Мой недельный трип
Вот и закончилось моё первое полнокровное скитание по Китаю, - полное радостей и волнений. Семь дней, десять провинций, десять тысяч ли, один сплошной восторг. Мы выехали из южного Гуандуна - края неумолчного веселья и немудрёного задора - так начался наш большой северный поход, неотложный рывок по безмятежным автотрассам и заколдованным трактам. Сквозь смех и слёзы смотрел я на эту бесконечную гладь и мечтал о дерзких дорогах своей неспелой Родины, где не один луноход пообломал мрачные колена свои. Сколь логичны и обходительны здешние дороги - гладкие, как ключицы юной нимфы, без досадных поворотов и скучных развилок; заставы между провинциями, заправки и зоны обслуживания, подъезды к узловым городам. Пусть не бесплатно, но пусть. Лучше будем смотреть за окно, где изумрудные горные выси уходят в эту нетленную синеву. В Хунане едят перец, строения изможденные, но холмы всё так же зелены, поля довольны и травы колосятся. Чанша издали подаёт признаки цивилизации. Хубэй и Хэнань - что там? Живут ли люди с песьими головами, или рыбы бредут по суше пешком - об этом мне остаётся только гадать, потому что Хубэй и Хэнань я проспал. И трах! Очнулся прямо в Шаньси. И остолбенел, и затосковал. Такая необъятная грусть дохнула с этих выжженных лугов, песчаных обрывов и лысых холмов. Вот сжатые кукурузные поля, рахитичные кусты и карликовые деревья, вот покинутые угольные шахты - и никакого движения, даже зяблик не пролетит. За один вечер из вечнозелёной страны Оз я перенёсся в сгорбленное королевство сталкеров. Но полно о плаче и сумерках. Ведь мы так близки к нашей заветной цели - горе У Тай. Что такое гора У Тай? Это место, где не отцветает сирень… вернее, это самая священная корова среди всех буддийских возвышенностей Китая. Но главное, что там есть - это двадцать минут по горному серпантину. Если что-то Господь Бог когда-нибудь и изваял для услаждения своего эстетического чувства локтя - так это серпантин на горе У Тай. А ещё там есть монастырь, кумирня и храм, точнее, десять, или двадцать, или тридцать пять. Я не считал. Я в это время сидел и ел мясо осла, потому что поговорка гласит: как небожители вкушают мясо дракона, так люди земные - мясо осла. Ну а самое главное, что есть на горе У Тай - это Дырка Будды, мать его; вернее, Грот Будды-матери, во чреве которой перерождается всё сущее по окончании своего земного бытия. Это очень поэтично и сказочно, так же, как и восхождение к гроту длиной в мильён ступеней, где отдать концы так же просто, как откинуть коньки. Но мы настойчивы и бдительны, за нашими плечами истина и отвёрнутые вспять извозчики. И вот тот чудный грот с отвесными стенами, а посреди одной из них зияет брешь, темна и скрыта. И весь сияющий монах с босой головой и в чётки облачённый от пят и до зубов услужливо пихает странников в этот сморщенный каменный анус. А там нирваническая и луноликая Будда-матерь принимает путников в свои священные перста и осыпает мудрами, и бдит, и мантры исторгает. В следующем порочном круге перерождений я хочу обратиться в хрустальную наложницу цинского императора или рябину на ветру - именно об этом я попросил Будду-матерь и был таков. И мы уехали - прямо через Хэбэй, где я ликовал и умопомрачался: скоростное шоссе забыто, наш путь лежит чрез деревни, где разыгрывают свадьбы в соломенных бараках под звуки гонгов, где базары ломятся от парных сколопендр, где эти сияющие, иссушенные, огромные лица. Когда я вырасту и стану большим и трезвым, я приеду сюда и зарою здесь своё сердце. И еще возьму в жёны тысячу хэбэйских дурнушек, потому что нельзя быть на свете красивыми такими. Вот в какое исступление я впал. Но это ничего, потому что мы купили финиковое вино вышиной в восемьдесят градусов и стажем в десять лет - нам выкопали его прямо из-под земли. Я не шучу. Да и какие могут быть шутки, когда мы приехали в Шаньдун, а по обе стороны дороги стоят берёзовые рощи, и коровы, и тракторы. С белых яблонь дым - так из этого неизведанного, незнакомого китайского далека на меня пахнуло неизбывной русской тоской. А в Цзинане каскады мотороллеров и шум каблуков. Мы там, впрочем, по делам были, так что мне сказать здесь ровным счётом нечего. Лучше я помолчу и посмотрю на гору Тайшань, которую мы сейчас как раз проезжаем. И буду грезить о том, как меж сих тенистых аллей вызревал юный Конфуций. Грезить буду, впрочем, недолго, ведь мы уже в Цзянсу - проезжаем город Сюйчжоу - столицу легендарной династии Ся, колыбель свершений императора Лю Бана и место решительных и неистощимых побед Народно-освободительной армии Китая. А дальше уже в Цзянси плывём по мосту над могутной Янцзы и сворачиваем на ночлег, чтобы на утро бежать и бежать навстречу новому солнцу. Ещё город Наньчан проезжаем - там восстание было коммунистическое, вот и сегодня дороги тут объяты пламенем пожаров и скорбью, ведь здесь сорок хороших грузовиков сплелись в одно на скоростной магистрали и завалили собою всё, извергая клубы. Говорят, пара десятков весёлых китайцев немедленно отправилась перерождаться во чрево к Будде-матери, остальные отделались лёгкими комами. Зачем? - приуныли мы и задумались. И в таком уже виде пересекаем границу Гуандуна, - доедем ли, вернёмся ль? - но стоит ли всё это тревог и треволнений, когда скоро даже здесь выпадет снег, и рослый крестьянин, выйдя утром на порог, поёжится с непривычки.
