его назначили незадолго до того взамен умершего В.П. Николаева. По рекомендации Николаева архиепископ Михаил (Мудьюгин), без объяснения причин, перевёл меня из Кадникова в Ламаниху. Священник перед епископом бесправен, спрашивать, почему перевёл - бессмысленно. Может, уполномоченный велел, может, видение ночью было, может, с днём Ангела забыл Владыку поздравить, может, просто «для смирения».

Ламаниха - один из самых бедных и захудалых приходов бедной и захудалой Вологодской епархии. Погода великолепная, солнечно, сухо, облисполкомовская «Волга» подъехала к самому храму. Из машины вышли трое: уполномоченный, секретарь епархиального управления протоиерей Владимир Завальнюк и председатель Вологодского сельского райисполкома. Все трое - в дорогих светлых цивильных костюмах.

Церковный двор и храм полон народа. Кто-то делает ставни, кто-то ремонтирует кровлю, кто-то убирает всякий мусор с колокольни, кто-то поёт «Господи, воззвах».

- Почему у Вас в церкви так много посторонних?

- Посторонних в церкви не бывает. Дверь к Господу Богу всегда открыта для всех.

- Это религиозная пропаганда.

- Это наша с отцом Владимиром работа.

Входим в храм, двое крестятся, двое - нет. Мы с о.Владимиром поём тропарь святителю Николаю. «Видите, - говорю, - церковь открыта для всех, даже для тех, кто не умеет или не хочет креститься, не хочет сказать «здравствуй» Хозяину дома».

Сели на лавочку. Воронин рассказал, что он почти не знаком с обязанностями уполномоченного, много лет был на совершенно другой работе, поэтому его направили на стажировку во Псков: эти две области очень близки по целому ряду экономических и природных показателей. Сегодня Коммунистическая партия и Советское правительство ставят перед работниками Совета новые задачи. Николай Александрович Юдин - опытный сотрудник с большим стажем. Несколько раз они были в Псково-Печерском монастыре, подробно беседовали обо всём с игуменом Гавриилом, обедали у него. Обстановка всегда спокойная и доброжелательная. Гавриил понимает, что религия в нашем государстве постепенно умирает и религиозной пропагандой не занимается. В монастыре, правда, есть молодые люди, но подавляющее большинство - старики.

- Вам, Юрий Михайлович, следует брать пример с игумена Гавриила и не привлекать молодёжь в Вологодскую епархию. У Вас здесь работают не только подростки, но даже дети, это запрещено законом.

- Во-первых, почему он - игумен Гавриил, а я - Юрий Михайлович? Во-вторых, почему я должен брать пример со священника другой епархии, с человека, которого я никогда в жизни не встречал? Разве у нас в епархии нет ни одного хорошего священника?

- Гавриил занимает очень ответственную должность наместника, он - верующий, но настоящий советский человек, он все вопросы согласует с уполномоченным. Хотя и у него есть, конечно, недостатки. Он много пьёт, на столе у него постоянно стоит бутылка французского коньяка, пытался споить Николая Александровича и меня. Он обязательно поздравляет Николая Александровича со всеми государственными праздниками.

- Попросите, - говорю, - Бориса Полевого написать ещё одну Повесть о настоящем человеке, про коньяк можно опустить.

…Никто из троих на предложение не отреагировал. Не смешно.

Когда бы и о чём бы мы с о.Тихоном ни говорили и ни писали, мы диаметрально противоположны почти во всём. Вот, например, его отношение к Совету по делам религий и к его чиновникам:

«Справедливости ради надо сказать, что Николай Александрович был довольно добродушным человеком, много лет проработавшим в органах, но не ожесточившимся от избытка власти. Тем не менее он был полноправным хозяином и вершителем судеб всех проходящих по его ведомству священнослужителей. Любого священника он мог по личному усмотрению лишить так называемой «регистрации», и тот уже не имел права служить в храме. И это лишь самое малое. Неприязнь уполномоченного совершенно спокойно могла кончиться для батюшки набором всех тех неприятностей, которые имел возможность обеспечить этот кадровый сотрудник КГБ тому, кого бы посчитал опасным для советского строя. Поэтому все настоятели, не говоря уже о простых батюшках, являлись в кабинет уполномоченного по первому зову».

Напомню, что речь идёт о вполне уже «вегетарианских» либеральных горбачёвских годах кануна празднования 1000-летия Крещения Руси. Я убеждён, что ни в 60-е, ни в 70-е, ни в 80-е бежать по первому зову не следовало никуда. Такой была моя позиция в Курско-Белгородской, Вологодской, Костромской епархиях.

«Но одного указа архиерея для совершения Богослужения недостаточно, нужна еще и справочка - регистрация областного уполномоченного Совета по делам религий. Секретарь епархиального управления разъ­яснил мне, что являться к этому чиновнику необходимо лично, жела­тельно в сопровождении старосты (или, по официальной терминоло­гии, «председателя исполнительного органа»). Добираюсь до прихода, беру старосту, всю ночь не спим, едем с пересадками из с. Коровина в г. Белгород. Едем наугад, не зная, застанем ли. Приходим рано, поч­ти к началу приема, но в приемной уже сидит очередь. Несомненная удача: значит, начальник на месте. Дверь в кабинет приоткрыта, уполномоченный кричит на кого-то нарочито громко, пусть и все про­чие слушают и учатся: «Вы обязаны строжайше следить, чтобы свя­щенники ваши по приходу поменьше шлялись. Помните, что всякие требы в домах им по закону запрещены. Запрещены. Понятно? Они могут только соборовать, исповедовать и причащать на дому умирающих, больше ничего нельзя. А они у вас и крестят, и молебны служат, и все, что только хотят, делают. Появится такой деятель на приходе, зарплата у него по ведомости вроде меньше моей, а через два года он уже покупает себе дом, еще через два года у него уже своя машина, начинает врать, что теща подарила. Коньяк марочный пьет, ездит обязательно в мягком вагоне. У меня вот почему-то не только на дом, машину или марочный коньяк да мягкий вагон, на простой коньяк "Три звездочки" денег не хватает. И тещи такой почему-то нет». Староста очень выразительно смотрит на меня, никак не одобряя мой веселый смех, потом наклоняется и сердито шепчет: «Вот Вы тоже, батюшка, не захотели, все так  делают, не надо было так спешить». Надо было несколько бутылок привезти, в углу кабинета поставить в сумке и "забыть".

Через час входим в кабинет и мы. За столом совсем другой чело­век. Не гремит, не витийствует. Унылым голосом, глядя куда-то мимо меня, уполномоченный 10 минут пересказывает нам с Марфой какие-то прописные истины о дивной свободе совести в нашей стране и о действующем законодательстве, которое он только что безбожно пе­ревирал. «Вопросы у Вас есть?» - «Нет». - «Справку о регистрации получите у секретаря». Все. Зачем же мы должны были ехать сюда из своего села? Ради десятиминутного инструктажа? А теперь еще во­семь часов добираться домой. Неужели нельзя было той же секретар­ше справочку эту дрянную сунуть в конверт и выслать на приход или в крайнем случае в наш райисполком? Ведь архиерей давно согласо­вал назначение на приход с этим же чиновником, а потом копию ука­за своего ему же выслал. Нет, никак нельзя, ибо должен всякий поп лично предстать пред светлые очи начальства, чтобы с первого дня восчувствовать всем существом своим полную зависимость от внецерковных сил и должен учиться взирать на чиновников с трепетом. И староста пусть видит эту зависимость настоятеля от безбожника и пусть разумеет, кто реально Церковью правит.

Не прошло и месяца - получаю новый вызов. «Служителю куль­та Ивановской церкви с. Коровино. 4 января 1980 г. Вам необходимо явиться к уполномоченному Совета по делам религий по адресу...» Опять, значит, две бессонные ночи предстоят. А рядом Рождество, на 5-е, 6-е, 7-е и 8-е назначены службы. В самый день Рождества служба начинается до рассвета, не поднять мне ее после утомительной поезд­ки. Зачем я ему понадобился опять? Более опытные собратья охотно пояснили: «Ты ему вовсе не надобен. Это деятель из другого учрежде­ния желает с тобой побеседовать, но сами они не вызывают, а всегда через уполномоченного или (в других епархиях, но это реже) через секретаря епархиального управления: они все в тесном контакте ра­ботают. Ты в кабинет войдешь, а там с уполномоченным совершенно случайно еще один дядя сидит, просто зашел в шахматы партию сыг­рать или последний анекдот рассказать. Уполномоченный тебе чепу­ховый вопрос для порядка задаст, а потом оставит вас наедине. Обя­зательно надо ехать, они таким доверительным контактам и беседам огромное значение придают, это определит всю твою дальнейшую судьбу».

Я и прежде очень колебался, а теперь твердо решил: ни за что не поеду, пусть делают что угодно. Сажусь, пишу.

«Уполномоченному Совета по делам религий по Белгородской об­ласти.

1. В связи с тем, что на 5 января с.г. в церкви Иоанна Богослова с. Коровина назначено Богослужение, явиться к Вам 4 января не имею возможности. Ваше письмо получил только вчера, так как по благословению Его Высокопреосвященства был в отъезде.

2.   Поездка от с. Коровина до Белгорода и обратно занимает более суток. Поэтому, если в дальнейшем у Вас возникнет необходимость беседовать со мной, убедительно прошу забронировать номер в одной из гостиниц г. Белгорода. Одновременно прошу предварительно уве­домлять меня о причине вызова и о теме предстоящей беседы.

3. Покорнейше прошу разъяснить: за чей счет я должен предпри­нимать подобные поездки».

Тут же побежал на станцию и отправил заказным. Через неделю получаю ответ, почему-то без исходящего номера и без ответа на все мои вопросы: «В связи со сложными дорожными условиями Ваша по­ездка в Белгород отменяется». Подпись. Дата.

Я ничего во всем этом деле не понял, все бумаги сунул в конверт и отправил архиепископу Хризостому. Рассказывают, он очень весело смеялся.

Так с первого дня на приходе я невольно получил маленький, но чрезвычайно ценный урок: никогда не играть с ними в их игры, не за­искивать, не лебезить, не кидаться навстречу по первому зову. Тре­бовать, чтобы хоть в объеме своих жестких дискриминационных за­конов наши куцые права соблюдали. Не законы страшны, не Совет и его уполномоченные и даже не КГБ, а наша готовность безропотно покориться им, пришибленность, страх, который они в нас навеки по­селили. Уверенность, что плетью обуха не перешибить». («Записки сельского священника» сс. 15-18)